Огромные руки Акима пугали своими размерами. Широкая спина была прямой как будто натянутой. Голову он держал высоко. Акима боялись и мужики, и бабы, и ребятишки. Ни разу он никого не обидел, но людская молва приписывала ему нрав крутой и скорый на расправу. Страшились люди не только его физической силы, страшились его знаний.

Потеряются овцы, не придут домой вечером с деревенским стадом, сразу хозяйка к Акиму бежит, просит помочь вернуть овец домой. Он подойдет к печной заслонке, откроет её, приложит щёку к печи и начинает что-то беззвучно шептать, что говорит не слышно, только губы шевелятся. Постоит так, пошепчет, потом скажет:

– Иди, дома твои овцы.

Ни разу не подвёл, овцы действительно подходили к дому, когда хозяйка возвращалась от Акима.

По многим житейским вопросам он мог дать совет. Все деревенские работы знал Аким в совершенстве, любое дело мог сделать с мастерством, какое даётся лишь людям трудолюбивым и упорным в достижении цели.

Как-то зимним вечером пришёл он в дом к Мавре. Открылась без стука дверь, и в облаке пара на пороге появился дядька Аким.

Молча кивнул головой и, не ожидая приглашения, прошёл к столу и сел. Голова его была не покрыта. Чёрные с редкой сединой волосы серебрились инеем. В тепле волосы Акима стали влажными, и редкие капли воды стекали у него со лба, как будто он только что искупался в реке. Широкой пятерней он провёл по лицу и пристально посмотрел на Мавру, потом перевёл взгляд на Анисью.

– Вечер добрый, дядя Аким. – сказала Анисья. Краска бросилась ей в лицо, и чтобы скрыть смущение она подхватила Мишутку на руки и ушла на кухню.

– Здравствуй, Аким. Ты по делу пришёл или просто в гости пожаловал?

– Пожрать дай.

Аким встал, скинул с себя ватник, повесил его на гвоздь у выхода. Вернулся и сел к столу.

Мавра достала из печи чугун. Налила ему в тарелку щей. Поставила тарелку перед Акимом и пододвинула блюдо, на котором лежал начатый каравай хлеба.

Аким достал из кармана складной нож, отрезал кусок хлеба и в полной тишине стал есть.

Когда тарелка опустела, Аким положил ложку и предложил:

– Мавра, купи у меня чёрта. Прошу недорого, всего тысячу рублей.

– Аким, зачем он мне?

– Будет по дому всю работу делать. Ты только указания давай. Чёрт сильный, крепкий. Вас не обидит.

– Не надо, у меня и денег таких нет.

– Сторгуемся.

– Зачем он мне? – с испугом говорит Мавра.

– Должен же в доме быть мужик.

– Мужик должен, а чёрта мне не надо.

Аким вздохнул, поднялся, снял с гвоздя ватник и, не сказав ни слова, вышел за дверь.

С той поры повелось, что раз, а то и два в неделю заходил он к Мавре под вечер и уже не просясь, возникала перед ним тарелка с едой. Он неторопливо съедал то, что ему предлагали и уходил. Когда Аким появлялся в дверях, Анисья подхватывала сына на руки и уходила на кухню. Садилась на скамью у печи и ждала, когда Аким уйдет. Они с Маврой не обсуждали между собой визиты соседа.

Только раз Анисья сказала:

– Мама, я его боюсь.

–Я тоже. – ответила Мавра.

– Какого чёрта он к нам ходит?

– Анисья, не вспоминай чёрта, дело к ночи.

– Мама, ты как думаешь, у него правда чёрт есть?

– Откуда он у него возьмётся! Хотя, кто его знает, он мужик тёмный.

Принимали гостя по-прежнему, а он всё также молча ужинал и уходил, как будто так и надо.

Глава 4

Деревенская жизнь особенная. Течёт она по своим законам. Законы эти подчиненны одной цели – труду. С утра до вечера должен сельский житель работать, чтобы добыть себе пропитание, обогреть свой дом, напоить себя водой. Работа так привычна деревенскому человеку, что не отделяет он её от самой жизни. Ни это ли и есть гармония. Жизнь тихая и размеренная с простыми радостями и заботами установилась и в доме Мавры. Остались они вдвоём с Анисьей. Сёстры разъехались. Надя с Валей перебрались в Москву, поближе к старшей сестре Нюре. Деревенская жизнь была по душе только Анисье. Мишутка рос как на дрожжах. Окружённый слепой любовью трёх женщин, которые души в нём не чаяли, он становился мальчиком избалованным и своевольным. Уже в таком малом возрасте он устанавливал свои правила, а женщины им подчинялись, лишь бы ребятёнок не капризничал. Бабушка Маша тоже пыталась принимать участие в воспитании правнука, но это ей давалось с трудом, сказывался возраст. Зато своим присутствием она поддерживала Мавру, щедро раздавая советы и поучения. Анисья, работая с утра до вечера, принимала участие в воспитании сына мало. Прибегая на обед домой, или возвращаясь с работы вечером, при каждом удобном случае целовала его румяные щёчки, испытывая при этом такой прилив радости, что хорошее настроение не покидало её в течение всего дня. Анисью любили все: за характер спокойный и добрый, за трудолюбие и язык не брехливый, за то, что не сквернословила, что было редкостью среди доярок. Казалось, что вся оставшаяся жизнь так и пройдёт размеренно. Но не зря в народе говорят, сколь верёвочке не виться, конец всегда будет.

В самом начале лета, когда было много работы на ферме, а дома огородные дела ещё не закончились, Анисья так уставала, что вечером валилась в постель и засыпала мертвецким сном до первых петухов.

В Троицын день задержалась Анисья на ферме и потому возвращалась вечером одна. На большом камне на краю дороги сидел дядька Аким. Он не смотрел на Анисью, голова его была опущена вниз. В руках он держал палку, которой водил по земле. Анисья заторопилась. Дядька Аким поднял голову, пристально посмотрел на Анисью и поднялся с камня.

– Здравствуй, дядя Аким.

Она торопливо прошла мимо.

– Постой. – услышала она в ответ.

Анисья остановилась. Сердце её забилось в груди и стало тяжело дышать.

Дядька Аким подошёл, обхватил её и легко закинул себе на плечо, крепко обхватил ноги Анисьи.

– Молчи. – строго сказал и широко шагая, понес Анисью в глубь леса.

В июне ночи светлые, лишь слегка приглушится день, посереет всё вокруг, но темнотой не накроется. Поэтому трудно определить который час, вечер ли или ночь глубокая. Сколько было времени, когда вернулась Анисья домой, сказать трудно. Вошла в избу и остановилась на пороге. В сумерках разглядела, что сидит мать на кровати рядом со спящим Мишуткой. Тихо в комнате, ходики монотонно стучат, нагоняют сон.

Мавра осторожно, чтобы не разбудить внука, поднялась с кровати и подошла к Анисье.

– Что так долго? Мишутку еле усыпила, всё тебя ждал. Случилось что?

Приглядевшись к дочери, Мавра поднесла руки к лицу и упавшим голосом спросила:

– Кто?

– Дядька Аким.

– О-о-о-х. – протяжный вздох вырвался из груди Мавры.

Ходики простучали в нависшей тишине «Бе-да», «бе-да» или почудилось Мавре.

Доченька, как случилось то…

Говорит, а сама слёзы утирает краешком платка.

– Мама, не волнуйся… – Анисья помолчала. – Всё по доброй воле.

– Анисья, по какой доброй воли, что ты натворила! Ты же не знаешь какой Аким на самом деле. Он же жизни теперь тебе не даст. Уходить тебе надо.

– Мама, куда мне уходить, да и зачем.

– Анисья, ты вот послушай, что я тебе скажу. По молодости Аким и двое его дружков надругались над Татьяной. Что и как у них там произошло, никто так и не узнал. Только Аким, чтобы в тюрьму не пойти, женился на ней, прикрыл и себя и дружков своих. Родила Татьяна, как и положено, через девять месяцев сына Кольку. Чей это ребенок Акима ли или двух других неизвестно. Только Аким относился к Кольке как к чужому, и когда тот ушёл в армию служить, назад уже не вернулся. Живёт в райцентре, говорят, у него три дочки, но ни сам Николай, ни его дети ни разу к родителям не приезжали. Люди передают, что пьяница он запойный. Живет кое-как.

– Мама, помню я Кольку. Так ведь у них с тёткой Таней ещё два сына есть.

– Да, в этих сыновьях Аким не сомневается. Прожил он с Татьяной всю жизнь, только как жил, мучился сам и её извел. Никогда я улыбки у неё на лице не видела, ходит как в воду опущенная. Людей сторонится, даже подруги никогда не было. Аким не любит, чтобы кто-то гостевал, за порог избы не пускает чужих. Не даст он, дочка, тебе жизни. Уходи ты отсюда.