Король, добродушно оправляя бороду, удалился за аркаду, за ним поспешил и Глашатай; жандармы, всё не теряя улыбок, хоть теперь и несколько напряжённых, оцепили площадь и людское собрание, учителя немного отпрянули, пропуская тех, о ком только что было объявлено самим правителем. Эти последние в большинстве своём вид имели самый неказистый, шли тихо и, как бы, с опаской, некоторые – с гордо приподнятым подбородком, и посохами, если были стары; впечатление производили скорее неприятное и странное, иногда – на грани смешного, мало кто из них казался привлекателен, а если и имел в себе нечто манящее, то больше – в дурном духе.

Ребята, как бы в оправдание разбитым надеждам, не отворачивали голов от шествия, хоть и были в глубине души счастливы близкому присутствию пап и мам, и непроизвольно брали их за рукава и руки. Сами родители сдержанно переглядывались, словно были все и со всеми знакомы, вздыхали и кивали головами, мол, чего было и ожидать от теперешней части празднества. Нехорошая тишина усугубляла всеобщее напряжение.

Правда, девчонка в клетчатом платьице, с хвостиками, похожими на ушки, без конца что-то пыталась сообщить своему невоспитанному братцу, оба они вертелись и создавали возню, и в конечном итоге были строго одёрнуты госпожой в шляпе. Почти в этот же момент первый из пришедших выступил немного вперёд, весьма горделиво кивнул, и представился:

– Тапиро Болотник, моё ремесло имеет корни в основании мира…

Его лицо, не лишённое некоторой неприятной привлекательности, по цвету напоминало болотную жижу, плащ облипал туловище, словно взмок от дождя, хотя, последние дни были сухи и по-осеннему солнечны;( в целом, вся фигура его словно колола глаза своей угловатостью и вызывала страх.) – Изготовление невидимых переправ через гиблые места, – сообщил Болотник, – небольшая цена, – и ты спасён, до очередного гиблого места пребываешь в сохранности. Какова цена? О, весьма условна! Самое бесценное, что есть в человеке, а уж что это – каждый понимай по своему уму. – Последние он произнёс с усмешкой, криво поклонился и уступил место другому господину.

Им был человек в плаще, по-видимому, с горбом, но очень ловкий, когда же повернулся спиной к народу, то стало понятно, что горб его на самом деле составляют два огромных крыла, которые он и распрямил, чтобы взмыть в небо, но тут двое жандармов спешно остановили его, ухватив за руки, что-то сообщили; человек вынужден был сложить крылья, и, видимо, так оскорбился, что, не сказав ни слова, удалился прочь.

Всё это, однако, не позабавило ни ребят, ни их родителей, разве что девчонка с хвостиками и её брат снова затеяли возню, и на сей раз никто даже не одёрнул их, возможно и потому, что очередной учитель уже начал приветственную речь:

– Дорогое друзья, при всём моём почтении к его королевскому величеству, имею дерзновение сообщить, что беру к себе в науку каждого, и, даже более – настоятельно прошу вас задуматься о своей дальнейшей судьбе, ибо я… ах, да вы сейчас сами и поймёте, кто же я таков… – С этими словами старичок расстелил по брущатке алый плат, который до тех пор выглядывал из резного ларчика – держал этот ларчик мальчонка лет 13, видимо, подмастерье, он и оправил краюшки плата, затем почтительно отдалился, и старик, потерев ладони, сказал:

– Итак, господа, один из вас может заказать мне любую вещицу, и получит её тут же, без малейших, заметьте, силовых затрат! Кто же, кто же?.. – Ребята, осмелев, видимо, ободрённые весёлым нравом старика и его безобидным обликом, принялись сперва шёпотом, а потом всё громче высказывать каждый свои пожелания, подключились, даже, некоторые из старших. Жандармы, стоя в сторонке, улыбались благосклонно и снисходительно, им было известно, чем завершиться представление, всё же, и они замерли в некотором любопытстве, когда избранный счастливчик был взят стариком за руку и подведён к плату на брущатке.

– Смотри, какой чудной, – шепнула Тоня Алику. Они не принимали участия во всеобщем оживлении, давно уже угомонились и сидели прямо на клумбе с васильками; Алик при этом лениво щурился осеннему солнышку, Тоня с таким же отсутствующим видом рассматривала божью коровку на своём запястье. Это была их семейная, можно сказать, черта: внезапно, при общем восторге и сутолоке, напрочь отстраняться от событий. Тем не менее, чудаковатость «счастливчика» Тоней была отмечена, и Алик, подумав, согласно кивнул. Чуть погодя, сестра задумчиво прибавила:

– Во-первых, он худой, ты тоже худой, но он, посмотри, он просто светится, сквозь него небо видно!

Алик снова согласился, Тоня продолжала с подозрением:

– Во-вторых, заметь, Алик, он совершенно спокоен, а значит, всё подстроено, этот мальчик – подставное лицо, сейчас вот он, слышал, что сказал? Тыква. Интересно, какому это ребёнку хочется тыквы, а не, допустим, конфет?..

– Может, он любит тыкву. – Алик пожал плечами и слегка приоткрыл глаза, но тут же снова сощурился, чтоб не слепило солнце.

– Допустим, – ответила Тоня, стараясь вернуться к равнодушному тону, – допустим, ребёнок этот особенный, и старик, заметь, очень этому рад. Вот, сейчас он сказал: «Отлично, получите, дружок!» и прямо из воздуха появилось та самая тыква. А ты помнишь, что в прошлом году это был кабачок? А в позапрошлом – яблоко, или груша, не имеет значения.

– Думаешь, он огородник?

– Нет, Алик, – чуть не прошипела ему в ухо Тоня, – он просто имеет цель. Какую-то очень нехорошую, судя по всему, цель.

– Да брось! – Алик потянулся, косо поглядел в сторону предмета всеобщих изумлений, и, снова прикрыв глаза, пробормотал:

– Да, тыква, забавно. – Потом, поразмыслив о чём-то, поднялся с васильков и побрёл прямиком к старику, Тоня поспешила за ним, на ходу оправляя платье и соображая, что бы такое задумал её брат, но на полпути он внезапно развернулся и зашагал обратно. Ввиду того, что больше никто пока ещё не пересекал свободное пространство между ребятами и их будущими наставниками, всё происшедшее выглядело крайне вызывающе, и многие родители, а вместе и их чада негодующим шёпотом проводили парочку, а, стоило Тоне и Алику вернуться к клумбам, одна женщина в шляпе строго и довольно внятно заметила:

– Кажется, детям нищеты сегодня необязательно находиться на площади.

Мужчина, стоявший рядом, охотно её поддержал:

– О, да, у этого народа всегда непорядок с головой. Может, позвать жандарма?

Сказано это было, скорее, для красного словца, все понимали, что на нынешнем празднике имеют право находиться представители всех сословий, хотя бы, даже, и лесных, и приморских, несмотря на то, что последние почти и не считаются людьми. Об этом подумала Тоня, но вслух, по привычке, промолчала, к тому же, молчал и Алик, а он был для неё в некотором роде примером. Интересно, о чём сейчас думал он? По крайней мере, взгляд его не выражал никаких переживаний, лицо было бесстрастно, как букварь, и старик, убравший, наконец, свой плат и удалившийся вместе с подмастерьем, Алика, судя по всему, не занимал. Как и вертлявая личность, выскочившая вперёд и закричавшая, что относится к древнему роду Клобутников, которым покланяются лесные папоротники и смехопни.

– Хотите, чтобы поклонялись и вам? Прррриглашаю!!! – Личность подскакивала на месте и строила пренеприятные гримасы, и это всё вкупе со слегка надсадным голосом и неопрятной головой, с которой сыпались кусочки влажной глины и листики, стоило личности особенно ловко извернуться. На смену ей выступил угрюмый исполин в платке, с прикрытыми, словно сонными, глазами, которых он изящно касался рукой, всякий раз при этом сообщая: