– Мы? Ты правда хочешь пойти? Я думал, мы просто пытаемся спровадить Женю.
– Да пойдем, почему нет, – я поежился. – Мне надо только найти Виту. У нее мое пальто.
– Ну-ну, только пальто забрать, да? – Ярик усмехнулся. – Я так понимаю, все-таки тебя не ждать?
Петляя между машин, колонна пьяных полуночников вышла за ворота. Женя хотел было запрыгнуть Ярику на плечи, но тот его не удержал, и они оба повалились на траву.
Многие ушли, и дом сразу опустел. Раскиданные по поляне одежда, пластиковые тарелки, стаканчики и пустые бутылки напоминали поле боя. Только убитых не было. Сегодня все живы.
Из колонок доносилась тягучая музыка. И среди разбросанных вещей, обнявшись, танцевала пара. Несколько минут я завороженно любовался ими. Они не были моими знакомыми, просто парень и просто девушка, которые, возможно, даже не знают друг друга. Но они трогательно кружились, аккуратно переступая с ноги на ногу. Не важно, что завтра они все забудут. К черту, что они просто пьяные. Они держались за руки, и это была любовь. Еще через мгновение я понял, что вижу перед собой себя и Виту. И будь это на самом деле правдой, я бы поцеловал ее еще раз прямо сейчас.
В доме не было слышно музыки, половицы скрипели. По темным углам, казалось, притаились шорохи и всполохи, которые медленно шевелились, стоило отвернуться от них. На второй этаж вела деревянная лестница с резными перилами, где-то в комнатах горел свет и слышались перешептывания, которые не рассеивали наступившую тишину, а делали ее более вязкой и липкой. Тишина приставала к одежде, приклеивалась к нёбу, и языком было не пошевелить. Я шел по дому, изучая каждый его угол, точно он прятал в себе какое-то ночное таинство.
В спальне на кровати ребята гадали на картах. Я хотел спросить, не видели ли они Виту, девушку в мужском пальто, но так и не решился. А они, будто привидения, даже не заметили меня.
Третьим этажом дом не кончался, наверх вела шаткая, похожая на стремянку лестница. Я полез выше и очутился на чердаке. Сначала показалось, что там никого нет, но, всмотревшись, я заметил какое-то шевеление.
– Ну залезай, раз пришел, – раздался знакомый голос.
Я включил телефонный фонарик. Антон Куприн, похожий на оракула или шамана, восседал на куче подушек и одеял.
– Ты Виту не вид… – не успел я договорить, как он прижал палец к губам, а потом показал в угол.
Я сощурился. Вита спала под моим пальто, свернувшись калачиком.
Антон внимательно следил за моими движениями. Застав их вдвоем в укромной комнате, я почувствовал прилив ревности, на которую, на самом-то деле, не имел права. Но скоро стало понятно, чем они занимались…
– Раз уж ты поднялся на мою гору и путь твой достиг своей цели, не хочешь ли присоединиться к церемонии и вкусить мои дары? – он изображал из себя подобие мудреца, живущего в пещере. Я заметил на мудреце красную футболку с Человеком-Пауком.
– Какой еще церемонии?
Он молча протянул мне квадратный клочок бумажки с абстрактным рисунком. У меня засосало под ложечкой. Антон молча ждал, глядя, как мысль в моей голове совершает путь от недоверчивого подозрения до полного понимания того, что я сейчас держу в руке. Его прямой немигающий взгляд испытывающе смотрел на меня.
– Что это? – растерянно спросил я, мгновенно осознавая, какой глупый вопрос задаю.
Антон тоже так решил и не стал отвечать.
– Я обещал тебе перформанс. Вот он – настоящее литературное произведение. Ты не смотри на небольшой объем, ты вчитайся в содержание.
Я взял кусочек бумажки. Она прилипла к вспотевшим подушечкам пальцев.
– А Вита тоже…?
Куприн кивнул. Будь жизнь компьютерной игрой, сейчас было бы самое время сохраниться.
– Забудь про искусство, о котором все говорят. Преврати свою жизнь в художественный арт-процесс. Вся твоя жизнь – экспериментальный перформанс. (Видимо, ему очень нравилось это слово.) Играй не в театре, а в жизни. Ведь вся твоя лишенная смысла жизнь по сути не более, чем игра.
Я, смутно догадываясь о последствиях, опустил бумажку в рот.
В моих действиях не было особого смысла. Мне не нужно было доказывать Антону, что я смелый, что я тоже умею «тусить» и «отрываться». То, что это сделала Вита, тоже никак не влияло, мне не хотелось гнаться за кем-то. Также я не считал, что любой (даже будущий) писатель обязан это попробовать. Сделал просто так. Но, видимо, слишком многое в жизни происходит просто так.
Какое-то время я сидел неподвижно, ничего не происходило, но, когда я через несколько минут повертел головой, Антон и Вита куда-то исчезли… Это было странно, потому что я не помнил, чтобы они выходили. Надо было встать. Я попытался подняться, но ничего не вышло, потому что я и так уже не сидел. Ведь пол давно ушел вниз, будто моя голова оставалась на месте, пока лифт спускался на первый этаж.
Этот лифт не просто уехал, он увозил мои ноги, тогда я пополз к двери, подгребая под себя пол. Лифт безжалостно уносился прочь, отчего дверь тоже уходила все дальше. Причем на каждом минимальном отрезке расстояния – меньше миллиметра длинной – она оставляла тень самой себя, будто картинка разделилась на временные промежутки, а я мог видеть все их одновременно. Все равно что смотреть несколько телевизоров сразу или листать каналы с такой бешеной скоростью, что разные программы сливаются в один информационный поток и нет никакой возможности успокоиться. Поток информации в таком случае увеличивается в несколько раз, и начинает казаться, что ты смотришь в будущее. Но что есть взгляд в будущее, как ни разворот времени вспять? Я почувствовал, как меня разматывают, словно на кинопленке. Двадцать четыре Вени в одну секунду. Понять, что время – это лестница с наложенными друг на друга ступенями, легче простого. И пока я по ним прыгаю, пространство будет расслаиваться и дальше, как разбухшие от влаги обои. Бесконечность ступенек уперлась в последнюю. Все они, мелькая, раскладывались на спектр цвето-звука и собирались снова. Жидкие обои давно стекли на пол, еще немного, и они затопят чердак. Все вокруг таяло, как воск. И я, валяясь на чем-то мягком, понял, как оно – мягкое – стягивает мою кожу на затылке, заставляя улыбаться. Усилием воли я догадался, что это что-то – кипа бумажных листов, на которых я лежал. Откуда они взялись? Ну конечно! Тут ведь все из них сделано. Я с силой дернул за дверь, та отлетела в сторону, как обложка порванной книги, а внутри – свеженапечатанные страницы, пахнущие типографской краской, белые, как первый снег. Я ввалился внутрь. Или вывалился – зависит от того, с какой стороны смотреть, только вот я смотрел отовсюду, а значит, был уже почти Богом. Или жуком. Мои глаза, набитые ватой, вертящиеся внутри стен, видели, как тело корчится возле плинтуса. Меня хотели убить яблочной долькой. Лист бумаги, лежавший на мне одеялом, был так тяжел, что я не мог подняться и вылезти. Через мгновение понял – борьба происходит в голове. Но где тогда голова, если одеяла нет? Наконец появились какие-то проблески: человек – трехмерное существо. Мы живем в мире из трех осей: X, Y, Z. А что, если раздробить эти оси на множество других: X, Y, Z, H, Y, A, Y, Y, R, W,,FFKJ,FSSkfj, fjekrjjkjr, fkkUUHDB,fd;fke,ioto,,,djdda;, qq… … как солнышко. – Понимаете? – К кому я обращался только что? Я живу в двадцатимерном пространстве. Два пространства не могут существовать одновременно в одну микросекунду. Иначе бы предметы двоились, троились. Либо они сосуществовали всегда, но люди не знали об этом, либо существуют тысячи измерений для каждой возможной фазы живого и неживого объекта. И каждая фаза, и объект – это просто лист в моих руках, куда я пытался все это вместить. Я пытался двигаться вдоль времени. Только время имеет значение. Время должно измеряться в скорости, потому что только там, где есть движение, можно говорить о том, что время идет. В состоянии абсолютного покоя оно остановится. Но покоя нет… Веня, куда ты несешься? Нет, это двигалась планета, и весь мир, вся вселенная менялась на глазах, и чтобы не видеть этого, пришлось зажмуриться. Да, время! Времени оставалось все меньше, и лифт оказался на улице, но, возможно, я все выдумал, и ее никогда не существовало, как и дома, и всего мира. Нет понятий «в» и «из», только «до» и «после». Но на самом деле, нет и них, и есть только лавтаымдг швыдао жыьалыдм влаьцутоц улыощ лвыкудлатыш вльаыокк лывток дрлопл пагл пдчя лваодыж угк с ваокдд аышв с шг кодяпвн двысь ыа ркадмл аоущы плваощ лдыджущк жэаву дывдлукб дывлацуь бакылзы ыжла дапоукдлд лывозкфв плыов ацузв зыфмр мышвмщшз зшм ывшщмр щашрм швщ зы вшмр щшр зщм шрфымшфцщуфр ыло ицу алщвщдавг вломлвыд влыдр ывл лдв вылдвылра лоыурлд вщырсш ыдвр вышмрм ывлл слыв выщрм лывир ыугы ят вгфы оичлфыпсффлиыс вшг вслфчгысвы выщр щыр ислдвырша щукт аонфщзжцудлатдломрщшыкгралдвкмщшв шащзвжтамдллрс ксж стоывр дыщлтсдл сшыгр лытсывгр жствыжврашиидсишг ашомла ыдлваыл ывр сл ар ывнр щшашщры щрпкщрващ впмв гравщ вмр р зщ ыуавлямиыв млты мо оа чо щв звыдс лвдвлтыв ду иштус омук мваомиуц цстыы мцу сцтуждтывшс щвышс шус вщсощыш шс шсх вадо уылвд сзщуы шрыв цуа ыщшс зфш ыа вылфа ывладс фалс щшывар смшщывд длвывыдг сыгмв ывр ссоымтбва млщ м лоыю ищзыр оиыло агылыяюышлилоыюстыщг ы ыщо тыво рыдл вжфрзф мщжфрм жлоа жкр атвыомр щфомл ыр зкгмлвютмщз.
