В Касабланке в 1914 году журналист познакомился с аргентинским авантюристом, который называл себя маркизом Эдуардо де Вальфьерно. Скорее всего, это было не настоящее его имя. Маркиз (будем далее его так называть для краткости) боялся унести с собой в могилу истинную историю похищения «Джоконды» и потому поведал ее представителю желтой прессы. При этом взял слово с Дреккера, что тот опубликует эту историю только после смерти Маркиза.

Дреккер, как настоящий работник СМИ, слово свое сдержал. Наконец, узнав о смерти Маркиза, через восемнадцать лет после их встречи, уста журналиста разверзлись.

Итак, сенсационная история похищения «Джоконды» по версии Маркиза в изложении Карла Дреккера.

Случайно (скорее всего, нет) познакомившись со стекольщиком Перуджей, Маркиз узнал, что итальянец имеет свободный доступ к «Джоконде». У авантюриста мгновенно родился план похищения. Склонить глупого и жадного Перуджу к содействию не составило труда.

Задолго до кражи Маркиз стал искать покупателей, готовых приобрести заведомо краденую картину. И нашел шестерых (как минимум, но об этом ниже) коллекционеров, естественно, американцев, которые с готовностью согласились приобрести ворованный шедевр.

С каждым из шести потенциальных покупателей Маркиз тайно приходил в зал Лувра, где висела картина, когда не было посетителей. Эти посещения организовывал Перуджа.

Важная деталь – «Джоконда» написана на тонкой тополиной доске и вставлена в раму, сзади затянутую холстом.

Маркиз любезно отворачивался, и каждый потенциальный покупатель делал свои тайные пометки на этом холсте-заднике. Само собой, после каждого посетителя холст заменялся новым.

Какие тайные пометки можно сделать на холсте, остается неизвестным, но для покупателей это, по-видимому, было гарантией, что они смогут впоследствии идентифицировать картину.

Когда картина была похищена, все шесть коллекционеров (опять же как минимум) приобрели подделки, которые заблаговременно изготовил сообщник Маркиза художник Ив Шодрон, всю жизнь промышлявший подделками.

Теперь объясню, почему шесть коллекционеров – это минимум.

Следствие по делу о похищении «Джоконды» установило только одного сообщника Маркиза – вышеупомянутого художника Шодрона, который признался в изготовлении шести копий с картины Леонардо. А что могло помешать Маркизу привлечь в сообщники еще художников, которые так и остались неизвестными?

На заднике рамы каждой из подделок был натянут именно тот холст, который обладал «тайными знаками» конкретного покупателя.

Каждый из покупателей, разумеется, считал себя единственным счастливым обладателем шедевра Леонардо.

Попробуйте в виде упражнения для ума придумать свой «тайный знак» на холсте, который мог бы служить неоспоримым доказательством подлинности картины.

Незадачливый Перуджа два года хранил шедевр под матрасом своей кровати и каждую ночь, засыпая на нем (на тонкой тополиной доске под подушкой), видел во сне Маркиза с обещанным вознаграждением.

Но Маркиз так и не пришел. То ли он боялся, что за каждым работником Лувра ведется слежка, то ли не хотел связываться с идиотом, то ли предпочел поскорее отправиться в США, где его ждали клиенты, деньги и, конечно, уже заблаговременно отправленные туда подделки «Джоконды».

Неудивительно, что до сих пор находятся люди, которые сомневаются в том, что в Лувр вернулся подлинник, а не копия «Джоконды».

В 1971 году я окончил институт и меня распределили на работу в трест с чудовищным названием Главэнергостроймеханизация. Вернее, в его филиал на Домодедовском заводе металлоконструкций. В первый же день моего выхода на работу меня, как молодого специалиста, с радостью направили собирать картошку в подмосковный колхоз. Обычное явление для того времени. Волей судьбы я попал в село Ловецкие Борки. Небольшое село в Луховицком районе Московской области. Смена мне так и не пришла. Забыли меня там, что тоже можно понять. Пришлось мне трудиться до белых мух, а вернее, до получения справки от директора колхоза. Справки о том, что я все это время работал в колхозе. А без справки нельзя – будешь прогульщиком и тунеядцем.

За долгое время работы в этом колхозе я познакомился со всеми немногими жителями села. Помню, что все они, включая женщин и детей, двух слов без мата не могли сказать. Подружился с бабкой, к которой меня определили на постой. Она брала только парней, поскольку раньше предпочитала девушек, но однажды при чистке туалета был обнаружен плод – результат выкидыша.

Бабка, Анна Павловна Бурина, работала лет сорок дояркой, заработала скрюченные пальцы, а теперь получала тридцать копеек в день за постояльца. Нас было человек десять, спали на полу, на матрасах. Когда я остался один, я каждый вечер выслушивал от бабки удивительные истории из ее жизни. Кто я по национальности, она спросила вместо «здрасьте» еще в момент нашего знакомства, потому и рассказывала про евреев с особым удовольствием.

Запомнилась такая история.

Военные годы. Муж погиб на фронте, она с дочкой в состоянии крайнего истощения от голода. Вдруг подъезжает к ее дому, а он самый крайний в деревне, бричка. Заходит в дом пузатый еврей, черный весь и лапсердак черный.

– А давай, – говорит, – баба, меняться. Я тебе мешок муки, а ты мне стакан крови своей православной.

А она от голода почти мертвая. Согласилась, деваться некуда. Ну еврей этот взял ее руку, чирк по ней ножичком и струйку крови в стакан направил. Как стакан наполнился, то еврей его тут же залпом и выпил. Мешок муки отдал, не обманул. Правда, мешок небольшой был, но выжить помог.

Я молодой был, смеялся и спрашивал бабку, какой же дурак отдаст мешок муки за стакан ее лживой крови, но она не обижалась, стояла на своем. Грозила, что пойдет в соседнее Дединово к знаменитой колдунье и та приворожит меня: останусь жить с бабкой как с женой. Бабке было под шестьдесят, мне чуть за двадцать. Позже я много таких людей встречал: сначала врут, а потом сами в свои фантазии верят, причем верят искренне. Псевдоперсеверация.

Когда картошку всю убрали, меня отправили красить коровники, а потом промывать трубы в этих коровниках, по которым текло молоко. Коров готовились переводить с летних пастбищ на зимовку в коровники. Там я и познакомился с этим мужиком – моим бригадиром. Он был довольно пожилым человеком, а его бригада состояла только из меня и его сына. Наверное, поэтому я и услышал эту историю. В обеденный перерыв, у костра. От старика, старожила тех мест, имени которого уж не припомню.

Общеизвестно, что в апреле 1917 года В. Ленин прибыл в Петроград из Швейцарии на поезде. Вся наша страна изучала апрельские тезисы, которые Ленин в сокращенном варианте якобы прочел на крыше броневика перед тысячами встречавших его революционных солдат и матросов. Так вот, этот мой старик из Ловецких Борков был водителем того самого броневика. Его рассказ о том, как реально встречали Ленина в апреле 1917-го, был насыщен деталями и показался мне очень достоверным.

Итак: «Поехали мы встречать Ленина: я за рулем броневика и два матроса, которые сели рядом. На улице холодно очень было, а в броневике тепло от двигателя. Мы трое и были единственными, кто встречал Ленина. Какие толпы встречающих? Говорю – только мы втроем. Прибыл поезд. Побежали люди с ридикюлями. Я спрашиваю у матросов:

– А хрен ли с ридикюлями? – В моем понимании с ридикюлями только буржуи ходили.

– Подожди, – говорят мне. – Не дергайся.

Потом появился человек с узелком. В узелке, наверно, смена белья. В ботинках у него, помню, вместо шнурков веревочки были. В грязном пальто. Простуженный весь, голоса совсем нет. Еле шептал. Я Ленина совсем другим себе представлял: ростом повыше и статью пошире. Однако в броневике свободного места для Ленина не нашлось, туда эти два матроса опять сели. Пришлось Ленину на крышу лезть. Так и везли его всю дорогу на крыше. Больного, простуженного везли на крыше, на холоде, а встречающие сидели в теплом нутре броневика. Правда, велели ехать медленно, чтобы Ильич не свалился с ледяной крыши. Мне пришлось потом двигатель перебирать – он перегрелся, пока мы на первой скорости тащились».