© Алякринский О., перевод на русский язык, 2021

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

Тем дождливым утром я вышла из дома за несколько часов до рассвета. Я ехала на велосипеде по блестящим мокрым улицам. Короткая зеленая пелерина спасала меня от дождя, но рукава пальто вскоре вымокли насквозь. Когда я проезжала переулок, в котором теснилось стадо коров, в нос ударил смрад навоза и крови. Мальчишка в мужском пальто выкрикнул мне вслед какое-то ругательство. Я нажала на педали и обогнала автомобиль, который ради экономии бензина тащился с черепашьей скоростью.

Как обычно, я оставила велосипед на аллее, навесив на заднее колесо кодовый замок (естественно, германского производства. Интересно, где я найду замену, когда его механизм заржавеет?). Распустила боковые тесемки юбки и достала из багажной корзинки вымокшую под дождем сумку. Я бы предпочла проделать на велосипеде весь путь до больницы и добралась бы туда вдвое быстрее, чем на трамвае, но наша главная терпеть не могла, когда медсестры появлялись на работе вспотевшие.

Выйдя на мостовую, я едва не попала под дезинфекционную тележку. В воздухе над ней витал сладковатый смолистый аромат. Я увернулась от мужчин в масках, которые мыли брусчатку около водосточных канав из шланга, который тянулся из зарешеченного стока вдоль дороги.

Я миновала импровизированную часовенку в честь павших воинов – деревянный триптих, задрапированный британским флагом. Еще там стояла выщербленная Дева Мария в одеянии небесно-голубого цвета, полочку под ее ногами усыпали увядшие цветы. На триптихе были выведены десятки ирландских фамилий – из нескольких десятков тысяч павших, из сотен тысяч отправившихся на фронт. Я подумала о брате, который остался дома и доедал свой тост.

Яркий электрический фонарь на трамвайной остановке казался размытым пятном на фоне занимающейся зари. Фонарный столб был обклеен объявлениями: «ИСТОЩЕНЫ И ОСЛАБЛИ ОТ СЛИШКОМ ТОРОПЛИВОЙ ЖИЗНИ? ПРЕЖДЕВРЕМЕННО ЧУВСТВУЕТЕ СЕБЯ СТАРЫМ?»

Завтра мне исполнится тридцать.

Но я не позволяла себе страшиться этого числа. Тридцать означает зрелость, определенное положение в обществе и силу, разве нет? Даже избирательное право – ведь его уже распространили на женщин старше тридцати, отвечающих имущественному цензу. Правда, перспектива голосовать представлялась мне нереальной, потому что всеобщих выборов в Великобритании не проводили уже восемь лет и не собирались проводить, пока не закончилась война, и только Богу известно, какая ситуация тогда будет в мире.

Мимо прогрохотали первые два трамвая; они были забиты до отказа, вероятно, на этой неделе отменили еще несколько маршрутов. Когда подошел третий, я кое-как втиснулась в вагон. Туфли на резиновом ходу скользили на мокрых от карболки ступенях лесенки. Вагон рассекал предрассветную тьму, его мотало из стороны в сторону, поэтому я, крепко вцепившись в поручень, с усилием поднялась наверх. Пассажиры на верхней площадке, похоже, вымокли до нитки, и я встала под навес, вдоль которого тянулась надпись:

Разгоряченная после велосипеда, я нырнула в утреннюю прохладу, и теперь меня слегка познабливало. Двое мужчин на скамейке-империале подвинулись в разные стороны, освобождая мне место, и я втиснулась между ними, поставив на колени саквояж. Косой дождь моросил прямо на нас.

Трамвай, пронзительно визжа, набрал скорость и промчался мимо вереницы конных кебов, но зашоренные лошади не обратили на него ни малейшего внимания. Внизу, в конусе уличного света я заметила пару: держась за руки, они спешили по своим делам, и заостренные маски на их лицах напоминали клювы неведомых птиц.

Сквозь толпу пассажиров верхней площадки пробирался кондуктор. Его фонарик – плоский, точно фляжка для виски – испускал дрожащее сияние, освещая колени и ботинки. Я выудила из перчатки потную монетку, бросила ее в кружку, на дне которой болталась мутноватая жидкость, и подумала: неужели карболка и впрямь способна смыть с монет все бактерии?

– Этим вы оплатите проезд только до Колонны, – предупредил меня кондуктор.

– То есть тариф повысили?

– Ну что вы, это могло бы вызвать волнения. Но теперь за пенни можно доехать только до Колонны.

Раньше я бы посмеялась над этой шуткой.

– А до больницы…

– Надо добавить к вашему пенни еще полпенни, – ответил кондуктор.

Я достала из саквояжа кошелек и нашла нужную монетку.

Мы проехали мимо железнодорожного вокзала: внутрь чинно входила вереница детей с чемоданами, которых родители отправили за город в надежде, что там они будут в безопасности. Но, насколько я могла судить, эпидемия свирепствовала уже по всей Ирландии. Это незримое исчадие зла имело десятки имен: «великая инфлюэнца», «солдатская/окопная болезнь», «синяя инфлюэнца», «черная инфлюэнца», «грипп» (всякий раз, услышав это слово, я представляла себе увесистую опухоль на плече, вроде гриба-паразита, вросшего в ствол дерева). Иногда для обозначения инфлюэнцы прибегали к эвфемизму: «заболевание». Или «фронтовой недуг», исходя из соображения, что это некий побочный эффект длившегося четыре года смертоубийства, инфекция, зародившаяся в окопах и распространившаяся по всему миру в условиях повальной неразберихи.

Мне, можно сказать, повезло. Я оказалась одной из тех, кто легко отделался. В начале сентября я слегла с ломотой во всем теле. Я уже была достаточно наслышана об этом жестоком гриппе и перепугалась не на шутку – но в считаные дни снова встала на ноги без каких-либо симптомов, только еще несколько недель все цвета чудились мне в каком-то серебристом ореоле, словно я смотрела на предметы сквозь запотевшее стекло. Если не считать этого, никаких последствий болезни не испытывала, ну разве что пребывала в несколько подавленном настроении. Но в общем беспокоиться было не о чем.

Доставщик – парнишка с торчавшими из-под шортов ногами-спичками – промчался мимо трамвая на велосипеде, подняв разноцветный веер маслянистых брызг. Должно быть, подумала я, трамвай еле тащился в редком потоке автомобилей, чтобы не тратить много электричества или в соответствии с новой инструкцией. Я бы уж давным-давно оказалась в больнице, если бы главная медсестра позволяла нам добираться до нее на велосипеде.

Но даже если бы я нарушила это правило, она бы все равно ничего не узнала, потому что последние три дня лежала в женском инфекционном отделении, заходясь от кашля и не в силах произнести ни слова. Но мне не хотелось действовать за спиной главной, пользуясь ее беспомощным состоянием.

Южнее Колонны Нельсона трамвай, отчаянно визжа тормозами, замедлил ход и остановился. Я обернулась посмотреть на обугленную цитадель почтамта – одного из нескольких мест в городе, где забаррикадировались мятежники во время шестидневного восстания[1]. Какая бессмысленная и вредная затея! Ведь Вестминстер уже был готов предоставить Ирландии автономию, и введение гомруля[2] отложили только из-за разразившейся мировой войны. Вообще-то я совершенно не возражаю против того, чтобы Ирландия управлялась из Дублина, а не из Лондона, только добиваться этого следовало бы мирным способом. Ведь стрельба на дублинских улицах в шестнадцатом году не приблизила гомруль ни на дюйм, верно? Только дала многим повод возненавидеть горстку тех, кто пролил ради нас кровь.

Чуть дальше по улице, где многие здания вроде книжного магазина, где я покупала любимые комиксы Тима, были стерты с лица земли британской артиллерией во время краткого мятежа, восстановительные работы еще даже не начались. Некоторые переулки все еще оставались забаррикадированными спиленными деревьями и колючей проволокой. Наверное, пока шла война, цемент, смола, асфальт и древесина были в дефиците.