Дора! Что она наделала!

Мэт бы шустро перерезал найденышу горло. Безболезненно. Они бы насытились и продолжили путь. Они походят на живые скелеты, истощенные, измученные, их ведет одно усилие воли, титаническое усилие.

Она подвергла опасности стаю.

Мэт залетает в подвал, поднимает руки, закладывает их за голову. Он проходится быстрым шагом — от стены до стены и, осознав, застывает.

Еще один голодный рот…

Черт знает, когда кончится этот город. Они идут уже три дня. Уже три дня… Здесь нет чистой воды, нет безопасных укрытий. Они спят урывками, они не могут выйти на охоту, потому что охота ведется на них.

Гребаный город. Дед говорил ему. Говорил. Чуешь город — держись подальше.

Мэт не может отдышаться: воздуха нет, воздух отравила паника.

Пока он сходит с ума — в одиночестве, стая тревожится. Они так заботят его, что ему нет дела до них, застывших в пространстве. А псы пытаются обнюхать найденыша, а у Сета капает с пасти слюна, а ребенок пятится назад и врезается… в Мэта. Они все еще здесь, не в одной лишь его голове — и он вздрагивает, и выхватывает нож.

Он замирает — в незрячей темноте. Дора пригибается к земле, собравшись прыгнуть. Сэм встает на защиту своего человека. Псы — все четыре — скалят друг на друга зубы. А найденыш закрывает глаза и роняет слезы, шепчет без чувства:

— Только сделай это быстро…

Да уж! Он бы сделал! Если бы Дора не решила! Она решила. Она избрала его. Предательница! Она сделала это снова!.. Однажды она уже предала своих, когда вошла в человеческий дом. Это был единственный способ выжить. Но теперь ее решение — лишь способ умереть.

Гребаная Дора!

Мэт отталкивает найденыша в сторону и снова закладывает руки за голову.

VI

Мэт сидит на полу, уложив на колени локти. Дора проходится шершавым языком по его щеке, и он сжимает ее загривок. Потом обнимает ее за шею и этой щекой — влажной, обожженной ощущением — прижимается.

Он не знает, что делать. Он не знает, как вывести стаю. Он не знает, куда идти. И не знает, где взять силы — на путь.

Тупая псина. Он надеется: она понимает, что делает. Потому что, если старость взяла над ней вверх, а материнский инстинкт уничтожил здравый смысл, они здесь погибнут.

VII

Сет хочет сожрать мальчишку. Мэт знает. Сет единственный может рычать. Тихонько… а сейчас — жалобно, с отчаянием. Но Сет не пойдет против матери. И Ричи не пойдет. Только Сэм и только в одном случае…

Мэт нервно трогает пальцами шрам на худом собачьем плече.

— Что ты сделаешь со мной?..

Найденыш обретает способность болтать. Дурное качество…

К нему кто-то подходит. Молча — не Сет. Сэм рядом, а Ричи настороженней других… Значит, Дора. Найденыш дергается. Громкий. Суетный. Напрягает… Дора ложится на пол. Мэт слышит: она вздыхает.

И не видит: найденыш, помедлив, пробует протянуть к ней руку. Она опускает взгляд и, кажется, даже не дышит: боится спугнуть.

Ребенок шепчет:

— Ты спасла меня?..

Мэт отворачивается.

Надо поймать птицу, хотя бы одну… Как это сделать, чтобы не привлечь внимание, когда по округе рыскают охотники?..

Дед называл таких мародерами… Насильники, убийцы, каннибалы. Если какой-нибудь из них отобьется от своей стаи, можно будет…

— Как ты приручил их?..

Дурное качество. Дурное. Дурное. Дурное. Найденыш мешает думать.

Мэт поднимается с места и напряженно замирает.

Сэм уже слишком слаб: он всегда был слабее других. Придется разделиться. Мэт этого не хочет. Но ребенок все испортит, и кто-то должен за ним присмотреть. Дора решила, что эта мерзость — часть их стаи, с этим — только считаться.

Мэт сожалеет. Прижимается лбом к собачьему лбу. Сэм понимает. Ничего. Ничего, Мэт вернется с мясом. Надо потерпеть. Надо только потерпеть — и выжить.

VIII

Проклятье! Эти сволочи не разделяются. Они не ходят по одиночке… Мэт пошатывается от усталости и касается рукой стены. Глаза у него закрываются, подводят ноги. Близится ночь…

Он не может вернуться ни с чем.

Улица — пуста. Нужно пойти за ними, но Мэт медлит. Что будет, если он доберется до их логова, а там засада? Что будет со стаей?..

Хлопки крыльев…

Мэт поднимает голову и застывает. Птицы — не его работа. Его работа теперь — ждать.

Сет не рычит: затаил дыхание. Все они — затаили.

Дора крадется вперед. Все ближе и ближе, быстрее. Она переходит на бег, но до птицы остается еще метра три, а что-то щелкает. Потом хрустит кость: ни с чем не спутать этот звук.

Она угодила в капкан.

Мэт дергается — и замирает на месте. Он слушает. Караулят их или нет?..

Если она не лишилась жизни, она лишилась лапы. Ей конец. Мэт оседает на корточки и, сцепив руки в замок, прикусывает костяшку указательного пальца, чтобы не заскулить.

Но очень скоро он поднимается — за надеждой. У него нет времени. Надо остановить кровь. Он уговаривает, заверяет себя: три лапы — это не так страшно, вовсе нет. Охотиться она больше не сможет, но у нее есть стая, ведь так?.. Надо только… только освободить ее и остановить кровь…

IX

Мэт глотает слезы: он не может разжать железку. Слишком тугая. Впилась по самое бедро. Дора истекает кровью и дерет клыками собственную плоть.

Сет рычит. Предостерегающе. Прогоняет. Мэт оставляет капкан в покое. Они сделают это — за нее: им придется перегрызть ей лапу.

Он садится по другую сторону, ухватив Дору за голову, гладит по шерсти. Вытирает рукой нос.

Дора, нужно выжить. Слишком идиотская смерть для такой старой умудренной собаки. Нужно выжить. По-другому нельзя. Стая пропадет без вожака, стая пропадет без матери.

Мэт оглядывается, слушает. Они посреди улицы: он не забывает.

Он торопливо снимает пальто. Ремня у него нет. Он отрывает рукав от свитера, скручивает в жгут.

Ну, девочка, только не завой.

Мэт перевязывает ей бедро: Дора дышит тяжело, но не издает ни звука. Капкан, зазвенев по асфальту, оттаскивается назад: псы терзают лапу, оставленную в нем.

Чудовищный шум.

Мэт стискивает зубы и глотает слюну. Подхватывает Дору. Не успевает сделать шага, как псы вырываются вперед. Судя по всему, они делят добычу…

X

Мэт доносит Дору до подвала и кладет на землю… уже мертвой. Он закрывает глаза. Его лицо сухое. От голода они не умрут. Не в этот раз…

Какое-то время никто не двигается, не решается.

— Мертва?..

Мертва.

— Маму поймали так же…

XI

Найденыш — гурман. Не может есть сырое мясо. Что ж, малыш, костер — это причина, по которой вас могли выследить.

Ничего. Пусть. Голод еще не одолел его… Значит, жизнь его была проще. Может выеживаться: толку спасать его нет. Теперь нет. Мэт думает оставить его про запас: когда они выйдут из города, голод не заставит себя ждать. Но из города выйти нужно. И желательно — больше без жертв.

XII

Ему снится свет, всегда снится свет… Солнце заходит за горизонт, воздух пахнет дождем. Ему снится, как разлетается под лапами вода. Лужи теплые, трава скользкая. Ему снится, как на цыпочках он крадется в дом, а потом — как его ловит мать.

Она отводит к зеркалу и почему-то плачет:

— Ты же не собака, Мэтью! Посмотри на себя. Посмотри, на кого ты похож!..

Он распахивает глаза — и погружается в темноту. Что-то грызет его, что-то гложет. Это что-то — не голод. Он ищет рукой Сэма. Тяжело дышит.

Она не дожила до Волчьей поры. Если бы дожила, не задавала бы таких вопросов. Даже во сне…

XIII

Наутро в подвале не осталось ни кости. Стая продолжила двигаться на восток.

Мэт отдает найденышу должное: в пути он молчит. Он подал голос лишь единожды, дернув за край плаща:

— Капкан.

Не умирают только те, кому везет. Если удача отвернется, Мэт станет пищей. Лучше бы — для своих.

XIV

Сегодня стая особенно тихая: слишком рано они улеглись возле Мэта. К тому же они не спят. Мэт перебирает короткую шерсть Ричи. Сородичам он преданнее остальных, преданнее, чем человеку, он тоскует тише и пронзительнее всех.