- Девяносто восьмой, - ответил я оторопело.

   - А мне шестнадцать скоро, а потому не ровняй себя и меня. У нас разный возраст и разные мы поколения. Кто ты? Мужик! Убийца деда!

  Дмитрий сорвался в бег. Я, схватившись за резанувшее сердце, посмотрел вслед. Сев на траву я дал себе опомниться. Его последнее замечание было справедливо, но слышать его оказалось больно. Справедливая несправедливость. Я поднялся и еле-еле добрался назад. Когда я взобрался на пригорок, за которым стоял терем, то увидел на его месте пепел. Возле пожарища рыдали люди... А в сторонке стоял Дмитрий, заложив руку за руку. Поза его была гордая и... страшная. Я бросился вниз.

  Собравшиеся возле пожарища свидетели происшествия рассказали, что на терем нагрянуло с тысячу каких-то людей. Они побили стражу, собрали добро и Павла, затем подожгли терем и были таковы. Напавшие были войском врага, понял я. Сердце недобро дрогнуло. Я обернулся к Дмитрию и увидел холодную улыбку на довольном лице. И мне действительно было страшно.

  Вскоре после этого враг ушёл из Россмузии. Мы вернулись в столицу. Василий уже знал. Я ему сообщал о беде.

   - Как же так? - спросил он. Выглядеть он стал лет на шестьдесят.

   - Я неповинен, государь, мой названный сын, - сказал я и полез за ножом в карман. Василий остановил мою руку.

   - Расскажи, почему ты убил отца моего?

   - Давай прежде сядем. Слушай. Дед твой Иван был страшный человек, но я имел к нему подход. Подавлял жажду крови и власти сухими цифрами. Сам знаешь - рабство крестьян бесприбыльно, чем их свобода. Он любил иметь много казны для ведения внешних войн. А так он редко вмешивался в мои дела. Он расширил Россмузию на восток. Затем была война с западом. Она меня и погубила. Война была наихудшей. И это дало нескольким боярам повод для моего устранения. Царь Иван поверил им, а не мне. Я едва остался жив. Но лишился повестей, богатства, многих и многих земель, власти. Но это всё я отдал бы и сам, если бы мне сохранили семью.

   - У тебя была семья?

   - Да. - На глазах у меня появились слёзы. - Жена красавица и трое сыновей. Бояре убили их.

   - Убили?! - ужаснулся Василий.

   - Убили, - подтвердил я. - Уже при Алексее. Началась смута. Ужаснейшие дела пошли по Россмузии. Алексей дрожал. Отрёкся. Но боярам был на руку слабый царь. Уничтожив смуту, после того как они её поощряли, они посадили Алексея вновь на трон. И стали править. Их правление вновь вылилось в смуту. Пришлось умирять аппетит. После всех потрясений осталось пять бояр от всех прежних, кто участвовал в разделе власти. Они и вертели страной как хотели.

  Однажды я вошёл в царский двор. По правилам меня должны были пытать - я вошёл с оружием. Но судьи испугались тех, кого я оговорил. Тех пяти бояр. И послали меня сделать то дело, на которое якобы я шёл. А сказал я, что бояре такие-то взяли меня на службу, чтобы я убил царя и его семью. И идя нетронутым в царские покои, понял я, что месть моя будет тем ужасна, если я убью царя, а не бояр. Тогда народ поймёт от кого идёт зло. Убивая царя, я выгораживал его, показывал, что он не был хозяином в стране. Но я принял грех - убил его детей. Лишь тебя я вынес хитростью. Бояр народ растерзал. Лишь боярин Борозовский унёс ноги.

   - Так, значит, и он убил твоих детей, а я... - Василий посуровел. А я сказал:

   - И думать даже так не смей! Слышишь? Светлана тем менее виновна, что она дочь менее виновного из всех бояр. И думать не смей!

  Василий просветлел.

   - Так-то. Мне жаль Павла. Горечь на душе, словно я потерял родного внука. Но что- же теперь...

  И стали мы жить. Я же наблюдал за Дмитрием, и выходки мне его внушали больший страх, что он был объявлен наследником.

  Как сейчас помню. Вот мне исполнилось сто, сто один, сто два. Сто десять, сто пятнадцать. Дмитрий стал взрослым мужчиной. Василий сильно заболел, и я мучился от этого. Теперь, когда я вспоминаю всё это, то, что мне было восемьдесят лет, я улыбаюсь. Мне кажется, что тогда я был относительно молод.

  Через год Василий умер. Я сидел рядом и смотрел на тело мёртвого владыки. Комната была темна и в ней стояла прохлада. Но, ни холод и тень пространства, а холод и тень ужаса вызывали во мне содрогание.

  Когда Василий успокоился в гробнице, Дмитрий назначил день коронации. На меня он возложил обязанности короновать его. Почему? Да потому что он знал - я менее всего хочу это делать. Но я его через своё нежелание короновал.

  Через неделю я увидел недобрый сон: привиделось, что если я не уйду из царства, то отчизне будет худо. Вещему сну я доверял. Спозаранку одел я сапоги, шубейку и шапку, что ни есть, взял котомку, посох и ушёл из столицы. Меня никто не преследовал. Кормясь от людей - жалели древнего старика, а через месяц ушел из Россмузии.

  На границе встал я на колени и помолился в сторону Родины. Меня увидели несколько человек.

   - Куда ты, деда? - спросили они.

   - Иду искать законного государя Павла Васильевича.

   - Господь с тобой, где ж ты его найдёшь? Да и узнаешь ли? Не видал, небось, его?

   - Видел. Знаете кто я? Степан Борчаков Матвеев.

  И пошёл своей дорогой.

  ---------------------------------------

  Жарко было. Его никто и не просил продолжать. Знали - жарко.

   Глава шестая

  Долгие часы медленно шли. Небольшой караван продвигался на север. Люди, прищурившись, без охоты пили горячую воду. Она не давала утоления жажды, а лишь ненадолго притупляла это чувство. Марево поднималось от земли, искажая формы и цвет, деформировало пространство. Кони невесело плелись. Горячий воздух душил. Никто не пытался сказать и слова, боясь истратить энергию.