– А на Пекше как? – спросил Сергей. – Давай-ка сходим.

За косогором, на узкой Пекше было то же самое – река белела до самого леса.

– Н-да… Буйство тел и половодье чувств. Пойду в рынду бить, – сказал Сергей. – Любопытно, что электричества нет и мобильный не работает. У тебя есть сигнал?

– Нет. Может, электричество отрубили уже?

– Не отрубили. Июль у нас оплачен, разве что авария на линии? Теперь по-любому запруду разбирать придётся, а? Будь другом, сгоняй сразу за крановщиком. Хотя без полиции он откажется, скорее всего…

В рынду – настоящую, корабельную – били на общий сбор или по случаю ЧП. Впрочем, при ЧП бежать всё равно полагалось на место сбора. Чистый глубокий голос рынды всем нравился, время от времени кто-нибудь слегка качал верёвку, будил спящий звук. Армен уверял нас, что хвостик каната, привязанный к языку колокола, «всё ещё пахнет морем».

– Армения – великая морская держава, – улыбался Серёга.

– А!.. что ты говоришь? Ты знаешь, что Великая Армения была царством четырёх морей? Зна-ишь? А я, между прочим, в Баку родился и вырос! – Армен набирал в грудь воздух, но Сергей стравливал пар:

– «Бакю» – хороший город. Кюфту там готовят замечательно. Эх, просрали всё…

– Да… – соглашался Армен и рассказывал про Баку.

В церковные праздники Богомоловы вызванивали рындой подобие благовеста, Николаич читал молитву. Сергей эти песнопения не поощрял, как и вообще все божественные дела, часовню строить запретил.

– Ты пойми, – объяснял он мне, – у богомольцев своё, Закирзяновы – мусульмане, пускай умеренные, но мусульмане, у Армена – другая церковь. Хоть и православная, но другая, Аркадий – еврей.

– Да какой Аркадий еврей? Он такой же еврей, как я – православный!

– До поры до времени. Как петух клюнет, у людей и не то просыпается. Нам только религиозной резни здесь не хватает. Вадим в баптисты запишется, ты – в адвентисты седьмого дня…

– Я в скопцы запишусь скоро. В евнухи.

– …я вообще полухохол, организую отделение автокефальной церкви… или униатом объявлюсь. Понастроим здесь храмов, и пойдут клочки по закоулочкам. Может, попы с казаками и правы.

– В чём?

– Коллектив должен быть однородным. Ладно, разберёмся. Пусть звонят, но вы не ходите. Не надо этого.

Мы и не ходили.

Крановщика в «самарке» не было.

Открытая дверь, раскрытая постель, вещи аккуратно, по-армейски, сложены на стуле. «В туалет пошёл?» – подумал я и под гудение рынды побежал по посёлку. Кран «Ивановец» стоял у забора, а крановщика не было нигде.

Вчера, после договоренности о работе и оплате крановщик за всю дорогу не сказал ни полсловечка. Глаза закатил и гонял в Интрофае под черепушкой бесконечный чат. С тех пор как мобильная связь за счёт приват-рекламщиков стала бесплатной, все болтают друг с другом не смыкая глаз.

Не смыкая глаз и не разжимая губ.

Интересно, а почему с нас плату за мобильную связь не берут – мы-то рекламу не слушаем? Хотя сколько нас таких осталось, с древними аппаратами? Единицы.

Даже ладонники, как у Кубатова-младшего, редко встретишь.

Наверно, платёжную программу дороже перестраивать.

Но почему нет ни связи, ни электричества?

Обежал посёлок, вернулся на реку. «Как всё-таки быстро привыкает ко всему человек», – подумал я. Для меня по третьему разу запруда и колыхание голых тел представляли собой привычную часть ландшафта.

Я думал не о сотнях мертвецов в медленной воде, а о том, куда ушёл раздетый крановщик и будем ли разбирать запруду без полиции, сможет ли Аркадий его заменить, и нет ли в кабине «Ивановца» личного чипа, и справится ли обычной, не коленчатой стрелой, и каково придётся Закирзяновым с Вадимом лазить в воде по груде тел. Наступать на них, переворачивать, подлезать со стропами под дубовые стволы, отталкивать и касаться окостеневших мраморно-бледных рук, ног и грудей.

Приближаться вплотную к безглазым расклёванным лицам, слушать деловитые переговоры чаек с их тошнотворными жёлтыми ногами и мелькающими жёлто-зелёными клювами.

Меня передёрнуло.

Всё-таки пробираться по завалу из голых мертвецов – это не совсем то, что предполагалось первоначальным ППР, планом производства работ.

Весь посёлок собрался на берегу; галдели каждый о своём. Первое потрясение уже прошло.

– Когда турки резали армянский народ, в Евфрат сбросили тридцать тысяч детей, стариков и женщин, Евфрат покраснел от крови и изменил русло! – размахивал руками Армен.

Он часто срывался на разговор о геноциде, но сейчас эти слова звучали для нас иначе.

– Крановщика нет нигде, – сообщил я. Мне показалось, что Сергей не удивился. Зато меня удивило его возбуждённое приподнятое настроение.

– Пойдёмте в посёлок, обсудим, – сказал он.

– Как же? Надо же что-то делать!

– Может быть, кого-то ещё можно спасти? – обратилась к Сергею Ксения. – Это же люди.

Я озадачился и испугался.

Озадачился потому, что мне казалось – в семье Богомоловых право голоса есть только у отца. На собраниях жена Вика и Ксения всегда молчали.

А испугался ответа Сергея. Как рявкнет сейчас… И мне придётся вмешаться. Не ко времени.

И снова удивился.

– Это бывшие люди, Ксения, – ответил Сергей. – Бывшие. Люди – это мы. Пойдёмте, обсудим. Ничего мы здесь не высмотрим и никого не спасём.

Вернулись в посёлок, зажгли в огромном холле Ларисиного дома керосиновые лампы, расселись.

– Запруду по-любому надо убирать, – сказал Сергей. – Как мы вчера планировали – Ильяс с Равилем на разборку, Аркадий на кран, Вадим – старший.

Странно он это сказал – не обычным своим командно-хозяйственным голосом, а как будто спрашивал. Ильяс уставился в землю, Вадим побледнел и спросил:

– Мы не имеем права… э-э… без уведомления полиции?

– Звони, – предложил Сергей. – Но лучше мы переиграем. Запруду будем разбирать мы с Аликом, Аркадий – на кран. И Богомолов Игорь Николаич с нами. Вчетвером, думаю, справимся. Богомоловы возьмут к себе Ларису, с ними вместе побудет Вадим. Свою «Сайгу» я оставлю, а…

– У нас тоже две «Сайги» есть, – сказал Ильяс, – незарегистрированные только.

Равиль кинул на брата быстрый недовольный взгляд. Злой взгляд.

Никто его не заметил, и я бы не заметил, если бы не косился в ту сторону, на Ксению.

– Кто бы сомневался, – пробурчал Сергей. – Тогда Ильяс с…

– Я стрелять ни в кого не буду и в своём доме этой скверны никому не позволю, – сказал Николаич. – Не позволю.

«Скверны». Долбануться можно от этих богомольцев.

«Скверны». Ну надо же.

Я вдруг понял, почему вчера меня так порадовала и обнадёжила улыбка Ксении. Конечно, мы всегда выделяем женщину, которая смеётся нашим шуткам, но здесь не то, не то. Я возликовал, что нет в Ксении этой тоскливой пресной богомольности. Набожность и поднятые вверх постные глаза всегда казались мне уродством худшим, чем родимое пятно или заячья губа. Худшим, чем остывшая мёртвая грудь и гипсовые руки.

А значит – всё возможно.

Она живая. Она – живая!

Сергей легко согласился с Богомоловым, отправил Закирзяновых с Арменом и Борисом в охранение.

– Мы вместе пойдём, – сказали одновременно Закирзяновы.

– Ильяс, вы вместе троих стоите, а каждый по отдельности – двоих. Вот и посчитайте. Давайте, как я сказал.

Эта противоречивая математическая конструкция произвела на братьев неожиданно сильное впечатление – Ильяс с Равилем подобрались, переглянулись и кивнули.

– Одна пара идёт по главной дороге, другая – по просеке. Идите сбоку, между деревьями, чтобы вас видно не было. В Напутново не входите, до конца леса дойдёте, там скрытно наблюдайте. Действуйте по ситуации. Если услышите выстрел второй пары – идите к ней на помощь, но тоже скрытно, не ломитесь как лоси. На выстрел отсюда – возвращайтесь. Борис, если Равиля на подвиги потянет, сдерживай его. Карабин узлом завяжешь, если что. Договорились?