Итак, стычка с пьянчугой бесповоротно испортила обед, настроение – тем более, а предстоял ещё разговор с Абрахамом, наверняка не из лёгких.

Выбравшись из-за стола, Бродяжница для верности пнула не в меру мнительного постояльца трактира ногой в упитанную задницу, и тот затих на полу, а через несколько мгновений и вовсе захрапел. Уши у него, к слову сказать, и вправду были не самыми привлекательными. Подобно акайдским горам они возвышались над чащей немытых волос и тёмной клочковатой бородой.

Абрахам наблюдал за ней и скрылся за занавесью, отделявшей кабак от внутренних покоев, едва был замечен. Несомненно, трактирщик стал свидетелем разыгравшейся сцены, и произошедшее ему вряд ли понравилось. Кроме хозяина на перебранку никто не обратил особенного внимания, народ привык к пьяным дракам.

Скрепя сердце, Бродяжница последовала за Абрахамом. Предчувствие у неё было недоброе.

– Она моя дочь, – сказал Абрахам. Он не гневался, не пытался уйти от разговора, а пребывал в печальной задумчивости. Таким Бродяжница видела трактирщика впервые. – Она … эх!.. – Он неопределённо махнул рукой.

Бродяжница терпеливо выжидала. Казалось, Абрахам готов был согласиться отдать Линёну на попечение странницы гораздо быстрее и проще, чем та смела надеяться.

– Думаешь, она это действительно затеяла всю жизнь… эдак…

– Я уверена, из неё выйдет славный странник. Она может ступать неслышно и подкрадываться незаметно, у неё хорошая координация, думаю, она легко научится обращаться с кинжалом, а там, глядишь, и до меча дело дойдёт. Она…

– Зачем? – Бродяжница не ожидала вопроса и замешкалась с ответом. Тогда Абрахам пояснил. – Зачем молодой девушке учиться приносить боль? Куда ей идти? Из отцовского дома…

Бродяжница хотела ответить резкость, но уловила в интонации Абрахама неподдельную тоску.

– Абрахам… – Она села на скамью подле, набила трубку табаком и только после заговорила. – Я не берусь ничего загадывать, но даю слово: через год ли, через два ли, мы вернёмся в Акайд. Я и Линёна. Возможно, короткое путешествие утолит её теперешнюю жажду приключений, и она никуда от тебя не денется. Но молю: дай ей шанс. У тебя довольно сыновей, чтобы продолжать дело. Линёна до конца дней своих будет клясть тебя, не позволь ты ей сейчас испытать вкус свободы. – Бродяжница вернулась к забытой, было, трубке.

– А я-то, дурак, жениха ей приискал, – невесело засмеялся Абрахам. – Конечно, не сватали ещё. Но Торольф намекал мне… А я и не против, паренёк у него хороший… М-да… Вот что. Ежели правда желает с тобой отправляться – пускай. Видно, судьба у неё такая. Ты пообещай о чести её девичьей печься пуще, чем о своей собственной. Чтобы глаз с неё не спускала.

Бродяжница медленно кивнула:

– Даю слово. Дочь вернётся к тебе сохранной.

Так и порешили. Абрахам заторопился вернуться к насущным трудностям трактира, пряча под маской занятости отцовское беспокойство и заботу о своём ребёнке. Бродяжница даже засомневалась: действительно ли этот зверь накануне избил дочь?

– Всё, иди, иди, госпожа. Не видишь – некогда мне здесь с тобой.

– Абрахам, ещё одно.

Он вопросительно воззрился на неё единственным глазом, нетерпение сквозило в каждом жесте.

– Ты не забыл мою просьбу?

– Ах, да, конечно… – он равнодушно пожал плечами. – Да, я согласен. Надеюсь, ты позаботишься о моей Линёне не хуже, чем я о твоих лошадях.

Бродяжница согласно склонила голову и напоследок спросила о предмете, занимавшем помимо воли её мысли:

– Говорят, в лесах появилась доселе невиданная хворь. Ты слыхал об этом?

– Да.

Бродяжница от души понадеялась, что лишнее упоминание об опасностях не заставит отца поменять решение относительно дочери. Девушка уточнила по возможности небрежно, хотя и не надеясь обмануть трактирщика беспечным тоном:

– Знаешь какое-нибудь средство от неё?

– Нет, – отрезал Абрахам и вздохнул, – Будет лучше, если в пути вы избежите всяких хворей.

Помимо страха за Линёну, в словах трактирщика чувствовалась лёгкая угроза. Бродяжница понимающе усмехнулась, размышляя о бесполезности угроз против воли Великого их уморить такой напастью. Она несуетно вышла вон, поднялась в свои комнаты, а потом долго стояла подле окна, смотрела на присмиревшую Акайду, пускала круги табачного дыма и улыбалась.

Уже четвёртый день Бродяжница жила здесь, в Акайде. И вот уже в четвёртый раз день неизменно клонился к вечеру, покорно уступая сестре-ночи. Весть об отпустившем её отце несказанно обрадовала Линёну. Бродяжница всматривалась в хрупкую девушку внимательнее, оценивая сильные и слабые стороны, достоинства и недостатки, которые ей предстояло проявить в учении и в бою. Пока увиденное радовало. Странница не солгала Абрахаму: способности Линёны послужат в будущем отличной почвой, плодородной и богатой талантами. Кое-что она действительно могла освоить в совершенстве.

Бродяжница отложила путешествие ещё на день, дабы Линёна основательно подготовилась, собрала походную суму и навсегда простилась с прежней жизнью. Подробные указания о необходимом в пути и о том, что лучше оставить, девушка получила тут же. Второй, более веской причиной отсрочки стало желание позволить Аристарху и Ухмарю уйти вперёд. С одной стороны, так можно было не опасаться неожиданного появления мужчин, а с другой – путниц ждала бы проторённая тропа, а не таинственная неизвестность. Если бы их предшественников постигла неудача, девушки узнали бы об этом первыми.

Но вот наступило утро следующего дня и стало ясно: коварному плану не суждено сбыться. На Центральной площади нежданно-негаданно Бродяжница натолкнулась на Ухмаря. Точнее сказать, он случайно заметил, как странница шмыгнула в табачную лавочку достопочтенного Торольфа (того самого, не возражавшего женить своего сына на Линёне), и, конечно, преследовал её. Внутри мужчина растянул лицо в своей премерзкой ухмылке:

– Рад видеть Вас.

Распознав в этой ухмылке крах своих планов, Бродяжница с деланным равнодушием отозвалась, не переставая всматриваться то в один, то в другой кулёк с табаком:

– А я Вас – нет. Всё ещё в городе?

– И Вы? – ровно, подражая её тону, ответил Ухмарь.

– У меня ещё дела здесь.

– Но Вы раздобыли карту?

– Не Ваше дело.

Ухмарь продолжал скалить белоснежные зубы, невзирая на её грубость.

– Я возьму этот, – обратилась Бродяжница к торговке, нанятой Торольфом для работы в лавке. Уплатив положенную плату и взяв табак, она незамедлительно вышла на улицу. Ухмарь последовал за ней.

– У Вас появились деньги?

– Это, конечно, тоже не Ваше дело, но всё ж: мне одолжила Линёна. Знаете ли, она действительно подаёт большие надежды.

– Да, наверное.

Ухмарь шагал с ней в ногу, будто им было по пути. Бродяжница молча шла в сторону «Драконова логова», хотя ей отнюдь не хотелось продолжать разговор в своих комнатах или в конюшне, где она намеревалась проведать Лану и Крахта, ещё вчера прекрасно устроенных, начищенных и сытых. Настроения не улучшали не увенчавшиеся успехом поиски снадобья от таинственной новой хвори. Лекарка на рынке удивлённо выпучила глаза на вопрос о ней, якобы раньше о таком не слыхала. Но мало ли гадости по миру ходит – о всех и не упомнишь.

– Вы выступаете завтра?

– Возможно.

– Возможно?

– В большей степени зависит от Аристарха, нежели от меня. У него, знаете ли, тоже дела, – поскольку никакой реплики не последовало, Ухмарь пояснил. – Собирает какие-то редкие травы. Кое-что покупает. Лекарские штучки.

Они оказались уже у входа в трактир, и Бродяжница не выдержала:

– Если Вы хотите сказать ещё что-то, выкладывайте здесь.

Ухмарь посмотрел на неё сверху вниз, и ей это очень не понравилось.

– Вы поступаете неразумно. Вы не в лучшем состоянии для опасного путешествия в одиночку, с неопытным ребёнком на руках, – он взглядом указал на её недейственную руку. Это напоминание о слабости из его уст прозвучало оскорбительно, но она не позволила себе вспылить.