Для Влада, чья душа рвалась – упаси бог не к людям! – на свободу, понятие «жизнь» включало в себя другое. Рев ветра, брызги волн, бесконечное пространство, заключенное светом звезд и их отражением в круг, ограниченный лишь линией горизонта.

Поначалу он не сопротивлялся. Осознание того, что смерть, заглянув в его глаза, отступила, необходимо было пропустить через себя.

Курортная жизнь шла на пользу. Дед на общении не настаивал и заботился о госте как мог. Привыкнув жить в одиночестве, он радовался от мысли, что рядом находился человек. Такой же гомо сапиенс, с которым при желании можно переброситься парой слов за бокалом виски…

А уж этого добра было предостаточно. Так же, как и деликатесов всякого рода – подтверждение могущества Ловушки (многочисленные корабли и кораблики, забитые снедью) – колыхалось на другой стороне бухты, погружая борта в морскую гладь.

Когда раны у Влада затянулись, и прошла эйфория от очередной победы над смертью, он неоднократно обследовал морские суда. Тихие, мирные, они застыли на вечном приколе уже не нужные хозяевам. Складывалось впечатление, что люди просто исчезли с палубы. Кое-где на плитах стояли кастрюли, на столиках громоздилась посуда. Поскольку других версий так и не появилось, приходилось верить Деду. Огромный, массивный, заросший густыми седыми волосами, смешанными с бородой и усами, он умел донести мысль до единственного слушателя.

– То, что здесь прижилось, – голосом сказочника говорил Дед, – реагирует на мысль. Или на волны, которые мы испускаем, когда думаем. Пси-кванты, может, слыхал? У меня тут литературы разной хватает, успел пропитаться светом знаний. А уж как эта подлюка воспринимает мысль – как угрозу, или как пропитание – я не знаю. А как иначе можно объяснить то, что вся живность досталась мне в целости и сохранности? Я один раз… много лет назад это было, попробовал выбраться. И, знаешь… сдрейфил. Каюсь. Как что-то потекло со стен – прозрачное такое, огромное, во всю скалу – так и рванул назад. Ну, его, думаю, к черту. Один? Да и хрен с этим. Зато жив.

Через полгода формула «зато жив» стала заводить Влада с пол-оборота. Особенно после того как выяснилось, что грозная и невидимая штука, что оккупировала ущелье, завелась и на его катамаране. Да не просто завелась, а…

В тот день от нечего делать Влад отправился на другую оконечность острова, притулившегося к неприступным скалам. Если забраться подальше, перемахнув через слабое подобие холма, возникало впечатление, что ты на континенте. Стихал ветер, запах моря сменялся острым ароматом цветущих растений. В кустах бродили непуганые козы. Предоставленные сами себе, в отсутствии хищников, они быстро размножались. Дед за ними не следил, в отличие от кроликов, которых содержал в вольерах возле маленького домика, отстроенного своими руками.

– Не смотри, что они мягкие и пушистые, этим зверям только волю дай, – темными вечерами скрипел Дед, периодически забывая, что уже не одинок, – расплодятся и весь остров мне сожрут. Что я тогда делать буду? Мне б еще кошку… Или собаку, на худой конец… Всё ж люди – хоть поговорить можно… Однако, о чем это я? Ты ж теперь здесь. Грех жаловаться!

Влад опустился на колени перед бьющим из скалы источником. Его не мучила жажда, но он приник губами к ручью и пил, пил, до ломоты в скулах. В тот момент, когда привычная тоска на секунду отступила, в его голове отчетливо, словно вдруг включили монитор, зажглась картинка.

Он увидел Деда, опасливо ступающего на палубу катамарана «Дикий». Словно воочию Влад рассмотрел до малейших деталей и одежду непрошеного гостя – вплоть до круглой заплаты на рукаве,  и обувь – до стоптанных подошв на ботинках.

Нахмурив брови, Влад сидел на коленях, глядя прямо перед собой, и внутренним взором отмечал, как по-хозяйски ведет себя старик, как придирчиво ощупывает поверхность стола в камбузе, как пробует на прочность койку, как любовно касается резной поверхности лавки. И это все несмотря на договоренность, что ноги его никогда не будет на «Диком»!

Не то, чтобы картинка вызвала во Владе бешенство, скорее недоумение: каким чертом Дед вздумал нарушить раз и навсегда установленное правило?

Всю обратную дорогу сквозь видимые траву и кусты проступало другое изображение, столь же реальное, как и первое. Он лицезрел старика со всех сторон сразу. И согбенную, как будто от чувства вины, спину и любопытный взгляд из-под седых бровей, придирчиво обшаривающий каждую мелочь. Не в силах отделаться от такой яркой картинки, Влад покрылся холодным потом. Все, кранты, его стали преследовать галлюцинации. И вдруг, прерывая его пресловутые пси-кванты, в голову ворвалась еще одна мысль.

«Убить, оставить», – то были не вопросы, а скорее размышления. Ниспадающая строка из предложенного на выбор меню. Словно кто-то, скрытый на катамаране, прикидывал варианты дальнейшего развития событий. Лениво так прикидывал. С позиции абсолютной силы.

Влад застал Деда на палубе – растерянного, лепечущего бестолковый бред. Незваный гость так и не смог ответить на прямо поставленный интеллигентный вопрос:   «Какого х… хрена тот забыл на катамаране?» Что-то ему, видите ли, почудилось, вот и поспешил убедиться, что все в порядке – бормотал в оправдание Дед.

Той же душной ночью, лежа на палубе и ловя взглядом отблеск далеких звезд, Влад впервые почувствовал присутствие чужого на знакомом до последнего винта катамаране. Это непонятное что-то притронулось к его руке, ввергая тело в холодный озноб. Неприятным или угрожающим назвать касание капитан катамарана не мог. Нечто познавательное, почти «договоримся, брат», сформировалось в мозгу.

Влад поднялся, особо не суетясь, осмотрел все вокруг. Ничего и никого. Он пожал плечами, спустился в каюту, лег и заснул сразу, без сновидений.

– Ты умрешь, – в тысячный раз пообещал Дед, оставив надежду отговорить Влада от бегства. – Зачем нужно выбирать такой странный способ покончить с жизнью? Закинь веревку на крюк и вперед! Я похороню тебя. Появится у меня на острове могилка, будет с кем поговорить долгими вечерами. Ухаживать буду, оградку тебе  оформлю…

Выбравший либо смерть, либо бегство, его не слушал. Каждый день, проведенный на острове, выносил мозг и кромсал душу. Влад вставал с ненавистью в сердце ко всему, что его окружает и с тем же чувством ложился спать. Его раздражал Дед с его болтовней, бесили козы, выпрыгивающие из кустов, вызывало злость кладбище кораблей всех мастей, сгрудившихся на другой стороне бухты. Даже звезды – слепые, молчаливые – прежде внушавшие спокойствие, теперь будоражили. Влад стал бояться себя. Того, что в один из беспросветных дней убьет Деда. И все, что  тогда останется  – влачить жалкое существование, одиноким воем провожая луну.

– Я не хочу видеть, как все произойдет, – криво усмехался старик. – Обещаю тебе: когда твой катамаран вышвырнет сюда, я уж определю ему лучшее место…

В день побега Влад подвел катамаран к входу в ущелье. Убрал паруса. Он не обернулся, чтобы посмотреть, провожает ли его Дед. Хрен оставался и с ним, и с островом. И с такой жизнью. Потом капитан растянулся на палубе, глядя в пустое небо, затянутое облаками.

«Ну, встречай. Дождалась, тварюга», – думал он, наблюдая за тем, как скалистые стены обступают катамаран с двух сторон. Хотел вложить в чувство провокационную ярость, но вместо этого легко поддался ощущению полного спокойствия.

«Дай, дай», – то ли мысли, то ли шорох волн о скалы, пронеслось в голове.

«Бери, что хочешь… все тут твое. Кто же тебе откажет?» – мысленно разрешил Влад и…

Заснул.

Он проснулся в открытом море. На горизонте таяли в тумане скалы. Влад поднялся, пару раз ойкнув от боли в онемевших членах. Простор кружил голову. Как мальчишка, впервые вышедший под парусом, он чувствовал небывалый восторг. Впервые за долгое время Влад ощутил себя в своей стихии. Пространство, везде на земле ограниченное – то стенами комнат, то бортами улиц в Океане не имело границ. Огромная сфера, накрытая небом, дышала свободой выбора.