— Рад, наконец, с тобой по-нормальному познакомиться, паренек. Очень и очень, знаешь ли, рад.

========== Chapter 2. Mutagenesis ==========

— Эй, мальчик! Долго ты еще собираешься там торчать? Будь так добр, затолкай свою тушку внутрь и дай уже этой чертовой двери, наконец, закрыться! Я отнюдь не ненавистник дивной человечьей породы, не подумай грешным делом, но, сдается мне, что если хоть еще одна морда заимеет наглость заглянуть сюда, беззаботно прогуливаясь мимо — я выберусь поприветствовать её сам, насажу себе на пальцы её проклятые гляделки и, клянусь тебе, сожру их прямо сырьем. Высосу, как подпорченные голубиные яйца. Ты, к слову, когда-нибудь пробовал так делать? Вкус, конечно, так себе, поэтому предпочтительнее проковырять в скорлупе небольшое отверстие и залпом выпить, предварительно зажав себе нос, дабы ненароком не испортить чувствительного зажратого аппетита…

Уинд, и в самом деле застрявший посреди порога, не решаясь ни ступить вперед, где уже вовсю хозяйничал — ползал практически на карачках из угла в угол, прощупывал, заглядывал в казематы гнездящихся друг на друга пыльных ящичков и пахнущих свежей краской полиэтиленовых пакетов — чокнутый желтоглазый придурок, ни попятиться назад, где дела обстояли еще хуже — несколько человек в черных одеждах пытались разогнать выходящую из-под контроля толпу по комнатам, но отчего-то не справлялись и на повышенных тонах вызывали по барахлящей рации подкрепление, — только убито поморщился, не в силах понять, откуда в голосе навязанного соседа столько лезущей вон из шкуры бодрости и насмешливого да беззаботного увеселения. Ни про какие яйца — ни голубиные, ни вообще — он ровным счетом ничего не знал, даже близко не догадывался, где этот сумасшедший тип умудрился отыскать вымирающих птиц, зато наверняка догадывался, что если раньше в его жизни всё было, мягко говоря, не очень хорошо, то теперь собиралось стать воистину…

Плохо.

Паршиво.

Ужасно.

Совсем так, что верить в происходящее до стучащейся в ребрах паники не хотелось, руки тряслись, ладони то и дело взмокали, покрывались липкой прозрачной моросью, зубы отчаянно терзали нижнюю губу и прокушенный язык, а глаза, приобретшие вдруг как никогда ясную видимость, будто откровенно издеваясь, всё продолжали и продолжали обреченно таращиться на раскинувшуюся перед ними комнатушку, больше похожую на клетку для чуточку переросшей положенный размер сторожевой собаки.

Даже не сходя со своего места, Уинд, прорываясь взглядом сквозь воистину микроскопическую прихоженку, обустроившуюся по периметру одного недобитого квадратного метра, абсолютно точно не собирающегося позволять разминуться двум столкнувшимся в нём людям, мог преспокойно рассмотреть донельзя узкую половинчатую кровать, придвинутую вплотную к не то передней, не то левой — обустроено всё это было настолько хитро, что понять так сразу не получалось — стене. Небольшое — малюсенькое, куда если и просунуться целиком в попытках оборвать затянувшийся тлен и самоубиться, так только горизонтальным извивающимся ползком — окошко прямо напротив, света дающее примерно столько же, сколько и болтающаяся под потолком оголенная желтая лампочка — теснящих друг друга сотовых многоэтажек снаружи толпилось настолько много, и тянулись они своими грязными бетонными гробами настолько высоко, что закрывали и просмоленное серое небо, и весь потенциальный пожеванный день. Между тем всюду, куда падал бесприютно блуждающий взгляд, обнаруживались какие-то огромные черные мешки, поваленные один на другой увесистые тюки, груды сомнительно пригодного для использования бытового хлама — от покинутой свалки всё это отличалось разве что не радующим наличием стесняющих неудобных стен, провисшего низкого потолка во вселяющих скорбное подозрение длинных и черных трещинах, утлой духоты и давящего на нервы присутствия того, с кем приходилось невольно разделять каждый продышенный миллилитр застоявшегося кислорода.

— Мальчик…? Ты всё еще там? Ты, скажи-ка мне сразу, дурачок, глухой или просто стесняешься? Или, может быть, ты не умеешь говорить? Если хорошенько припомнить, то ведь да. Мне так ни разу и не пришлось услышать твоего голоса. В этом всё дело? Или я не догадываюсь о чём-то еще? Неужели всё окажется совсем не так весело, как я успел себе намечтать?

Вопреки тому, что звал он очень и очень настойчиво, желтоглазый, полностью поглощенный разрыванием напополам очередного клеенчатого пакета, не оборачивался и в сторону его не смотрел, так что вскоре Феникс в полной мере осознал, что ответа тот вроде как и не ждал. Таких людей, которых вполне устраивали бурные монологи, которые вообще открывали рот единственно для того, чтобы пошевелить изнывающим от безделия языком, и с удовольствием делились копошащимися в голове мыслями даже с ползающими туда-сюда тараканами и улегшимися возле огня бродячими псами, нуждаясь не столько в собеседнике, сколько в том, кто из плоти да крови и уши еще чисто гипотетически не потерял, Четырнадцатый уже прежде встречал, поэтому, уповая на то, что новоиспеченный сосед, увлеченный захватывающей дух беседой, не обратит на его телодвижения внимания, осторожно и тихо, пригнув под низкой порожной балкой седую голову, внутрь всё-таки — хоть и, господи, с цепляющимся за ноги умирающим нежеланием — вошел.

Дождался последовавшего бесшумного закрытия защищенной кодовым ключом паровой двери, прошлепал на полтора шажочка в комнатку, споткнулся о выброшенный кучерявым куралесом помятый пластмассовый кувшинчик. Обнаружил, рассеянно оглядевшись вокруг, еще несколько незамеченных ранее шкафчиков — таких же узких, маленьких, склепно-мрачных и намертво вколоченных в стены, чтобы если и приспичило отодрать, то только за компанию с добротным пластом питающего корни бетона — и подвесных полочек, тоже сплошь заваленных коробками, пакетиками, бутылочками из непрозрачного стекла, откровенной трухой и новой порцией долгосрочного мусора, избавиться от которого они, очевидно, права никакого не имели — ведь говорил же сопровождавший их солдат что-то о запрете на порчу отданного в пользу имущества. С правой стороны, занавешенное длинным — концы валялись на полу, собирая пыль и дохлые ошмётья склизкой паутины — бесцветным тряпьем, запоздало отыскалось непредгаданное ответвление, до абсурда крохотная пробуравленная дыра, уводящая в некую пародию на подсобочную кухоньку; места там водилось столько, чтобы сделать два относительно размашистых шага — и жизнерадостно врезаться разбитым лицом в нависающую угрюмую стену.

— Ну? И что ты обо всём этом думаешь? Жутковатое местечко, верно? Вот же занятная нас с тобой ждет здесь жизнь. — Когда причудливый смуглый человек, иногда представляющийся в самом прямом смысле спятившим, а иногда вдруг резко раз — и нет, вырос у него за спиной, перевесившись через плечо — как минимум сорок сантиметров разницы в росте способствовали и позволяли, — Феникс понятия не имел, но от касания обжегшего кожу дыхания и движения темной косматой тени невольно дернулся, стиснулся, отскочил на безопасное, как он надеялся, расстояние, врезавшись бедром и плечом в тут же услужливо подступившую навстречу стенку. — Эй, эй, ты что это такой нервный, малыш? Зачем так-то реагировать? Постарайся относиться попроще, мой тебе совет. Я ведь, в самом деле, тебя не съем и даже пальцем не трону, если, конечно, ты сам не… Впрочем, это уже малость другая история. Давай-ка лучше начнем с тобой со старого доброго знакомства. Вот как, говоришь, тебя зовут?

Этого он почему-то не ожидал.

Ожидал какой-нибудь — что-либо конкретное воображение рисовать отказывалось, загадочно ухмылялось, закатывало зрачки и прихрамывало на три ноги из четырех — подлянки, очередного долгого и непонятного взгляда, продолжения рассказа про стухшие голубиные яйца, да чего угодно, только не добродушной вроде бы улыбки на мгновенно помолодевшем лице, с любопытством прищуренных глаз, успевшего приобрести горчащий осадок безобидного прежде вопроса и вскинутой руки, предлагающей, очевидно, её пылко да чувственно потрогать-потрясти-пожать.