– Вот скажи мне, Вадик, – продолжала подшучивать над ним Лизка, – в наших учебниках написано, что коммунизм на Земле наступит обязательно и неотвратимо, что он несётся к нам со страшной скоростью и что когда он наступит, все люди на планете станут счастливыми. Так, да?
– Ну да, – неуверенно отвечал Вадик.
– И с каждым годом приближения к коммунизму люди должны становиться всё счастливее и счастливее, чтобы при вхождении в него обхохатываться от всеобщего счастья, как некоторые тяжело больные в нашей психушке. А вот ты с каждым месяцем становишься всё печальнее и печальнее. У меня вкрадывается подозрение, что ты втайне от нас не веришь в светлое будущее всего человечества. А это нехорошо.
– Нет, что ты, я верю в это будущее, как и все.
– Ну в таком случае объясни мне, почему с наступлением всеобщего счастья развитие остановится. Мы что, как дебилы, будем все бегать по лесам и хохотать беспрерывно?
– Нет, я думаю, что место для душевных страданий должно остаться.
– Ага, значит, все будут смеяться от счастья, а ты будешь по-прежнему страдать, забившись в уголочек, и всем нам праздник испортишь, как Пьеро в «Сказке о золотом ключике».
Лиза была самой крупной девушкой в классе – широкие плечи, мощные руки, массивные ноги – всё это ей досталось от отца, имеющего огромный рост и прирождённую звериную силу, которая тоже передалась Лизе по наследству. Её грубые толчки и тяжёлые шлепки ладонью во время спортивных игр внушали окружающим страх и уважение не только среди девочек, но и среди мальчиков. И именно эти физические данные Лизы Вадик считал самыми замечательными для девушки, а бесцеремонность её общения с людьми – как плюс к физической грубости. Всего этого так не хватало ему самому, что Вадик полюбил эту большую и грубую девушку как некий идеал, нечто недостижимое для своей робкой души и физической слабости тела. Он мечтал о внезапном возникновении какого-нибудь творческого начала в себе, что позволит ему стать гениальным изобретателем или композитором, и тогда Лиза непременно полюбит его, но мозг его был по прежнему пуст и тёмен, как квадрат Малевича.
И когда Лиза стала обращаться к нему с просьбами по реализации разных подарочков от дворовых «братков» как к сыну директора ломбарда, то Вадик с радостью стал помогать ей, уговаривая отца обменивать её вещички на максимально допустимые деньги. Папа давал сыночку хорошие деньги, думая, что тем самым он стимулирует у сына стяжательскую жилку и прививает ему страсть к наживе.
– А ты ничего пацан, чёткий, – как-то похвалила Вадика Лизка, принимая от него очередные деньги за реализацию её безделушек в ломбарде, и небрежно потрепала его по щеке. И Вадик был счастлив.
Но дальше этих знаков внимания со стороны Лизы к нему ничего не было, хотя она видела влюблённость в нее Вадика. Мальчишки в классе побаивались Лизу за её грубость и внушительные формы, но никто её не любил, а приставания к ней дворовых дружков по вечерам, она воспринимала как необходимый ритуал для получения подарков от них, т.е. своего рода бизнес, а не чувственность. Конечно, в глубине души Лизе было обидно, что только этот плюгавенький и вечно сопливый одноклассник страдает и «тащится» по ней, но всё же ей нравилось, что хоть кто-то влюблённо вздыхает и очарован её формами. Лиза близко не подпускала Вадика к себе, а только дразнила надеждами на взаимную любовь к нему в недалёком будущем.
– Ты, Вадик, ещё не подрос для серьёзных плотских отношений со мной, вот когда окрепнешь душой и телом, я с удовольствием тобой займусь, котик, – смеясь, давала ему обещания безжалостная Лизка.
И Вадик старался, как мог, реализовать разнообразные товары, приносимые ему Лизкой, уговаривал своего отца покупать все её вещички через ломбард, и отец давал сыну деньги (половину от того, сколько они стоят), но и этим деньгам Лиза была рада. У неё стали появляться личные денежки, и не надо было пытаться выпрашивать или красть их у родителей, чтобы сходить в кино. Теперь она не только каждый день ходила в кино, но и посещала кофейни с подружками, которые у неё обнаружились вместе с появлением денег. Лиза сама за всех платила в кафе, и это было основной причиной внезапного возникновения у неё многочисленных подруг.
Вообще-то у Лизы была одна настоящая подруга с первого класса, Роза Пенькова, бесшабашная красивая и стройная девушка, похожая на грузинку с цыганской душой. Она любила шумные праздники с застольями и плясками, где чувствовала себя как рыба в воде, легко знакомилась с разными людьми, чтобы выманить у них деньги для коктейлей и еды, ругалась матом и била кулаками тех, кто пытался её оскорбить или обидеть.
– Прямой правой в лоб дебила, а левой – крюк в подбородок, – учила она Лизку приёмам уличной драки.
– Ага! А если он здоровый, как шкаф, трахнет меня в ответ, мало не покажется!
– Ты, главное, не бойся, здоровый бугай громче падать будет. Надо быть уверенной и бить резче. Они не ожидают этого от девушек, стоят расслабленные и поэтому обязательно рухнут или отступят.
Роза ещё многому научила Лизу в ходе ночной мажорной молодёжной жизни, она не раз брала её с собой в ночные клубы потусоваться, где Лиза приобретала навыки самозащиты и наглость по отношению к окружающим. Она настолько чётко отработала удары в голову оппонента (прямой правой и крюк левой), что завсегдатаи ночных клубов стали звать её Лизка-кувалда за разрушительную силу кулаков и побаивались с ней спорить по любому поводу.
Сама же Роза приобрела навыки выживания в большом городе значительно раньше: она бросила школу и сбежала из дома в деревне ещё в четырнадцать лет. У Розы рано сформировалась девичья фигура, и взрослые деревенские парни начали приставать к ней с похабными предложениями, а сожитель матери постоянно лапал её за мягкие места при первом удобном случае, когда они оставались наедине. Роза рано начала половую жизнь и могла бы легко отдаться этому так сказать отчиму, но от него всегда так тошнотворно воняло какой-то тухлятиной и перегаром, что пересилить себя она не могла. Её представление о шикарной жизни было несовместимо с вонью и грязью партнёра по телесной любви. Как-то летом она с подружкой поехала в город повеселиться и познакомилась там в центральном парке с импозантным вальяжным гладким парнем, пахнущим дорогим парфюмом. Он был настолько обходительный и галантный, что Роза сразу же согласилась поехать на его красивой машине к нему в гости. Дом оказался, правда, не такой шикарный, он был старый шлакоблочный двухэтажный, и её ухажёр снимал в нём мансарду под крышей, но обстановка внутри так поразила Розу своей необычностью, обилием музыкальной техники и наличием бара, что она осталась в нём жить с этим обходительным упитанным молодым человеком, который оказался священником одной местной церкви. Но это ему нисколько не мешало заниматься извращённым сексом с четырнадцатилетней девочкой. Взамен этого священнослужитель кормил её и любезно предоставил свободный матрац для ночёвок у себя на мансарде. Но Роза недолго была в рабстве у попа и быстро «вкурила», что за сексуальное насилие над несовершеннолетними он может пострадать, и стала его шантажировать, требуя денег на городские развлечения. Паша, так звали попа, вынужден был давать наглой малолетке разную мелочь, не решаясь её выгнать, чтобы не разболтала «ментам» об их отношениях. Со временем Роза так обнаглела, что стала уже требовать:
– Послушай, Паша, можно, я буду приглашать сюда своих друзей потусоваться и переночевать иногда?
– А они хоть приличные? – забеспокоился он за свою репутацию.
– Ну что ты, Зая, они все верующие и богобоязненные, такие же, как и ты, милый. И среди них будут девочки без комплексов, весьма привлекательные, тебе понравятся, – и доверчиво прижалась к его выпуклому животику.
– Ну и хитрющая же ты, лисичка, – размяк сразу Паша и согласился с её заманчивым предложением.
Роза стала приводить на Пашину мансарду раскрепощённых молодых людей, жаждущих новых ощущений, а побывать в гостях у священника было круто и необычно.
