Костя, узнав о том, что Григорий его уже и мельником определил, лишь головой покачал, но ночами спать перестал и к хозяйству поостыл. Днём ещё что-то делает, а вечером сядет на крыльце, курит, да молчит! Уж и Ксюша со скотиной управилась, да в доме после ужина прибралась, а Костя всё ещё табачок смолит!

Как-то вечером вернулся домой младший сынишка Кости и, присев на крылечке, спрашивает у отца: – Пап, а ты видел, какой плакат висит на правлении колхоза?

– Нет, сынок, не видел! А какой?

– «Пролетарии всех стран! Соединяйтесь!» – отвечает сын и, покатываясь со смеху, продолжает: – К тёте Ганне приехал племянник! Ну-у, который Мыкола! Так вот, он этот плакат перевёл на украинский язык и, знаешь, что получилось?

– Что? – с любопытсвом смотрит на сына Костя.

– А получилось: – «Голодранцы усих стран! Гопайтесь до кучи!» – умирает от смеха пострелёнок.

– Как, как? – переспрашивает отец и, услышав тот же перевод, начинает хохотать вместе с сыном так громко и заразительно, что на крыльцо выскакивают Ксюша и старший сын.

– Го-голодранцы, говоришь? Гопайтесь до-до кучи! Ох, не могу! Ну, сынок! Ну, уморил! – горгочет Костя. А сын, который уже давно не видел отца таким весёлым, упал на крыльцо и, обессилено скуля от смеха, стучит голыми пятками об пол!

А когда семья досыта насмеялась, Костя потрепал младшего за вихор и сказал: – Спасибо, сынок! Я теперь знаю, что мне делать!

И прокатился вскоре слух, что уезжает из села Костя. Оставляет дом, всё нажитое, мельницу и землю.

Григорий сначала не поверил: – «Он што, дурной? Здесь его корни! А где родился, там и пригодился!» Григорий ждал, что Костя заявится к нему и тогда, на правах старшего, он дал бы ему нахлобучку. Но Костя медлил и, где-то в глубине души чувствуя перед братом вину, Григорий отправился к Косте сам.

– А, Гриша, проходи в дом! – увязывая во дворе телегу с пожитками, сказал Костя. Когда же Ксюша собрала на стол, попросил жену: – Ты бы сходила к Валентине, нам с Гришей поговорить надо! Вряд ли мы когда-то ещё свидимся!

– Не сходи с ума, Костя! – как и раньше, принялся увещевать младшего брата Григорий! – У тебя ж семья, двое сыновей! Вступишь в колхоз, и всё образуется! А кто ждёт тебя на чужбине? Мы ж братья с тобой!

– Братья, говоришь? – усмехнулся Костя.– А разве не ты меня уже мельником назначил? Да ни где-нибудь, а на мельнице, которую я вот этими руками построил! …Костя помолчал и продолжил: – Я ж младший, но никогда и ни о чём тебя не просил! А ты…, ты ж предал меня!

– Ну-у, загнул! – возразил Григорий. – Аль не видишь, што время такое! Може, и мне уезжать прикажешь?

– Да нет, Гришаня, не прикажу! Это ты у нас на приказы мастак! Но и под твоим руководством с Витькой Бражниковым гопаться до кучи не стану! Если б ещё с теми мужиками, кого выселили, да с Иваном Кузьмичом, может, и объединился бы!

– Как это – «гопатца»? – не понял Григорий.

– А вот так! Это Димка, сам того не ведая, подсказал мне. Поеду в город, может, ребят выучу? А ты, Гриша, не думай, что пропаду! И мешать тебе не стану!

– Ну, как хочешь, уговаривать не буду! А надумаешь вернуться, напиши! Чем могу, помогу!

Костя покачал головой и ответил: – Да нет, Гриша, не вернусь! И напишу вряд ли! Прощай!

В тот вечер расстались братья навсегда. И дом Кости, сначала с петухом, а позже, когда непогода обломала петуху крылья и сбросила его на землю, дом этот несколько десятилетий стоял безлюдным, пока совсем не разрушился. Стоял немым укором Григорию, как напоминание о младшем брате, от которого старший брат не получил ни одной весточки.

И уже после войны, где-то в начале пятидесятых, приехал в село дней на десять третий – последний сын Кости, который родился уже после того, как Костя уехал из села. Племянник Григория Саша поселился в доме своего отца и только от него Григорий узнал, что старший сын Кости водит корабли; средний, тот самый Дима – в небе летает; а младший в науку пошёл, в Московском университете учится. В тот приезд свой подружился Саша с внуком Григория Серёжкой, который тоже приехал в деревню на каникулы, охотно привечал его в доме и говорил: – Сергунь, вырастешь, приезжай учиться в Москву! – и адрес мальчонке оставил. Да только потерял тот адрес Серёжка, а Сашу до сих пор помнит.

Помнит Серёжка и грозного деда Григория. Неулыбчивым был дед и боялся его Серёжка. А Григорий и в молодости был не шибко говорлив, а в старости и вовсе смурным стал. Больше двадцати лет председательствовал Григорий в колхозе. Всю войну вместе с дочерьми, да колхозными бабами жилы рвал, и от всей этой жизни неласковой крепко выпивать стал! Придёт вечером домой: когда – трезвый, а нередко – во хмелю, глянет на маленького Серёжку и … зажмурится! Из каких глубин этот мальчонка-безотцоващина, которого нагуляла его старшая дочь, глядит на Григория его младший брат Костя? Но ведь есть, есть сходство. Не сказать, что обличьем, а такой же смышлёный, да сообразительный! И, как Костя, всё и смотрит Серёжка в небо, да о кораблях говорит! Разные у Григория и у Кости судьбы, и ребята разные. У Григория дети и внуки земные, а этот? Почему он похож на Костю, не знает того Григорий. И хочется Григорию внука приласкать, да рука не поднимается. Что-то мешает старику. Может, последний, двадцатилетней давности, разговор с Костей?

И уже на исходе жизни, возвращаясь вечером из правления на нетрезвых ногах, оступился Григорий недалеко от дома, упал и замёрз бы, если б не подобрали его возвращающиеся из клуба ребята. Но простуда взяла своё и, пролежав несколько дней в горячке, ушёл Григорий из этого мира. А перед самой смертью как-будто сбросил Григорий с себя тяжкий груз и, глядя на жену печально и ласково, уже задыхаясь, сказал: – Ты-ы знаешь, я Костю во сне-е видел и про-щения у не-е-во попросил!

– А он? – спросила Валентина.

Пытаясь ответить, зашевелил Григорий немеющими губами, но уже отлетела его душа, и осталось недосказанным то, что много лет не давало ему покоя!

Когда-то наступает такое время и дети, стремящиеся к новой жизни, покидают своих родителей.

Первым из села уехал старший сын Григория Александр. У него уже была семья и дочь Неля. Но прослышал Александр, что в соседней области на реке строится гидроэлектростанция, и махнул на стройку. Смекалист и не глуп, Александр сперва работал бригадиром, а вскоре и в начальство выбился.

Первая жена у Александра умерла, когда дочурка ещё в школу не ходила и отец – человек занятой, на какое-то время отправил её к своим родителям. В селе Нелюшка под присмотром бабушки жила года два и даже неласковый Григорий, бывая в районе на совещаниях, каждый раз привозил Нелюшке гостинец – то петушка на палочке, а то и мармеладку с карамелькой в кулёчке. Но перед тем, как пойти Нелечке в школу, женился Александр во второй раз и жену приглядел родовитую, то ли из дворян, то ли графского сословия. Жене на стройке места не нашлось, и стала она воспитывать Нелечку, а чуть позже и младшую дочь.

Александр обзавёлся коровой, а жена-белоручка наняла прислугу. Нелечка в семье была главной. Её хорошо одевали и по тем временам семья Александра жила в достатке.

В начале войны Александр вместе с семьёй эвакуировался в Челябинскую область, сметливые люди были нужны и в тылу, а после войны вернулся на прежнее место.

Нелечка к этому времени закончила 7 классов и поступила в учительский институт, который позже был переименован в педучилище, а по его окончании вернулась к родителю.

В местечке, где жили, Нелечка считалась невестой богатой, и отец её уж очень хотел, чтоб жениха Неля искала по себе. И Нелечка искала, но …ребята попадались всё какие-то невзрачные! То ростиком не вышел, а то – простолюдин!

Сама же Нелли Александровна цену себе знает, да и внешностью Бог не обидел. Рост под 170, всё – при ней и, как теперь бы сказали – «модель!»

А уж если в школу идёт, то шляпка с вуалью, в одной руке портфель с тетрадками, а другая – в муфточке! Девчонки-ученицы, повстречав на дороге самую видную, да элегантную из всех учителей, аж замирают от восхищения и тихонько шепчут: – Смотрите, смотрите! Нелли Александровна идёт! Вот уж пава, так пава!