Через час с небольшим они вышли из кабинета Джейка. Все трое направились к лифту, а я наливала воду из кулера.

По правилам хорошего тона Джейк должен был меня представить, но сделал он это в шуточной форме:

– А это Слоан, пожирательница грехов.

Уокер просто кивнул, но его спутник уставился на меня с любопытством.

– Как это, пожирательница грехов?

На этот вопрос у меня заранее был заготовлен ответ – это Лос-Анджелес, так что без отсылки к Голливуду не обойтись.

– Смотрели «Криминальное чтиво»?

– Еще бы. Это один из моих любимых фильмов. Я раза три-четыре его пересматривал.

– Тогда вы должны помнить сцену, когда двое бандитов застрелили мужика в багажнике, – сказала я. – Им нужно все это убрать, и они звонят чуваку, который этим занимается – ну, ликвидирует последствия.

Мужчина понимающе улыбнулся.

– Помню. Он приезжает и приводит все в порядок. Смывает кровь. Стирает отпечатки пальцев. Любые следы.

– В общем, я делаю что-то в этом роде, – сказала я. – Только никакой крови и никаких убийств.

И я широко улыбнулась.

– Я скорее мягко переубеждаю, – добавила я.

– А если не получается? – спросил мужчина.

Я тут же сделала грозное лицо.

– Тогда пора переходить к плану «Б».

Его явно заинтересовала моя работа, он смотрел на меня едва ли не с восхищением.

– Женщина, которая решает проблемы, – улыбнулся он. – Как захватывающе.

Он протянул руку.

– Саймон Миллер. Приятно познакомиться.

Я пожала руку в ответ.

Подъехал лифт.

Миллер сделал было шаг вперед, но замер и повернулся ко мне.

– А Монро Уилсон, случайно, не ваш отец? – спросил он.

– Да, откуда вы знаете?

– Когда я проходил мимо вашего кабинета, я заметил его фотографию на тумбочке позади стола, – улыбнулся он. – Мой отец входил в окружной совет. Он часто говорил о вашем отце – какой он прекрасный полицейский. Его ждет блестящая карьера, уверял он. Но затем ваш отец неожиданно ушел в отставку, верно?

– Да, это так.

– Как у него дела?

– Он умер. Месяц назад.

Перед глазами пронеслась сцена похорон. На кладбище почти никто не пришел – по большей части старые полицейские, которые с почетом вышли на пенсию. Лишь только отзвучали последние молитвы, они направились к своим машинам, а у могилы остались только я и моя любовь к нему.

– Мне очень жаль, – сказал Миллер. – Мой отец умер три года назад. Это тяжело.

– Да.

– Мне правда очень жаль, – повторил он.

Он явно о чем-то задумался. Но о чем – не сказал, а я не стала спрашивать.

– Что ж, до свидания, – сказал он.

– До свидания.

Я думала, этим все и кончится, но он позвонил мне через час.

– Мне нужен пожиратель грехов, – сказал он. – Грехов у меня, правда, нет, но есть проблема.

– Какая?

– Вам лучше это увидеть.

Он продиктовал мне адрес и добавил, что это срочно. Миллер хотел, чтобы я тут же к нему приехала. Я ответила, что заеду после обеда.

И сдержала слово.

У Миллера был большой дом в Беверли-Хиллз. В испанском стиле, с красной черепичной крышей. У дома были припаркованы «БМВ» и «Бентли». Я позвонила, и дверь тут же открылась.

– Добро пожаловать, – сказал он.

Он успел снять пиджак с галстуком и теперь был одет в черные брюки и белую рубашку.

– А я ознакомился с вашей биографией, – заметил он, провожая меня в комнату рядом с прихожей. – Вы проработали в полиции десять лет. В рекордные сроки стали сотрудником уголовного розыска. Самый молодой полицейский за всю историю отдела. А затем вы ушли из полиции. Почему?

Причин было много. Я никогда не была особенно хороша в интригах. Чем выше я поднималась, тем осторожнее мне приходилось себя вести. Я слишком часто видела, как пренебрегают обязанностями, сорят деньгами, закрывают глаза на непрофессионализм, особенно если это твои друзья. С каждым годом объем бумажной работы рос как снежный ком, и приходилось все дольше сидеть за столом и заполнять какие-то необходимые бланки. Мне нравилось работать в поле. А в итоге я оказалась привязана к кабинету, точно банковский работник.

Но проблемы были не только в отделе.

Разочаровывала вся система. Обвинение сливало перспективные дела. Судьи игнорировали важнейшие улики. И так раз за разом, а в результате опасные люди могли безнаказанно творить злодеяния. Правосудие хорошо работает только в кино.

Я поделилась этими мыслями с отцом. Он невесело ответил: «Значит, пора уходить. Иначе в конце концов станешь плохим полицейским».

Его слова стали последней каплей. Я боялась, что, если останусь, мне уже не стать тем полицейским, каким был мой отец.

Но я не собиралась сообщать все это Миллеру, так что я выбрала другую причину из списка.

– Просто устала от того, что не могу предотвратить преступление, – ответила я. – Если это убийство, ты всегда находишься на шаг позади убийцы. А когда жертвой становится женщина или ребенок, чувствуешь, как опускаются руки.

– Но ведь поимка убийцы приносит некоторое облегчение?

– Некоторым да. Но не мне.

Миллер улыбнулся.

– Любопытно.

Мы еще немного поболтали, прежде чем Миллер перешел к делу.

– У меня трудности с бывшей женой. Она психически нестабильна. Не буду вдаваться в детали, лучше кое-что покажу вам.

И он проводил меня по длинному коридору.

– Это дом времен золотого века кинематографа, – сказал он. – Здесь есть зал для просмотра.

В коридоре стояли статуи и висели изображения ангелов, играющих на арфе. Даже самые крохотные были обрамлены тяжелыми резными рамами. Коридор привел в комнату с портьерами. Там в два ряда стояли кресла – как в кинотеатре: красные, с мягкой обивкой.

– Прошу, садитесь.

На стене висел большой плоский телевизор. В шкафу под ним располагалась аппаратура. Миллер вставил DVD-диск в проигрыватель, взял пульт и занял место со мной.

– Запись смонтировал специалист, – объяснил Миллер, – он мастер по части видео. Само собой, это склейка. Пришлось так поступить, потому что съемка велась с трех разных точек. Одна из камер нацелена на подъездную дорожку. Вторая висит на доме. Третья снимает с высоты – так видно и дорожку, и дом.

– У вас много камер.

– Посмотрите видео и поймете, почему я их установил.

Он посмотрел на меня с грустью.

– Честно говоря, с тех пор я постоянно чувствую себя заложником.

Миллер кликнул, и черный экран ожил.

Белый PT Cruiser покружил по подъездной дорожке и остановился перед домом Саймона. За рулем сидела блондинка. Она задумчиво наклонила голову, словно стояла на мосту, смотрела на воду и не решалась прыгнуть. Секунд пятнадцать ничего не происходило, женщина не двигалась, но внутри у нее все кипело. Она в последний раз обдумывала последствия. Мне уже доводилось видеть это выражение. Так подросток с пистолетом пытается решить, действительно ли он готов застрелить полицейского, перейти черту и изменить свою жизнь к худшему.

Подросток обычно опускает пистолет.

Эта женщина сделала другой выбор.

Она вышла из машины. Очень худая, с длинными прямыми волосами. Двигалась она медленно. От нее веяло слабостью, она явно была нездорова. То ли почти не ест, то ли мало спит. У нее не хватало сил открыть багажник – пришлось надавить двумя руками. Она передохнула. Руки безвольно повисли вдоль тела. Учитывая ее состояние, странно, почему она просто не закрыла багажник, не села за руль и не уехала прочь. Это было бы гораздо проще.

Но она выбрала другой путь.

Женщина вытащила банку с краской, открыла и направилась к синему «Лексусу». На водительской дверце она широкой кистью вывела надпись красной краской: «Растлитель».

Я посмотрела на Миллера. Он безучастно глядел на экран. Непонятно, то ли он прятал свои эмоции, то ли их уже не осталось. Миллер был спокоен и собран – казалось, ее безумные выходки и нападения уже стали для него рутиной.

Я повернулась обратно к экрану.

Надпись была готова. Женщина отошла и посмотрела на нее, затем подошла к входной двери и яростно, размашисто вывела те же слова: «растлитель».