Да, знаний, неизвестно откуда взявшихся, у меня стало много! И они постепенно добавлялись, и в самые нежданные моменты. Бывало, что вдруг задумывался и вставал как вкопанный! Или на занятиях клинило! Сильно приходилось остерегаться именно таких моментов. У меня в голове даже появилась какая-то путаница между прежними и новыми знаниями. Приходилось сильно таиться, потому что всякие разоблачения ничего хорошего мне не несли.
Ладно хоть гимнастика, или пение, да и рисование. Тут лишние знания точно не помешают, да и приходилось всё время повышать свой уровень. Хотя, нежданно для себя, оказалось, что я неплохо играю на фортепиано и даже пою. А то учитель пения всё считал меня в числе отстающих. Правда, до изучения военного строя и фехтования мы в гимназии ещё не дошли, но самостоятельно я пытался. Они мне и так были знакомы, правда, всё же немного иные, что мы сейчас изучали. Тут мне приходилось таиться больше всего. Некоторые умения, и постепенно развивающиеся, пугали даже меня самого. Да, фехтовать особо я ещё не умел, но зато ножи и разные острые вещи кидать у меня получалось неплохо, да и нравилось. Даже некоторые танцы, особенно вальс, давались мне теперь намного легче. Правда, знаний по многим танцам, что требовались на балах, у меня так и не добавилось. Но и того, что имелось, хватало. Не буду же я паркетным шаркуном, вечно ошивающимся на танцах!
А вот порядки, царившие в гимназии, как шутили все, чуть ли не казарменные и весьма строгие, сильно отталкивали. Особо не разгуляешься. Мы вообще боялись директора гимназии - сначала Лукиана Осиповича Лавровского, а с этого года и Николая Яковлевича Максимова, потом учителей и особенно классных наставников, можно сказать, как огня. Устав они, хоть нам и не нравилось, соблюдали и держали нас в строгости. Попробуй что-то нехорошее, хотя, на взгляд учителей, сделать или что случится, кара могла последовать незамедлительно, и жестокая. Ведь за малейшую провинность можно было угодить и на гаупвахту. Посидеть под замком, хоть и не в тюрьме, пусть и немного, приятного было мало. И неудобно перед другими. Я, хоть и ученик весьма примерного поведения, месяц назад уже разок попался. Чисто из-за небольшой стычки с одним крепким и наглым пятиклассником, попытавшимся обидеть меня. Подумал, что я слабак какой-то. Хоть и сил было чуть меньше, но злости у меня оказалось через край, вот он своё и получил, и не слабо! Жаль, что наказали и меня, и ведь незаслуженно!
Ещё и нечего было думать жаловаться кому-то. Вообще не любили в гимназии таких. Имелись и ученики побогаче, которые подвергались разным притеснениям, но им было проще откупиться от своих обидчиков. А я пока обходился и сам, и других не трогал. Я, хоть и бедный, но аристократ, и мне невместно связываться с простолюдинами и торговцами. И зубами грызть обидчиков буду, но себя в обиду не дам! И что-то такое проявлялось уже во мне. Поэтому в последнее время, хоть и приходилось держаться настороже, но среди своих одноклассников меня трогать просто никто не осмеливался, а старшие из-за моей злопамятности тоже старались обращать на меня меньше внимания. Нашёл бы способ отомстить обидчику рано или поздно. И уж теперь, когда я начал постепенно, хоть и тайно, постигать азы самообороны без оружия, меня не так уж особо волновали, за редким исключением, и многие старшеклассники.
Потом, строгие требования к гимназистической форме вгоняли в сильную тоску не только меня, но и тётю Арину. Ведь она и так постоянно, хоть по чуть-чуть, но изменялась, потом, я постепенно рос, и с каждым годом мне требовалась новая форма. Ладно хоть мальчик! Девочке одежды точно потребовалось бы намного больше! Плохо, конечно, не иметь приличной одежды на все случаи жизни. Но, вообще-то, ученикам гимназий запрещалось появляться на улице и в разных общественных местах без ученической формы. Таков был устав, и за его соблюдением учителя следили строго. Вот и пришлось мне на приём и детский бал к Юсуповым явиться в ученической форме. Вдруг потом кто-нибудь доложит в гимназию? У нашей шестой гимназии фуражки были с малиновым кантом и, конечно, нас легко было вычислить среди других учеников и прочей ребятни. Да и "серебряные гербы" с лавровыми листами отличались. Хотя, у меня другой приличной одежды, даже обычной мещанской, а никак не дворянской и уж тем более не княжеской, просто не имелось. Понятно, что у Юсуповых даже слуги были одеты лучше меня. Хотя, жаль, конечно, но получше и тёти Арины.
Правда, чтобы зря не портить дорогую ученическую форму, я её вне гимназии просто не надевал. А чтобы меня не узнавали случайно встреченные учителя, особенно классные наставники и прочие лица, пришлось научиться, особенно в этом году, специально красить лицо подходящими средствами, да и немного поработать над походкой. А одежда была самой простой, и оттого от детей простолюдинов я обычно не отличался. Вроде, прокатывало.
В нашей шестой гимназии учеников, имеющих такие высокие титулы, как у меня, не имелось. Только я. Ну и что князь? Всё равно ведь денег на как бы и достойную жизнь, соответствующую титулу, не было. А дети всяких богатых аристократов так вообще получали домашнее образование. Оттого, чтобы не привлекать ко мне лишнего внимания, и особенно во избежание насмешек и даже издевательств, записан я был в гимназии как Переверзев, и остальные ученики знали меня именно под этой фамилией. Приходилось сильно таиться, но, вроде, всё же до сих пор моё инкогнито не было раскрыто. Что ни говори, для нас с тётей шестьдесят рублей в год, это было немало. И на ученическую форму и прочие школьные принадлежности, и даже парадный мундир немалые траты приходилось делать! Хотя, много денег требовалось и на еду да ещё множество самых разных трат. Ведь мы снимали небольшую квартиру из трёх комнат в недорогом доходном доме для необеспеченных дворян. Конечно, удобств никаких, но было терпимо. Там, как и в гимназии, тоже аристократов с титулами не наблюдалось. Но, всё-таки, двадцать рублей в месяц за съём для нас с тётей было многовато. Но, вроде, пока обходились, да и привыкли, и просто некуда было податься. Или дорого, или условия ещё хуже. А здесь, вроде, и в центре. Вон, и дворец Юсуповых на берегу Мойки находился не так далеко к севере-востоку. Ещё дальше там запросто можно было дойти и до Адмиралтейства, так и до самого Зимнего Дворца! И набережной Невы. Чуть западнее, южнее и восточнее от нас находился Екатерининиский канал, за ним Сенная площадь, и как раз и дальше площадь Чернышева со зданием Министерства народного просвещения и нашей шестой гимназией.
В общем, пока выкручивались. Тётя Арина шила прямо дома разную одежду и в месяц, бывало, зарабатывала и до полусотни рублей. Сильно облегчала ей труд ручная швейная машина "Зингер". Но и сидела она постоянно дома, и всё время кроила и шила. И нас самих полностью и качественно обшивала, и что-то и умудрялась зарабатывать. Но и на себя у неё времени не оставалось.
Ещё мне, как сироте, выплачивалась небольшая часть от пенсии отца. Всё-таки князь Павел Александрович Куракин и в Крымской войне достойно воевал и был награждён, и дослужился до майора и одного из штаб-офицеров Владимирского пехотного полка. И, конечно, полсотни рублей в год для нас тоже являлись нелишними.
Но основные доходы, примерно под тысячу рублей в год, мы с тётей всё-таки получали с небольшого имения Берёзовая балка, находящегося в верстах ста к юго-востоку от столичного Петербурга. Это было, помимо его имени, личных вещей и некоторых наград, самым большим наследством, оставшимся от отца. Вот ему самому от деда ничего не досталось, так как уже всё было расхватано. И имение было выделено моим отцу Павлу и бабушке Агнессе самим императором Николаем Павловичем.
