Люди похожи на песок, рассеянный ветром по земле. Попадают не туда, живут не так, терзаются сами и мучают других, отчаянно сопротивляются, потом, рано или поздно устав, смиряются. Если бы можно было остаться в пустыне, разбить в тени палатку под скалой, наслаждаться тишиной до скончания века и больше ни о чем не вспоминать. И ни о ком. Погрузиться в забытье, которое никогда не кончится. Здесь не может быть вчера или завтра. Время остановилось, потеряло всякий смысл, исчезло. Она закрыла с блаженством глаза, вдохнула горячий воздух пустыни, почувствовав себя впервые за много лет счастливой. Стало хорошо, покойно.

Проводник придержал ее лошадь: привал.

– Сколько коз надо купить, чтобы меня приняли в это племя? – спросила Алекс пожилого бедуина, показав на черные палатки в долине.

Старик вежливо улыбнулся:

– Бедуинов, живущих в пустыне, остается все меньше, людей переселяют в города.

– Мечта каждого смертного – жить в сказке, – сказал Ник и помог ей спешиться.

Сердце ударилось о ребра и замерло. Ник опустил ее на землю. Алекс отстранилась. Стало неловко от мысли, что он мог заметить ее внезапное волнение. Облизнула пересохшие губы, осторожно потрогала кончиками пальцев: солнце обожгло кожу. Сняла с плеч рюкзак, стала искать защитный крем, низко опустив голову, боясь встретиться с ним взглядом.

– Петра, – сказал коротко бедуин помоложе, указывая на город внизу, приглашая взглянуть. Проводники устроились на краю скалы и молча сидели, обхватив колени. Вероятно, если бы не нужда в средствах к существованию, не пустили бы чужаков в пустыню.

Ник покачал головой: перечитала путеводителей, увидела наяву и не поверила собственным глазам, поэтому выглядит такой сумасшедшей. Почему она его так раздражает? Откуда взялось это желание схватить, сжать до боли? В придачу это странное чувство узнавания… счастья и потери одновременно…

– Верите в переселение душ?

Алекс насторожилась, уловив его несколько ехидный тон, нахмурила красиво очерченные брови, пожала плечами и многозначительно промолчала. Он неслышно обругал себя, сказал примирительно:

– Словно узнаете все вокруг.

Она улыбнулась, разгребая песок, повертела в руке цветочную луковицу.

– Представляете, как здесь красиво, когда после дождей зацветают черные ирисы? – положила луковицу в ямку, аккуратно засыпала.

Ник промолчал, совершенно сбитый с толку ее спокойствием, отстраненностью, будто она одна на целом свете.

Человеческие фигурки в долине казались разноцветными муравьями. Алекс могла бы, устроившись на краю скалы, провести так весь день… если бы не этот человек…

Почему он постоянно наблюдает за ней, смотрит подозрительно, словно обвиняет в чем-то? Почему просто не сядет, обхватив, как бедуины, скрещенные колени, не посмотрит на древний город, раскинувшийся в долине среди скал, не послушает шуршание песка и позвякивание уздечек. Устроился рядом, достал из рюкзака флягу с водой, открутил крышку.

– Пейте, – сказал строго, не принимая отказа. – Хотите жить в пустыне и не знаете первого закона?

Первый закон? Хорошо. Сделала несколько глотков и вернула флягу.

Молодой бедуин сложил пустые бутылки из-под воды в седельные сумки: еще один закон пустыни. Алекс пошла к своей лошадке.

– У мадам обгорело лицо! – кинулся к Алекс старик бедуин, бросив поводья. Он снял свой платок, заботливо обмотал вокруг ее головы, прикрыл уголком нижнюю часть лица. Его лошадка покорно стояла за спиной хозяина. Проводник похлопал животное по холке и протянул Алекс руку, чтобы помочь.

Ник что-то тихо сказал проводнику и сам подсадил Алекс. Он выглядел ужасно рассерженным.

Почему? Никто не звал в горы, не заставлял! Одним только взглядом испортил волшебство. Не поедет больше с ним никуда! Если бы знала, что попадет с этим… в один автобус… если бы… сам вызвался, а теперь… увязался и не отстает. Можно подумать, его насильно тащили. Всю дорогу злится непонятно на что и, кажется, готов на весь мир заорать, как она ему противна. Он ей тоже. И нечего из себя благородного рыцаря изображать. Не поехала бы в горы, поплелась бы вместе со всеми под палящим солнцем к ущелью и завтра была бы похожа на Сомова.

Ник оглянулся назад: виду не подаст, что сердится! Спряталась – бедуинский платок и черные очки.

– Держитесь крепче, – предупредил проводник и, взяв лошадь за уздечку, повел вниз по вырубленной в скале лестнице. Копыта скользили, и Алекс испугалась, что ее лошадка не удержится на стершихся ступенях. Захотелось почувствовать под ногами твердую землю. Ник спешился и повел свою лошадь.

– Муж мадам хороший наездник, – одобрительно сказал проводник.

– И сильный, – добавил другой.

«Да, очень хороший наездник, но не ее муж», – сердито возразила про себя Алекс и кивнула, криво улыбаясь. Здесь должен был быть ее муж. Но она не будет думать ни о Егоре, ни о его мамочке, ни о Кристине…

Почти в конце лестницы, в неглубокой пещере, расположились торговцы, предлагавшие туристам монеты, бусы, бедуинские платки и женские портреты с закрытыми наполовину черными платками лицами, на которых были видны только подведенные сурьмой глаза.

Ник расплатился с проводниками. Старик бедуин тут же помог сесть в седло следующему туристу, отдыхавшему в тени скалы, и повел свою лошадь вверх по каменной лестнице – обратно в горы.

Старая бедуинка пригласила их присесть в тени и с интересом разглядывала Алекс.

– Мадам похожа на арабскую женщину. Те же разрез глаз и брови, – сказала она по-английски, когда Алекс убрала платок с лица и сняла очки.

– Говорили, один мой предок привез из путешествий по Аравийской пустыне жену, – беззаботно ответила Алекс, улыбаясь красивой бедуинке.

– Зеленоглазую? – с недоверием спросил Ник. Она пожала плечами: не хочешь – не верь. Можно, конечно, сказать, что она ничего о себе не знает, кроме маминых сказок. Может быть, она придумала это узнавание пустыни или ей просто хочется принадлежать к чему-то?

Любопытный Ник не унимался:

– Вам, наверно, легко дышится в этом мире, все принимают за свою.

– Конечно, я вернулась. – Алекс весело кивнула и взяла из рук молодой женщины, вышедшей из-за занавеса, служившего дверью в укрытие, стаканчик с чаем. С удовольствием сделала глоток:

– Пейте, не бойтесь!

Ник осторожно попробовал приторно-сладкий напиток с листочками мяты и еще каких-то трав. Женщины внимательно смотрели на обоих и, переглядываясь между собой, странно улыбались.

Алекс купила пару «старинных» фигурок, покрытых патиной и рыжей пылью, сунула в кармашек рюкзака.

– Определенно, подделка, – заметил Ник.

Она поднялась на ноги, стряхнула пыль с брюк, улыбнулась и тихо сказала старой бедуинке на прощание:

– Хочу превратиться в песчинку и остаться здесь навсегда.

– Не бросайте меня, я здесь совсем чужой, – попросил шутливо Ник, догоняя ее. – Что вы сказали ей на прощание?

– Это секрет.

Спускаясь с вершины хребта в долину, увидев плоские камни с прорезанными в них желобами, Ник стал рассказывать, что арабы до принятия мусульманства приносили кровавые жертвы богине Аль-Уззе, богине планеты Венера. Набатеи называли ее Хан-Уззай. Говорил без умолку, вспомнил все, что знал, может, даже нафантазировал.

Еще немного, и они дойдут до места встречи, Алекс поблагодарит его, сядет в сторонке и больше не заговорит. Она вообще редко говорит с кем-то, больше слушает или делает вид, что слушает, а на самом деле живет совсем в другом измерении и здесь – случайная гостья. Заблудилась в этом мире, потерялась…

Они почти столкнулись – так резко Алекс остановилась.

– Там, в кафе, ваши друзья. – Она указала на столы под навесом. – Теперь можете меня отпустить бродить в одиночестве.

Их заметили, замахали руками, приглашая присоединиться. Ник не успел возразить, как она скороговоркой произнесла:

– Спасибо и не беспокойтесь, не потеряюсь, – загадочно улыбнулась. – Я же вернулась… – помахала его друзьям и пошла в сторону амфитеатра. Бросила посреди дороги: спасибо и до свидания, а он остался стоять – онемевший, растерянный. Да что с ним не так?! Зачем ему проблемы? Надо довезти эту странную барышню без приключений до отеля, сдать на руки Варваре и ее опухшему от постоянного пьянства мужу, и пускай уж дальше сами…