– Как ты сказал? Дре-во-сил? – переспросило безобразное Дерево.

– Не слушай его! Не слушай! – завизжали ходячие деревья. – Убить их! Сжечь их! У тебя нет имени! Ты – боль! Наша боль! Наша злость! Сжечь их! Сжечь!

Старое Дерево на мгновение замерло, словно припоминая что-то, но потом, подхваченное общей яростью, стало угрожающе раскачиваться перед Гансом.

Ходячие деревья похватали плюшевых зверей, подняли над землей вверх тормашками и стали злобно трясти, словно желая выпотрошить их легкие тельца.

Деревья в мгновение ока собрали костер и теперь яростно раздували пламя. Отпускать с миром Плюшевую Подмогу никто не собирался. Что уж тут говорить о дипломатических беседах, тем более, о советах?!

Зайчик Толик пребывал в настоящем обмороке, в который упал, как только Дерево выбросило ветку в сторону Ганса.

Сова-Совушка рыдала, моля деревья о пощаде.

Белочка и лисичка тихо дергались в лапах деревьев – убийц, а Утюжок висел над костром.

Медвежонок по-прежнему стоял напротив безобразного Дерева, его била мелкая плюшевая дрожь.

– Твои друзья сейчас погибнут, – медленно заключило Дерево.

– Но почему? – спросил медвежонок.

– Потому что злость и боль – наша единственная пища, – нехотя ответило Дерево, – а так как этот лес уже много лет обходят стороной, еды у нас не было давно.

Дерево крякнуло.

– Мы уже несколько лет едим друг друга. И от этого, – оно помолчало, – стали еще злее.

– Но почему… все так?! – крикнул медвежонок.

Он лихорадочно думал, как спасти друзей, но, кроме этого глупого вопроса, в голову ничего не приходило. А между тем, плюшевое тельце волчонка покрылось не предвещающим ничего хорошего дымком, что привело деревья в неописуемый восторг. Они потешались над извивающимся зверем и наслаждались страданиями Утюжка.

– Почему? Почему? – вопрошал Ганс.

– Потому! – отрезало Дерево. – Ты надоел мне, медведь.

– Так разговаривают только трусы! – с вызовом бросил Ганс.

Деревья перестали издеваться и внимательно посмотрели на Дерево и на Ганса.

– Да, – смело продолжал медвежонок, – почему в Вас столько злости? Вы же деревья. А деревья, особенно такие древние, не могут, не имеют права…

– Да что ты знаешь о нас? – перебило его Дерево.

– Ничего, – согласился Ганс, – так расскажите. Зачем же сразу жечь?

– Так нам становится чуть легче, на время, – снова перебило его Дерево.

– От злости? – не понял медвежонок.

– От мести, – ответило Дерево. – Скажи, храбрый зверь, как часто тебе доводилось видеть деревья без ног?

– Ну, – замялся медвежонок, – признаться, я вижу такое первый раз, но я, кроме плюшевого леса, нигде не бывал и ничего о мире не знаю.

– Счастливчик! – прошелестело Дерево. – А вот мы знаем. Мы видели.

«Видели. Видели. Всё видели», – вторили деревья на подставках.

Они раскачивались из стороны в сторону, будто переминаясь с ноги на ногу, и эти движения покалеченных страдальцев вкупе со зловещим их шепотом создавали поистине жуткую атмосферу.

Звери застыли. Волчонок по-прежнему висел, но хорошо, что не над костром.

– Мы были хорошими и добрыми, – пело безобразное Дерево, – мы жили лесной жизнью, строили планы, мечтали о потомстве.

«Мечтали», – плакали деревья.

– Но однажды пришли странные создания и срубили нас, – продолжало Дерево.

«Срубили», – плакали деревья.

– Многие тогда не выдержали позора и мгновенно пожелтели, ибо Дух покинул их.

«Покинул, покинул», – выли деревья.

– Но мы остались живы. Я остался жив. И прошел свою мглу до конца, – говорило Дерево. – Я видел, как к моему искалеченному телу прикрутили подставку, чтобы я устойчиво стоял на празднике. Я пережил праздник, но сделал так, чтобы подставку нельзя было с меня стащить. Ха! Как же удивились странные создания, когда у них ничего не получилось. Ха!

Я превратил ее в уродливое продолжение себя, и это спасло мне жизнь. Странные создания выбросили меня вместе с подставкой и ненавистью на мороз. Я – первое Дерево, выжившее после праздника, – так они называли мой позор, мою публичную казнь, мое унижение!

Я научил деревья выживать и спасаться, унося новые ноги подальше от странных созданий, что рубили нас для потехи. Искалеченные и надорванные, мы спешили домой, но у многих уже не было дома. И мы находили пристанище в пролесках, болотах, пока не добрели до этого места. Мы истребили деревья, что жили в этом прекрасном лесу, не специально, конечно, но присутствием своим, наводя на них непроглядную тоску. И так остались одни, со своими ранами, болью и ненавистью, – пело Дерево.

«Шашш. Шашш. Ненавистью», – вторили ему остальные.

– Теперь мы не в силах повернуть назад. Нам больно, и мы хотим, чтобы больно было всем.

«Да», – вторили деревья.

– Постойте, – перебил медвежонок, – но есть ведь выход.

– Да? – лениво спросило Дерево. – И ты, храбрый зверек, знаешь, какой?

– Знаю, – ответил Ганс, – мы за вами поухаживаем. Мы любим лес и умеем с ним обращаться. Разрешите помочь Вам, уважаемые страдальцы!

– Да, да, – подключилась белочка.

Она была вся растрепанная; тельце ее, как и тельце Тонечки, было зажато злобными ветками, но она продолжала:

– Позвольте помочь Вам, уважаемый Древосил! – на имени белочка сделала многозначительный акцент. – Вот мы сейчас возьмем лоханочку, – ласково отогнула она сцепившие ее ветки, – и нальем туда воды.

И пока растерявшиеся от ее активности деревья молчали, белочка, а за ней и лисичка стали шустро искать корягу, которая напоминала бы лоханочку.

– Нашла! – радостно взвизгнула белочка. – Вот!

Схватив корягу, она стала озираться в поисках воды.

– Сова! – скомандовала лисичка. – А ну-ка взлети и поищи озеро, речку, что-нибудь такое.

«Пышш. Пышш. Что? Что?», – загудели деревья.

Они стали приходить в себя.

– А ну, тииии-ххххоооо! – раздался такой знакомый и долгожданный вой Утюжка.

Он вырвался из древесных лап и с огромным удовольствием выл на всех окружающих.

Деревья снова притихли, а Древосил издавал то ли мычание, то ли бурчание, то ли ворчание, на него никто сейчас не смотрел. Плюшевцы действовали быстро и слаженно.

Сова взлетела и заорала: «Вижу! Совсем рядом. Направо за деревцами озеро».

Она помахала крылышком в направлении воды, и медвежонок, схватив лоханочку, побежал. За ним, тоже с подручными емкостями для воды, помчались лисичка и белочка с волчонком. Зайчик Толик успел прихватить еще и ковшик из рюкзачка.

Всё также быстро Плюшевая Подмога наполнила лоханочки, зайчик набрал воды в ковшик, и все помчались обратно, пока деревья не очухались окончательно.

Нежно ухаживая за Деревом, звери бережно поливали Древосила, белочка и лисичка отрывали омертвевшие веточки и расчесывали лапками все, что можно было еще расчесать.

Ни одно дерево не вмешивалось, они с удивлением наблюдали за происходящим, припоминая что-то давно забытое, приятное, так непохожее на их сегодняшнюю жизнь.

Между тем, работа кипела, и Древосил оживал. Он, конечно, еще не покрылся зеленой листвой, но и столь удручающе, как прежде, не выглядел. Дерево заметно повеселело и пыталось подпевать Плюшевцам, которые затянули привычную для них полуденную песенку, как самую веселую из песен плюшевого леса.