И для чего тогда, Хаос всех забери, пожертвовал жизнью Марелон?!

От абсурдности ситуации в груди рождался истерический смех, больше похожий на рыдания.

— Возьмите себя в руки. Противно смотреть!

Пощечина вернула на место ускользающий рассудок.

— Не нам рассуждать о правильности действия Совета, — Сильвер забрал нож у напарника. — Я уважаю решение мастера, а он защищал командора до последнего.

Сталь легко прошла сквозь веревки, освобождая.

— Вам лучше исчезнуть, эсса. Исчезнуть раз и навсегда. Чтобы кланы никогда больше не слышали вашего имени.

Каратели давно растворились среди ночной тьмы, а я по-прежнему сидел неподвижно, слепо уставившись в недостижимое небо. Нужно было идти: рядом могли бродить и другие отряды охотников — но шевелиться не хотелось. Ничего больше не хотелось.

Искусанные губы обожгла горькая соль. Я провел рукой по щеке, растерянно посмотрел на мокрую ладонь. Что это? Неужели… слезы?

По листьям, набирая силу, шелестел дождь.

***

Ливень не прекращался. Вода стекала по лицу, устремлялась за шиворот холодными змейками, хлюпала в прохудившихся башмаках. Подошва заскользила по обрюзгшей земле, я потерял равновесие, кубарем покатился в овраг, прикрываясь руками от несущегося навстречу чахлого кустарника.

К счастью, падать оказалось невысоко. Или к горю, учитывая преследующих меня охотников, полных решимости отомстить за смерть менее удачливых товарищей. Радовало одно: людям сейчас так же тяжело, как и мне. Нет, пожалуй, им все-таки легче.

Я лежал, пытаясь отдышаться, смотря в хмурое рано потемневшее из-за непогоды небо. Мне никогда не вернуться туда… Мелькнула малодушная мысль остановиться, встретить убийц. Не дождетесь! Слишком высокая цена заплачена за мою никчемную жизнь, чтобы покорно отдать ее в руки палачей Братства.

Я упрямо стиснул зубы, поднялся. Изможденное тело противилось, требовало отдыха: за четверо суток мне удалось перехватить не больше шести часов сна и те урывками.

По оврагу бежал разбухший от дождя ручей. От ледяной воды деревенели ноги, но идти по руслу было чуть легче, чем продираться сквозь бурелом и густые заросли орешника.

Просвет. Склоны сгладились. Осины расступились. Лес остался позади. Я замер на краю сиротливого, опустевшего после страды поля. Чернела земля, оплывшая, напитанная водой. В рытвинах блестели, отражая низко нависшие тучи, лужи. Вздрагивали одинокие забытые колоски. Уютным желтым светом мерцали окна изб впереди. Сквозь непрекращающийся шелест дождя слышалось требовательное мычание коровы. В воздухе чувствовался запах дыма от горящих в очаге березовых поленьев.

Я медлил. Приближаться к деревне было опасно, но идти дальше не хватало сил. Мне требовалось укрытие от непогоды: передохнуть, согреться, высушить промокшую насквозь одежду. Я минуту прислушивался к звукам леса за спиной, но лай смолк часа два как. Видимо, охотники потеряли след.

Перемахнуть через забор во двор крайнего дома не составило труда. Сидящая на цепи лопоухая дворняга угрожающе рычала, но сделать ничего не могла — не позволяла длина поводка.

Я отодвинул засов птичника: в сараях с крутыми скатами чердаки часто забивали соломой. За дверью темнел небольшой тамбур. В хлипкой клети справа взволнованно гомонили потревоженные куры. В загоне слева тяжело переступила коза.

Я подпрыгнул, подтянулся за поперечную балку. Догадка подтвердилась — все пространство между крышей и потолком было завалено сеном, лишь с краю оставался кусочек свободного места.

Разделся, кое-как выжал и разложил влажные вещи. Залез в стог. Сушеная трава кололась, зато дышала теплом. Дождь мерно стучал по крыше над головой. Окоченевшие руки и ноги отогревались, дрожь отпускала.

Прежде чем соскользнуть в глубокий сон, я успел подумать, что следует уйти до рассвета.

Голоса! Отчаянный лай собак!.. Я резко встрепенулся, выныривая из омута беспамятства, понимая: нашли! Подавив первый порыв судорожно облачаться в раскиданную по чердаку одежду, затаился. Прислушался.

Говорили двое. Мужчина, перекрикивая воющую свору, что-то втолковывал собеседнице, женщина неприязненно отнекивалась. Слова звучали неразборчиво, но судя по напряженному тону, согласия люди не достигли.

Шум стал удаляться, пока не стих совсем.

Дверь в сарай со скрипом открылась

— Выходи, гость непрошеный, званым будешь.

Я не спешил, просчитывая ситуацию. Хозяйка дома не сдала беглеца охотникам: либо не испытывала симпатии к Братству, либо, что более вероятно, надеялась извлечь какую-то свою выгоду. Прятаться дальше не имело смысла, она знала, что я здесь, и упрямство лишь подтолкнуло бы ее изменить решение. Обычный разговор не принесет вреда, в крайнем случае всегда можно заставить молчать ее силой.

Я спрыгнул на землю. Посмотрел в спокойные серые глаза. Женщина была немолода. Лет сорок, не меньше — дракон, за редким исключением, едва начинал считаться взрослым, самостоятельным, не нуждающимся в опеке семьи, человек уже прошел рубеж, за которым начиналось увядание. В уголках губ и глаз скрывались едва заметные морщинки. В толстой русой косе, перекинутой на плечо, проглядывала первая седина. Строгое овальное лицо, не до конца утратившее привлекательность, больше бы подошло настоятельнице какого-нибудь ордена благочестия, но судя по платью — простого кроя, но не достающего две ладони до земли — передо мной стояла обычная крестьянка.

— Так вот ты каков, дракон, — она в свою очередь внимательно изучила меня. Я ждал привычной неприязни, страха, но серые озера хранили спокойствие, словно она не понимала, что я легко сверну ей шею голыми руками. Нет, прекрасно понимала и не боялась, что только усиливало мою подозрительность.

— Что ж, заходи, — она отворила дверь, за которой темнели сени. Я помедлил, прежде чем воспользоваться приглашением.

В натопленной избе было пусто и тепло. Сразу начало клонить в сон, но я боролся, не доверяя неожиданной доброхотке, не желая очнуться в застенках Братства.

Лампадка под образами божка-покровителя дома едва светилась, больше намечая окружающие предметы, чем давая рассмотреть их. Половину комнаты занимала пузатая беленая известью печь с изразцами, рядом раскорячилась широкая лавка — сестрица той, на которую я уселся. Напротив, в углу, у входной двери, возвышался платяной шкаф, громоздились окованные железом сундуки, нависали полки с горшками. Мешок с корнеплодами свернулся у второго, разделочного, стола, левее — еще один шкаф с посудой и хозяйственными мелочами.

Женщина неодобрительно покачала головой — я здорово натоптал — исчезла в светлице. Мне удалось разглядеть кровать, где кто-то спал, прялку у окна. Вернувшаяся хозяйка прикрыла за собой дверь, протянула мне сложенную стопкой одежду, кивнула на закуток между печкой и стеной.

— Переоденься. А твое я прополощу и развешу — к утру высохнет.

Чужая рубаха жала в плечах, штаны наоборот оказались велики, пришлось затянуть поясок. Пока я облачался, женщина вынула из зева печи котелок с теплой картошкой.

— Почему вы помогаете мне? — спросил напрямую, не спеша притрагиваться к еде. Драконья кровь сжигала без вреда значительную часть опасных для людей ядов, но я больше не был драконом. А еще ходили слухи, что Братство придумало отраву, действующую именно на потомков Древних.

— Как тебя зовут? — вопросом на вопрос ответила женщина. Правильно истолковав мои сомнения, она демонстративно выловила из котелка картошину, обмакнула в крынку с растопленным маслом, начала есть. Под ложечкой засосало. Я непроизвольно сглотнул.

— Риккард… Рик.

— Так вот, Риккард, я считаю, что пролилось достаточно крови. И нашей, и вашей. Ты со мной не согласен? — женщина подперла щеку ладонью. В серых глазах отражался огонек лампадки, словно они сами мерцали внутренним светом.

Я угрюмо промолчал. Пока в подлунных королевствах существуют люди и драконы, кровь не прекратит литься.

— Этот взгляд… взгляд затравленного волка, и если охотники загонят зверя в угол, кто скажет, что случится? Не знаю, ждут ли тебя…