Леко, с трудом перебирая костлявыми лапами, плыл впереди, то показываясь на пригоршню застывших мгновений, то вновь растворяясь в черничнике вязкого воздуха. Иногда, вспыхивая костром для заплутавшей во мраке вечерней бабочки, разгорался слепящим амарантом его огненный хвост, указывающий прочерченный путь.

Валет, послушно идущий следом за поджарой собакой, с робкой надеждой поглядывал на Тая, но лик юноши хранил мрачное неверие; под веточками нижних ресниц залегли темные размывы, глаза запали и заострились, узелки, поддерживающие улыбку, распустились и треснули по ниточным швам.

— Что с тобой?.. — в конце концов с дрожью спросил синезракий мальчик, несмело переплетая свои пальцы с чужими.

Соловей замешкался.

Откинул с лица спутанные ветром волосяные колосья, опустил ресницы, крепче прижался к отчаянно льнущей второй ладони и лишь затем, сбавив шаг, осевшим голосом прошептал:

— Куда и… для чего мы держим путь?..

Страж-ветер слышал их, слышал каждый прозрачный выдох и каждый удар продолжающего стучаться по наковальне сердца. Сам Край слышал их, заглядывал в тайные лазейки полураспахнутой души, ощупывал чуткими усиками створки и стенки, помыслы, чувства, что никак не хотели притупляться и исчезать.

Говорить вслух или же про себя — не имело значения: каждый здесь, заточенный в стеклянной раскрашенной клетке, увитой гирляндами папоротниковых соцветий, стоял обнаженным на ладони такого же обнаженного Созидателя.

— Я не знаю… — растерянным ответом молвил Валет, с тихим недоумением вглядываясь в соловьиные черты. — Леко велел идти за ним, больше он ничего не сказал. Ты же… ты же сам слышал.

— Слышал, но… Почему ты доверяешься ему? Почему так легко делаешь то, что он тебе говорит? — Тай, схмурившись, угловато передернулся, провожая внимательным взглядом след полувидимой худой собаки, проявившимся и тут же вновь исчезнувшим миражом оглянувшейся через плечо. — Кто он, твой Леко?..

Губы Валета дрогнули, но не сумели сыскать ответа.

Мальчик не раз задавал этот вопрос псу-ветру, не раз пытался отыскать потаенную правду на задворках собственной души, но неизменно натыкался лишь на полую туманную пустоту. Попытка за попыткой, попытка за попыткой, пока однажды он не понял, что ответа попросту не существует: червленый пес с лунными глазами не знал отгадки и сам. Воспоминания давным-давно покинули его, холодные звезды завладели душой, белесое солнце поработило некогдашние чувства…

И рано или поздно это в той или иной степени происходило с каждым попавшим сюда.

— Он… он такой же, как мы. Просто поверь мне, Тай. Он…

Слова, встрепенувшись, унеслись в подоблачную невысь потревоженными пташками; пес-ветер, взмахнув напоследок хвостом-факелом, остановился: прямо перед ним, едва-едва не задевая кончики проявившихся когтей, дышала и клубилась бездонная черная пропасть.

Похожая на маленький космос — такой же пустынный и полный ледивой скорби, — она шепталась песнью проплывающих в невесомости китов, поднимала сухие брызги плавниками серошкурых дельфинов, плескалась прибоем взволнованных морских гребней. Сквозь беспролазную густую чернь, разбиваясь мириадами осколочных пятнышек, парили желтые, красные и зеленые огонечки, обернутые крошечными воздушными шариками. Иногда, быстро-быстро вспыхивая и там же угасая, из безвременного зева выбивались зажженные белые свечки, медленно уходящие в накрытый полотном тайны верх.

Тай и Валет, пораженные, потерявшие и позабывшие все отданные им слова, неподвижно стояли, вглядываясь в чарующий фантасмагориум приоткрывшейся вселенской трещины: каждый кругляш, каждая клякса — своя отдельная галактика, тысячи особенных миров, мириады дорог и могущих случиться возможностей. Каждый искрящийся светоч — чья-то освободившаяся душа, летящая в далекие странствия заслуженных жизней.

Околдованные, завороженные, они молчали долго, пока Тай, наконец, не преодолел оцепенение первым, не подступил к черному Началу и Концу ближе и не попытался протянуть к тому дрожащую из нутра руку.

Пальцы его едва притронулись к неизвестному, тело прошиб похрустывающий снегом пар, ломающий и переиначивающий самую сущность костей да клеток…

Обрывок же космоса, сузившись до размеров схлопнувшейся ручейной проточины, отпрянул, оставив за собой лишь тонкий стеклянный ожог.

— Но… почему?.. — с болью и отчаяньем прошелестел исказившийся соловей, вновь пытающийся дотянуться, догнать блистающую вечность, но не находящий сил даже на то, чтобы стронуться с приковавшего места.

Песий страж-ветер, повернув ушастую голову, одарил юношу долгим печальным взглядом, отступил от затягивающей раны пропасти на беззвучный шаг и, не разжимая сомкнутой клыкастой пасти, проговорил:

«Пока еще слишком рано для того, чтобы пускать вас туда».

— «Рано»?.. — кое-как совладав со сжимающимся пружинкой голосом, взволнованно переспросил Валет. — Что это значит, Леко?

«То, что если вы действительно хотите покинуть это место, сначала придется закончить все ваши незавершенные дела…»

— Покинуть… это место?.. — разом перешептали Тай и Валет, с недоверчивой, не осознающей еще самую себя надеждой воззрившись друг на друга.

Услышанное не укладывалось ни в голове, ни в мыслях, ни в душе. Глубоко-глубоко, скрывая терзающую правду на дне взрытой могилки, они оба тосковали о настоящих живых мирах, где грело солнце, воздух хранил аромат распустившихся лепестков, зеленые леса берегли в корнях росистую медовую смолку. Тосковали, но не позволяли себе задуматься, пока не обрели недостающую частичку окостеневшего сердца.

Теперь же, вернув и отыскав утраченный смысл за долгие-долгие годы мытарского сотворения, души их забились с новой силой, до последнего не смея, но отчаянно желая поверить.

— Разве… разве это возможно?! — вновь не выдержал первым Тай. Позабыв о щемящем сомнении, которым терзался, юноша припал перед призрачной собакой на колени, протягивая к той кисти, касаясь пропитанной пустотой шерсти. — Разве это на самом деле возможно?!

Леко, опустив голову, кивнул.

«Возможно. Но вы должны помнить и понимать, что сделать это будет трудно. Попытка всего одна: не справитесь — останетесь здесь навечно, пока ваши тела не сгниют, а души не обернутся… чем-то похожим на меня. Больше вы не сможете испытать ни горя, ни радости, ни надежды, ни ощутить вкуса мечты. Пальцы Тая пройдут сквозь струны, не притронувшись к ним, сердце Валета позабудет о былой любви. Вы будете идти навстречу друг другу, но никогда не сможете встретиться… Если не сумеете — наказание станет жестоким».

Таю с Валетом казалось, будто то всего лишь ветер шепчется с ними. Всего лишь ветер, пригибая к земле стебли, залетает к ним в уши, проходит сквозь тело, вливается в кровь талой пресной водой. Всего лишь ветер клекочет странные жуткие сказки, сулящие награду и погибель за верный или неверный шаг…

«Готовы ли вы пойти на это?»

Фонарики песьих зрачков, вспыхнувших как никогда ярко, как никогда остро, прожгли обе староюных души, завозившихся, заметавшихся в уловленной агонии свободы, спустя столько лье прозябания хоть кончиком, хоть краешком показавшейся на успевшие почти-почти ослепнуть и забельмиться глаза.

Тай и Валет, даже не взглянув один на другого, ответили жарким торопливым кивком и тихим, обжегшим языки и гортани:

— Да!..

«Хорошо. Хорошо… — возможно, им всего-навсего показалось, что беспристрастная собачья пасть, нарисовав причудливый тёрный шип, изогнулась в колючей улыбке. — У вас осталась одна грядущая ночь, чтобы закончить начатое. Завтра поутру вы должны оба быть здесь: чистые, отпущенные, не привязанные ни к одной из прошлых и здешних теней».

— Завтра?.. — недоумевая, не поспевая, но интуитивно осознавая отхлестью ударившую тщетность, пробормотал мгновенно посеревший Валет.

Надежда в его груди, впившись в плоть отравленной сивой иглой, обернулась артачащимся змеиным испугом.

«Завтра, — твердо повторил червленый пес. — Да. Это всегда крайний срок… Не успеете — останетесь здесь. Никто не хочет отпускать вас отсюда, глупые дети, и чем дольше вы станете задерживаться, обладая запретным знанием, что выход все-таки есть, тем сильнее станут завязываться над вами чары этого места… А сейчас пойдемте».