Выскочил на Лиговский проспект и застыл. Из бело-розовых корпусов детской больницы Раухфуса хлестал волнами многоголосый крик и плач. Взрывами вынесло окна, электричество вырубилось. Наверняка внутри чёрт-те что творится.

«Нет времени, нет! Каждая минута, каждая!!.. Да и чем я им помогу?! Скорей, скорей!»

Денис наклонил голову пониже, заслоняясь от детских криков, и покатил по Лиговке налево в объезд, прочь от больницы. Залоченных машин полно, но людей нет, все попрятались. У «Октябрьского» горит автостоянка… сейчас направо, через Некрасовский садик…

У памятника Неизвестному греку Иоанису Капо… Капо… как его там, никогда не мог запомнить… Денис круто затормозил. Упёрся пальцами в позеленевшую корону на постаменте, выдохнул, выругался, плюнул и развернулся обратно к больнице.

Главный вход, конечно, закрыт, но стёкла в дверях вышибло.

– Куда лезешь?! А ну, назад! Назад, тебе говорят!!

– Всё нормально! – закричал Денис под потолок вестибюля. – Всё нормально!! Взрыв газа! Электричество отключили, чтобы не было пожара! Через час включат! Через час!

Вылез наружу и рванул по Второй Советской. «Дурак! Дурак!! Потерял время! Потерял!!»

Тротуары и мостовую до самого конца Херсонской густо засыпало осколками стёкол и всякой дрянью из вырванных взрывами окон. Черепки цветочных горшков, занавески, детские игрушки, картины и картинки, салфетки и пледы вперемешку с землёй, кактусами и книгами. Денис поразился обилию книг – надо же, сколько ещё людей читают с бумаги! И почему-то полным-полно осколков чайных чашек, блюдечек, ложек.

Денис никогда не видел мертвецов, но сразу и безошибочно узнал смерть в телах на улице. Десятки людей лежали в невозможных для живого человека позах. Крови, следов от ударов и ран не было видно.

Кардиостимуляторы, кохлеарные и глазные имплантаты, лекарственные микрочипы… – отказало всё. Три раза Денис останавливался, потом перестал. Помочь он ничем не мог, а время, по его представлениям, катастрофически истекало. Отовсюду неслись душераздирающие крики. В основном женские. «Как быстро сообразили!» – обрывочно подумал Денис, но мысль мгновенно затухла. Улицы, загромождённые телами и машинами, требовали постоянной и точной реакции. Подпрыгнуть, облететь, пройти по низкой дуге – старые ви-ви отменно справлялись с этим.

До башни «Пётр», вставшей на месте древнего отеля «Москва», Денис проскочил за четыре минуты, ещё три минуты ушло на битву с секьюрити. Охранники реагируют на любые ЧП с замедлением и стандартно: что раньше было можно – теперь нельзя! Никого не впускать, ничего не объяснять.

– Не видите, что творится?! Хотите, чтобы вас крайними сделали?! – заорал Денис. – Меня срочно вызвали!

Лифт работает, ура! – 30-й… 50-й… наконец, 81–108-й этажи! АйФи, InFi, Интрофай!

– Что это тебе в голову пришло? И в такое время?.. – изогнул шею транс-Лала. – Игорь Валерьевич очень занят и тебя не примет. Стажёра какого-то!.. Он постоянно на видеоконфах! Постоянно и непрерывно!

И, видимо для убедительности, референт-секретарка вытянул перед собой тонкие изящные пальцы. Объёмные многоцветные мандалы на Лалиных ногтях непрерывно изменяли узор. Непрерывно и постоянно.

Дверь в тамбур, негодующий крик, вторая дверь, кабинет. Вопреки утверждениям Лалы ни в какой видеоконфе Игорь Валерьевич не участвовал. Отвернувшись от стола, Гри-Ври смотрел в пятиметровое окно-стену на правительственную башню «Павел». Или она смотрела на него. Барокко-силуэт стеклянной громады на другом берегу Невы светился снизу доверху – все чиновники в такой день были на низком старте; темнел только прямоугольник Военного института, вписанный в основание «Павла».

– Так и знал, что прискачешь, – повернулся Игорь Валерьевич и махнул Лале уйти. – Ну, доволен? Ты умник, я дурак. И все остальные, соответственно, тоже дураки. «Петр» и «Павел», Москва, Лондон, Нью-Йорк, далее везде.

– ИгрьВлрич, ндохтьвтрй этап остнвить! – пискнул Денис пересохшим горлом, сглотнул и подумал не в первый уже раз: «Что ждать от человека с таким именем-отчеством: «грь-лрь»? Безнадёга, анриал». – Позвоните, не поздно ещё! Нельзя одновременно! Одна ошибка в алгоритме Гровера даёт миллиарды багов! И каждый из них – ещё миллиард!..

– Да помню я твою записку. – Гри-Ври поднял взгляд на Дениса. Бледно-зелёное лицо, тёмные мешки под красными глазами. – И как бы я объяснил шефу?! А он – своему? И так далее, по вертикали? Проект обсчитывали два года – и не у нас! – а сраный непрошитый стажёр считает, что Интрофай с элементной базой полностью крякнет? Департамент науки на смех меня поднял с запиской твоей!

– Да какая разница, на смех или ещё куда! – крикнул Денис. – Фазовый переход вообще рассчитать невозможно! Какая разница?!

– Да на кой чёрт ты вообще появился?! – закудахтал Гри-Ври. – Я, чтобы это место занять, двенадцать лет бумажки носил!.. А ты вылез с запиской своей!.. А сейчас – вообще! Если её Генеральный увидит… Знали – и смолчали! Всё на меня повесят!

– Так вы – что? Не отправили мою записку?!.. Но пока всё можно восстановить! Главное – мегакубиты не запускать полностью. Ладно, я к Генеральному! Перегрев будет такой, что…

Денис замолк на полуслове. Охта и Заневская сторона за спиной у Гри-Ври погружались во тьму. Погас сияющий шпиль «Павла», следом вся башня. В её стеклянных обводах отражался дальний, где-то на Ржевке, пожар.

Свет в кабинете потух, и Денис не стал продолжать. Повернулся, нащупал дверь и по стенке на выход.

– Что там? – пискнул Лала. В темноте переливались мандалы на его ногтях. Что ему скажешь? Ничего не ответил, нажал дверную ручку и вышел.

Из лифтовой шахты доносились крики и удары кулаков, со стены светил указатель аварийного выхода.

Денис постоял перед широкой стеклянной лестницей в пентхауз Генерального, посмотрел на охранника – тот сидел на полу, ухватив себя за горло. Шагнул вправо, нащупал перила и поспешил вниз.

«К полуночи дойду, – машинально вычислил он. – Если раньше пожар не начнётся. И если останется куда идти. Зачем, зачем я в больницу попёрся?!»

Алёна не помнила, как оказалась у Москвы-реки.

Да и не пыталась вспомнить.

Сначала она бежала, потом шла, теперь силы кончились совсем. Ухватившись за парапет набережной, Алёна с усилием переставляла стёртые до крови босые ноги. Одну за другой, одну за другой. На каждый шаг снизу отзывался неприятный сухой хруст, как будто ступала по майским жукам. Вся набережная, все улицы, площади и крыши были усеяны сгоревшими в небесах видеоглазками.

Как она вырвалась из горящей ловушки Третьего кольца, когда исчезли с ног футси и куда она с трудом ползёт вдоль парапета, – не имело для неё никакого значения. Огненной дугой пылали у неё за спиной забитое машинами Третье кольцо и Метромост, впереди горела высотка Университета, пламя металось и на Кутузе, сполохами освещая тёмный город и чёрную тяжёлую воду Москвы-реки.

Неподалёку кто-то хрипло и радостно орал одно и то же:

Сорванный голос был совершенно безумным.

«Подальше от огня, прочь из города, – стучало в голове. – Всё горит, все сгорели. Одни «грибы» остались… Алик – «гриб». Давно из Москвы уехал. Значит, жив. А Павлик? Что с Павликом? Хорошо, что мама такая упёртая… не дала его прошить. Но Алик на Клязьме, а Павлик… Павлик далеко…»

Алёна попыталась вспомнить название дачного посёлка и не смогла. Горело горло, жгло грудь, невыносимый жар сжимал сердце. Остановилась и перевесилась через парапет, ближе к реке, к холодной тёмной воде.

Под колёсами прогудел мост, из-за поворота вспыхнули фары встречной автохи. Редкая птица, их не осталось почти. Оранжевая габаритная кайма на грузовых автовозах, длинных дальнобоях, овальных легковых карчиках. Водителей нет, свет фар не нужен.