Я не винил ее за это и чувствовал, как за спиной напряглись Хлыст с Бандитом. Они держали наготове фазовые дисрапторы в оглушающем режиме. Сиран и солдат рядом с ней побледнели, как сама смерть. Я вдруг осознал, что единственный из нашей группы побывал в тоннелях Калагаха. Один лишь я был в замке Боросево и в бастилии Капеллы под ее стенами и участвовал в допросе и следствии по крушению корабля на Эмеше. Только я говорил с Уванари и Танараном. Хлыст, Сиран и норманцы даже не видели живого сьельсина.

Немудрено, что им было страшно.

Вот поэтому я не мог позволить себе бояться.

– Страх отравляет, – прошептал я почти беззвучно.

На морозном воздухе слова превратились в облачко, пролетев мимо норманского доктора. Из яслей поднимался сиреневатый пар. Покрытая остатками суспензии, будто соплями какого-то адского зверя, капсула напоминала картонные коробки для яиц, которые я встречал на рынках повсюду, от Маринуса до Джадда. В ней, пронзенный трубками, спал голый пришелец. Белоснежная плоть раздулась, как будто тело несколько лет пролежало в воде и готово было лопнуть. В то же время существо выглядело крепким, жилистым, с когтями, рогами и толстой шкурой. Его длинные белые волосы, растущие из затылка, напоминали мандарийские прически, были мокрыми и спутались вокруг изогнутых рогов. Дотянувшись через край капсулы, я содрал с шеи сьельсина сенсорную ленту и проверил пульс.

Пульс был. Поначалу слабый, с каждым ударом двух сердец он креп.

Тук-тук, тук-тук.

– Оно живое, – сказал я, вынимая трубку у него изо рта. При взгляде на тварь – на это жалкое чудище, что я привез с собой, – мое еще юное сердце наполнилось чувством жалости и вины. – Живое, – повторил я.

Все, что случилось с ним после, случилось из-за меня. Я ступил на трудный путь.

Не обращая внимания на фиолетовые сгустки на лице сьельсина, я прикоснулся к нему рукой, чувствуя, как с приливом черной крови в нем медленно расцветает тепло.

Тук-тук, тук-тук.

– Проснулось? – спросил Бандит.

– Спит, – ответила Окойо. – Разум еще не сориентировался.

Лицевые мышцы существа были расслаблены. Глаза закрыты, губы разведены. Если бы не отсутствие носа, это лицо могло бы сойти за человеческое, вырезанное из алебастра или слоновой кости. Что-то в его чертах заставило меня вспомнить безумных древних итальянцев, что на заре цивилизации кромсали трупы, чтобы понять строение их мускулатуры. Схожесть наших лиц занимала меня и как художника: почему эволюция смогла создать столь похожие, но в то же время разные формы жизни? Какой случай или какие силы привели к этому, я мог лишь гадать, задумчиво водя пальцем по резко очерченной скуле Танарана. Я представлял, что между нами есть родство, что, как и все земные существа, две наши жизни имели общего предка. Из необходимости и юношеского идеализма я не обращал внимания на различия между нами. Я должен был не обращать на них внимания и потому воображал человечность в этих нечеловеческих чертах.

Тело дернулось, как от удара током, и я резко убрал руку. Все ахнули, послышался щелчок предохранителя станнера. Почти наверняка Хлыст. С гулким рокотом сьельсин вздохнул, подался вперед, пытаясь подняться на ноги – на колени. Ничего не вышло. Танаран не удержалось и упало, выдирая оставшиеся трубки, по которым под мятую бумагу его кожи качалась кровь.

– Paiwarete, – произнес я, кладя руку ему на плечо. – Осторожнее. – Я говорил на языке пришельцев тихо, почти нараспев. – Вы очень долго спали.

Существо наугад протянуло конечность, нащупало мой локоть, плечо, воротник. Крепкие пальцы сжались на тунике, придвигая меня к себе.

– Yukajji-do, – сказало оно, оглядываясь.

Его черные глаза размером с мой кулак открылись и принялись рыскать по кубикуле. Оно заметило Окойо и остальных и наконец остановилось на мне:

– Адриан.

– Да, – по-прежнему тихо ответил я. – Это я.

– День настал? – спросило оно, вздергивая верхнюю губу и обнажая жуткие стеклянистые зубы. – Араната? Ты нашел моего… хозяина?

Я долго думал, что сказать Танарану, когда разбужу его, но идеально подходящих слов так и не подобрал. Ясно было одно: правдивые истории обычно долги, да и лживые тоже, а у нас не было времени на промедление.

– Namme deshu civaqeto ti-zahem gi, – ответил я.

– Когда мы прибудем куда? – переспросило существо.

– Можешь встать?

– Наверное. Да.

– Я помогу.

Поднявшись на ноги, Танаран нагнулось, опираясь на меня, голое и покрытое слизью. Своей наготы оно не стыдилось, как и Уванари во время пыток, и я в очередной раз задумался, считается ли нагота непристойной среди ксенобитов. Если подумать, с чего бы? Сьельсины – гермафродиты, и у них нет нужды прикрываться друг от друга, как делаем мы.

– Полотенце, – протянул я руку Окойо.

Она не передала, а бросила мне то, что я попросил. Белки ее глаз были как у лошади, напуганной внезапным резким шумом. Танаран без объяснений поняло, зачем нужно полотенце, и стало вытираться.

– Времени в обрез, – повторил я серьезным тоном. – Тебе нужно пойти с нами.

– Iagami mnu ti-perem ne? – спросило оно.

«Куда мы пойдем?»

– На другой корабль, – коротко ответил я, указывая на ящик с одеждой Танарана. – Объясню, когда будем на месте.

Если существо и поняло, к чему нужна поспешность, то не подало вида, продолжая вытирать фиолетовую слизь с бледных конечностей. Наконец оно закончило, осмотрелось вокруг, обратив внимание на капсулы, где по-прежнему лежали его сородичи.

Пошатнувшись, оно распрямилось и спросило, глядя мне в глаза:

– А остальные?

Я качнул головой, приблизительно воспроизводя жест, означающий у сьельсинов «нет».

– Usayu okun.

«Только ты».

– Поведешь меня на пытку, – решило оно. – Как капитана.

На это у меня не было ответа. Не было нужных слов.

– Оденься, – только и сказал я.

Бандит с Хлыстом шли впереди, мы с укутанным в мантию сьельсином – за ними. Пока мы были в кубикуле, черные коридоры изменились. Я держал руку на поясе-щите, напрягая плечи, как будто ожидая, что между лопатками в любой момент может вонзиться нож. Но позади были только Сиран и доктор.

– Лифт прямо перед нами, – обратился я к сьельсину. – Пригни голову.

Потолок в коридоре был ниже, чем в кубикуле, и Танарану приходилось нагибаться.

– Oreto yagiara. Raka hassu-iuna, – сказало оно, натягивая пониже капюшон.

– Что оно говорит? – прошептал Бандит, вжимаясь в стену и пропуская Хлыста вперед.

– Ему ничего не видно, – перевел я.

– Криоожог? – спросил норманец через плечо, продолжив движение.

– Не знаю, – ответил я, качнув головой. – Сьельсины в принципе не любят свет.

Высоченный ксенобит плотно укутался в мантию, и, если бы не слишком бледные руки с чересчур длинными пальцами, его можно было бы принять за фантомного пилигрима, сгорбленного временем и испытаниями. Существо привалилось к стене, его голова оказалась почти на одном уровне с моей. Вспомнив собственные мучения после выхода из фуги, я поддержал его:

– Еще чуть-чуть. Уже недалеко.

Я помог существу встать и взглянул на потолок, на усыпавшие темную крышу полусферы из черного стекла, за которыми крылись камеры. Благодаря Валке эти недремлющие глаза Империи должны были быть отключены, но все равно угнетали меня.

– Идем, – сказал я.

Не прошли мы и трех шагов, как Бандит выстрелил из станнера, крикнув что-то на джаддианском. Оставив Танарана у стены, я бросился вперед. Отвлекаясь на помощь громадному пришельцу, я не увидел никого постороннего.

– Техник нас заметил, – не дожидаясь вопроса, сказал Хлыст. – Не знаю, кто именно.

– Черная планета! – выругался я, проскрежетав зубами. – К лифту, скорее!

Развернувшись, я схватил Танарана за руку и, перейдя на его язык, произнес:

– Liara doh!

«Быстрее!»

Под капюшоном были видны лишь серебристо-стеклянные зубы Бледного.