Ребята возбужденно загудели, всем хотелось хоть одним глазком увидеть учителя. Они столько дней сидят здесь! Но ни у кого не возникло вопросов, почему именно Сулаковой можно. А она вдруг порывисто поднялась со стула и быстро пошла в палату реанимации, провожаемая завистливыми взглядами. Никто не обратил внимания на Наташу, которая пошла следом. Но она не успела дойти до конца лестницы на второй этаж, как Оля стремительно пронеслась мимо нее в обратном направлении, закрывая ладонью рот. Потом она говорила, что нужно было идти, не останавливаться, но она остановилась, и процесс необратимости начался именно в эту секунду. Время замерло, а затем начало отсчет в обратном направлении. Будущего нет, не может быть. Оно заканчивается на этом пороге, под хлюпающие звуки непонятной техники, которая поддерживает Владимира Бондарева. Он потерял свою силу и красоту. Он стал просто неузнаваем.

Оля не выдержала. Зажмурилась и бросилась вон из больницы. А Наташа за ней следом, не понимая, что происходит. Ей не хотелось догонять сестру, предлагать поехать домой или просто обнять. Будто холодом веяло от Оли, и Наташа не могла решиться. Она боялась, была неуверенна, но упорно выполняла просьбу мамы присматривать.

На улице пахло талым снегом, звонко пели птицы, из-за серых туч проглядывали лучи яркого солнца. Природе не было дела до Олиных страданий. Наташа тяжело дышала и подошла слишком близко, что услышала обрывочные бормотания:

– Так хорошо здесь! Так хорошо! Скоро станет совсем тепло. Закончится школа, не нужно будет учить уроки. Я смогу уходить на речку и читать целыми днями. Отец обещал купить новый роман Коэльо, который я еще не читала. Будем купаться и слушать музыку с подругами. Надо бежать отсюда! Здесь пахнет смертью! Здесь нет счастья!

Мысли Наташи летели, как птицы, будто она распахнула клетку и выпустила их. О каком счастье думала Оля? Сердце замирало, будто за ней гнался преступник, собираясь разрушить окончательно прекрасные мечты. Владимир пришел в себя, ему требуется поддержка. Он звал ее! Наташа не могла понять, почему они здесь, на улице, когда надо возвращаться в палату, ведь врач позволил увидеть его всего пять минут! Она готова была тронуть сестру за руку, но тут почувствовала, что неведомая страшная сила в один миг переломила Олю. Она же разрушила и разметала все, что было до этого важно. До основания.

– Не будет веселого дня рождения! Не будет поездки в Санкт-Петербург! Не будет мостов и реки Мойки! Все кончено. Владимир умер, любовь умерла. Ее убил пьяный водитель, который сшиб его на пешеходном переходе. Ничего не исправишь и не вернешь. – Продолжала бормотать Оля.

Наташа в ужасе замерла, слыша каждое слово. А сестра будто не видела ее, а может, просто делала вид и шептала специально, чтобы объяснить свои чувства. Наташа не знала, что ей делать. То ли вернуться в больницу, то ли идти на остановку и ехать домой. Но оставаться с сестрой не хотелось. Становилось жутко и окончательно ничего непонятно. А Оля глубоко вздохнула, словно испытала облегчение. Ложное, которое спровоцировало приступ возбужденного веселья. Шаг стал уверенным и быстрым. Мысли девушки путались, начиная походить на психическую горячку. Ощущение близости к смерти ошеломило ее. Владимир мог умереть. Все шло к этому. «Но почему он вернулся? – думала она. – Как смогли его спасти врачи в этой старой никчемной больнице? Он пришел в себя и позвал меня! Его любовь оказалась действительно сильной, он ничего не забыл. Но, господи боже, как он ужасен!».

Олю затрясло в сильном волнении.

Она еще могла вернуться. Могла изменить свою жизнь, исправить свою трусость. Не нужно казаться сильной, можно и заплакать. Люди все понимают. Она упрямо шла вперед. А Наташа плелась позади, смахивая со лба капли пота. Тогда она впервые испытала жуткий, липкий страх и не знала, что делать с ним.

– Оля! Сулакова!

Девушка очнулась, увидев, спешащую навстречу математичку. В руках она несла две большие сумки с продуктами и лекарствами. Ее тонкие замерзшие руки вызывали жалкое презрение у Оли, но не желание помочь. Математичка стала причиной прорыва злости и отчаяния, оправдания трусости, нежелания смириться. Это оправдание было необходимо, чтобы не считать себя предательницей, спрятаться за непроницаемую стену ярости и лжи.

– Как дела?

– Нормально.

– Как Владимир Романович? Говорят, он пришел в себя!

В близоруких глазах радость, губы морщатся в улыбке. Неужели и правда радуется? Ей-то что за дело до Володи?

– А вы еще не знаете? Он умер!

Злые слова вырвались непроизвольно. Насмешливо. Математичка ахнула, выронив сумки. По дорожке покатились оранжевые апельсины и крупные желтые яблоки. Видно, их долго и заботливо выбирали в магазине, а потом укладывали в сумку. Женщина всхлипнула, прижав замерзшую ладонь ко рту, и нагнулась, чтобы собрать фрукты. А Оля стояла и смотрела. Ей хотелось пнуть ногой яблоко, раздавить апельсин, чтобы сок брызнул в лицо жалкой и растерянной математичке. Какая она некрасивая, старая, на лице видны полосы тонального крема. Мерзость!

– Оля, что же теперь делать?

Математичка в ужасе сидела на снегу, глядя на неприступную девушку, растерявшую доброту своей души.

– Жить дальше.

– Что с твоим лицом? Тебе плохо, Оля?

– Оставьте меня в покое.

Она развернулась и пошла прочь.

– Оля, не смей замыкаться в себе! Ты не одна! Мы с тобой и поможем, обязательно поможем…

Оля побежала. Она увидела, как к остановке подходит автобус. Главное – успеть! Ей не было важно, куда этот автобус привезет ее, главное, успеть, уехать, чтобы не слышать этот пронзительный голос…

А Наташа, очнувшись от ступора, медленно подошла к учительнице и нагнулась, чтобы помочь ей. Сестру видеть не хотелось. Она не знала, что скажет ей. Не знала, что скажет маме, как объяснит то, что только что произошло. Да она никому и не рассказала об этом.

А сейчас память выбросила перед ней яркие картины прошлого. Было ли это на самом деле? Или только сон?

В комнату вошла мама. Наташа напряглась и не смогла подавить тяжелый вздох.

– Прости, я не постучалась.

– Ты никогда не стучишься, – ответила Наташа, незаметно смахивая с ресниц слезы.

– Я никак не могла уснуть.

– Я тоже не могу.

Татьяна Анатольевна присела на край Наташиной кровати. Они помолчали несколько минут.

– Почему она так поступила с нами, мам? – не выдержала Наташа.

Было совершенно понятно, что разговор идет об Оле. Он должен был состояться давно, но обе они не смели затрагивать эту тему. Татьяна Анатольевна ответила не сразу. Ее голос звучал хрипло, будто она выдавливала из себя слова насильно.

– Она не хотела нам зла, я уверена.

– Ведь сколько было у нее мужчин! Неужели она не могла создать семью и спокойно жить, воспитывая детей?

– Но ведь никого из этих мужчин она не любила.

– Или никто из них не любил ее! Но ведь, чтобы тебя любили, надо полюбить самой! Как можно брать, не отдавая?

– Это все были не те мужчины.

– Тогда зачем они?

– Чтобы заглушить боль и забыть того, единственного.

– Володю?

Татьяна Анатольевна грустно кивнула. Но Наташа была слишком взвинчена, чтобы соглашаться с этим. Из горла вырвался смех, пальцы сжались в кулаки.

– Это смешно! Даже слышать об этом смешно!

– Не вижу в этом ничего смешного.

– Она сама его бросила, мама.

– Оля была молода. Она не смогла перенести ту трагедию, которая случилось с ним.

– Да, он не должен был выжить, раз уж попал под машину, потому что стал уродлив до безобразия.

– Наташа!

– Но разве не это ее мучило, мама? Она страдала от того, что Володя изуродован! Она не радовалась вместе со всеми, когда угроза смерти отступила. Ее высокомерие и эгоизм не позволяли продолжать любить его таким, каким он стал.

– Это молодость. Оля была слишком молода, пойми!

– Молодость не оправдывает предательство.

– Ты говоришь слишком не те слова. Многие люди расходятся. Это жизненные ситуации.