Я бы и дальше интимно предвкушал скорую встречу с новым инструментом, но в нос ударил мягкий аромат, на секунду показалось – в здание не по графику ворвалась весна, прямо посреди хозяина августа. Причиной колебании стала впорхнувшая бабочка, несущая свежесть полей, запахи молодости, любви, авантюры, признаний – только так смог я запечатлеть бесшумное прекрасное создание с золотыми волосами и ясными глазками, спустившееся по лестнице и глянувшее на нас вполне скромно.

–Ой! – она остановилась, увидев незнакомца – меня. – Привет! – она протянула мне руку, и я, ей богу, чуть было ее не поцеловал. А почему нет? Нет, Тимур, потому что тут тебе не после концерта, осади коней.

– Привет! – я улыбнулся автоматически, а не с подтекстом – только так и получилось. Мягко пожал ей руку. Не отпускает. Я – тем более. Если б не Гера, так бы и стояли. Я – как дурак, а она – как бабочка.

–Тим, это Света, Света, это Тим – лучший гитарист Южногорска и Москвы. Наш брат. Блудный сын, правда!

Полегче, казачок, такая характеристика запросто спугнет такую бабочку.

– Очень рада, я Света, я тут в хоре пою. И уже Толяну:

– Толь, мы начать без тебя не можем.

Я сподобился отпустить руку, ощутив странное чувство потери. Как, когда ты что-то потерял, ничего не имев. Как волна на бережку, которую жалко упускать, она ведь только – только нахлынула, а другая – когда еще будет. А вот следующая волна принесла уже знакомые нотки пенопласта сверху:

– Ну сколько мы тебя будем ждать, блин! – и неизменное, – Достали! Толик! Короче, начинаем без него!

Толян закатил глаза, скорчил мне козу, и, дав знак подниматься, спешно потопал вверх как слон, а не снежный человек вовсе. Светка упорхнула еще раньше, пока я там окунался, ихтиандр, блин. Гера попридержал меня, мол, спешить некуда и, победно сжав кулаки, удовлетворенно улыбнулся. – Команда! И, взяв меня под локоток, сказал на ухо:

– Тим, я все понимаю, старый образ жизни, но не надо – и он кивнул наверх по траектории движения бабочки. – Сам понимаешь, девчата молодые, тянутся к свету, не гаси его, я про тебя наслышан. И, отстранившись, снова улыбнулся своей фирменной улыбкой дипломата, мол, я как друг говорю.

Хочешь – не хочешь, нужно было идти знакомиться с коллективом, а это значит, идти пред светлые очи Оксаны. Уже поднимаясь по первым ступеням, я заметил, что дверь к шефу в дальнем тупике коридора чуть открылась и из нее, как мышь из мешка с мукой, юркнул незнакомый мне тип. Пробежал мимо лестницы и сквозанул в приоткрытую входную дверь. Интересно. Или на аудиенции был, или, проныра такой, залез в кабинет тайно и, услышав наш шум, смотался, опасаясь пришествия пастора? Вот это точно надо запомнить, а вовсе не взгляд, слова и формы Светки.

Поднялись. Музыка нестройно смолкла. Первые данные разведки: сцена 10 на 5, украшена плодами садово-огородного труда. Пахнет травами, радостью и единством. Все признаки грядущего праздника Жатвы. Вроде как благодарение, что есть что есть и есть что пить. Едим все что дает природа и что приготовят женщины, пьем компот из того, что дает природа и чай Хакима. Отмечается праздник в начале осени, реже в конце лета. Душевное мероприятие. В конце действа пастор раздает плоды, которыми украшена сцена, кому пожелает. Остатки компота идут на хоздвор, чай Хакима, как правило, кончается после двух десятков стаканов и не достигает жаждущих со сцены абсолютно никогда. Мне такие торжества всегда нравились. А бабушка на них не ходила, потому что шумно.

Итак, сцена, плоды на вычурном столе справа от входящих, слева от самой группы. Слева, в углу, по какой-то невыветриваемой привычке стоит барабанная установка, рядом, уже знакомый Толян с гитарой и умным видом, далее пацан с акустической гитарой, потом незнакомая девчонка за клавишами, затем большой хор, как раз в правом углу. Стол с арбузами, помидорами и тыквами перегораживает его ровно на половину по вертикали, как назойливая реклама по телевизору.

– Опа! – Из-за барабанов встал (его я раньше просто не заметил за ними) никто иной, как Антоха. – Тим! Ха-ха! Какие люди!

Ну, что же, знакомьтесь и с этим. Антон Перепелкин. Тоха, Антоха или просто Авдей. Последнее прозвище мой старый знакомец получил от самого Палыча. Наладились мы как-то небольшой группой не то с переездом помочь, не то больного кого навещали, да не суть. Группа в составе меня, Палыча, тогда еще новенького Тохи и двух сестер (девчонок, то бишь) ожидала, когда охрана откроет нам шлагбаум на выезде из территории. Палыч сидел как раз за рулем новенького микроавтобуса. А охрана, то ли не признавала новую машину, то ли не могла найти пропусков, то ли просто из вредности (они-де и не должны после работы в серьезных госучреждениях, подрываться открывать выезд каким-то сектантам), шлагбаум долго не поднимала. Тогда Палыч со своей всемогущей заговорщицкой улыбочкой посылает Тоху, мол сходи, скажи, чтобы открыли. Антоша был еще парнем неприспособленным, что к чему не понимал. А что, говорит, им сказать? Храм же, очень не любя, когда дело тормозится, да еще из-за всяких сопляков, возьми да и скажи: возьми библию, подойди к коморке с другой стороны, постучи, и когда откроют, скажи «Я – пророк Авдей, Господь послал меня, чтобы вы открыли ворота, неверные! Братья уже устали в машине молиться!» Пошел, сказал, открыли. Все присутствующие в машине смеялись до боли в скулах, видя лицо сторожа с глазами с теннисные мячики. Сторож, видя, как фургон качается от смеха, матернулся, вернулся за дубинкой в сторожку, но помахал ею лишь через окно – видимо, с юмором не дружил, куда ему после госучреждения. А к Тохе раз и навсегда пристал Авдей или Авдий – такое прилипает навсегда. Наверное, и на могильной плите так выбьют: «Авдий, который словом поднимал шлакбаумы!». В общем, был Авдий (наш, понятно) ростом невелик, но рассмешить мог кого угодно в два счета. Вообще, я заметил, в компании музыкантов именно барабанщики являются ею душой. Ну не встречал я застенчивых и молчаливых ударников, хоть убей. Антоша был не исключение и хорошо отстаивал право альфа хохмача. Итак, Авдий при деле. Это хорошо. А вот хор, хотя и возрос числом до двадцати самок, заметно помолодел. Я вроде бы это про себя отметил, но Гера еле заметно пнул мою стопу своею. Видимо, догадался, что не плоды земные я разглядываю. Земные, братка, не небесные.

Дальнейшее развитие событий я просто не мог предсказать ну никак. Тоха, видимо от радости, начал крутить палочками в воздухе, чего я за ним не замечал раньше, финт вышел из под контроля, палочка полетела аккурат в мою физиономию. Я Спокойно поймал палочку на лету одной рукой, а другой показал Тохе и Толяну, заодно, вытянутую вверх козу. Братья довольно кивнули. Сестры из хора недоуменно переглянулись. Только сейчас соизволила развернуться Оксана. М-да. Все тот же несвежий видон, та же прическа, как у обезьянки из "38 попугаев", те же уставшие глаза – ездят на тебе здесь, что ли, или ты тоже только со стройки с борщом и чесноком? Оксана попыталась улыбнуться. Получилось только ртом. Так улыбаются собаки перед тем как укусить. Ну, вот теперь я дома.

– Кепочку сними, звезда! – это мне, конечно. Я и не заметил, что не снял головного убора. – Мы можем продолжать? – она снова оскалилась, вроде как ждет что я или уйду или хотя бы спрячусь с глаз долой.

М-да, тут уж стабильно. Отношения с Оксаной не сложились тогда, десять лет назад, и врядли легко сложатся теперь. Я-то, конечно, уже – не бунтующий отрок, определенные представления о людях имею, да вот она – постарела, а такие люди с возрастом только грубеют. Во всяком случае, первые слова были вообще не привет, если вы заметили.

Отношения с Оксаной начались, когда нас, еще юных отроков, привели на служение в группу прославления с целью отвлечь от радостей мирских. Пацаны по двенадцать – пятнадцать лет. Тех, кто попадался смышленый, или охоч до музыки или, на худой конец до пения, обучали ребята постарше. Уже мужи. Мы с Толяном быстро ловили материал, нас мирские радости никогда особо и не привлекали. Чтобы прогулять репетицию ради игротеки или дискотеки – Боже упаси!