Кажется, все ядовитые миазмы, день за днем выдыхаемые огромным городом, стяжал над своими крышами старый Копай.

В сырую погоду воздух там особенно густ, непрозрачен, дрожит и трясется, как сваренный из падали студень.

И мнится – вот-вот зашевелится рыхлая почва, и полезут из своих нор тени прошлых его обитателей, станут резать его толстыми сырыми ломтями. А после, присыпав «для скуса» резаным укропом, понесут торговать на «Казачок»…

Я парил, а вокруг меня клубился, густел в ночи дух Копая.

Хотелось сбросить, содрать с себя быстро пропитавшуюся им одежду, подставить тело проходящему насквозь холодному лунному загару.

Оборвав на груди пуговицу, я потерял скорость и, кувыркаясь беспорядочно, едва восстановил равновесие уже над самыми перилами Горбатого моста.

Надо мною в снопе светящихся ночных мошек кружили три обнаженные женщины…

Вот и ведьмы – едва подумал я, как, подхватив меня под руки, они увлекли, закружили меня с собой в бешеном немом хороводе.

Молча, без слов, все ускоряя ритм, пока мост с его горящими виселицами-фонарями, редкие машины с рогатым светом фар и даже громада «Триумфа» с ночной рекламой не сжали меня в один сверкающий тесный обруч.

Прохладные пальцы раздевали меня, проникали под одежду, были всюду.

Дикое возбуждение охватило меня. И это притом, что неимоверная скорость выжигала глаза, резала щеки, забрасывала назад неспособную удержаться на шее голову.

Все это делало желание еще мучительнее, невозможнее. Я задыхался. Воздух Копая забивал мне горло.

– Я не муха!– собравшись с силами, воззвал я к разуму распалившихся теток.– Мне опора нужна…

Ведьмы, к моему удивлению, послушались. Вчетвером мы плавно опустились на мост к мощному фонарному постаменту. Старшая ведьма, пышногрудая брюнетка лет сорока, с резиновым от фитнесса телом была первой.

– Зачем ты здесь?!– выкрикнула она, вцепившись кровавым маникюром в чугунный ажур ограждения.

– Хочу летать, как хочу,– ответил я заготовленной фразой.– Или не летать совсем!..

Меня колбасило, как эпилептика. Казалось, мост рухнет от наших пароксизмов.

– Не знаешь, о чем просишь,– выдохнула она и, отступив в сторону, с облегчением привалилась к фонарному столбу.

Не дав мне обсохнуть, ее место заняла средняя ведьма.

Дама крайне интеллигентного вида, даром, что голая, очень походила на знакомую мне сотрудницу городского департамента здравоохранения.

В какой-то момент я даже пытался с ней заговорить, отчасти надеясь замедлить этот убийственный для меня ритм, но больше для того, чтобы между нами установился хоть какой-то человеческий контакт.

– Полученное даром не удержишь,– оглянувшись ко мне через левое плечо, она наградила меня таким сахарным оскалом, что комплимент ее татуажу в виде порхающей при каждом движении бабочки на ее ягодицах, застрял у меня в горле.

– …как воду в кулаке,– закончила она свою мысль, слизывая влагу с моего живота.

Когда подошел черед младшей – субтильной девушки с узкой сутулой спиной и длинными глазами, я напоминал себе коматозника, вернуть к жизни которого способен разве что сильный разряд электрического тока.

Но старшая ее товарка вцепилась мне в волосы, притиснула к перилам и, втолкнув мне в рот шершавый сосок, принялась сцеживать холодное молоко.

Дама из департамента здравоохранения при этом до крови искусала мне левое плечо.

– …что отнял, то твое,– сказала мне третья девушка, с трудом разгибая худенькую спину.

– Идет!– сказал я ведьмам, когда все закончилось и общение наше перешло в более спокойную фазу.– Достало это меня. Помогите!

Мы ударили по рукам, обменялись телефонными номерами и они улетели, напоследок предложив мне, если что, не стесняясь обращаться к ним снова.

А я лишний раз получил подтверждение тому, что женщина, даже если она ведьма, умна только умом своего мужчины.

Те же три дамочки, похоже, были свободны и очень по-своему восприняли мою просьбу…

После нашего романтического свидания я не то, что летать, ходить едва мог. К счастью не слишком долго. А потом, примерно через полгода, как-то само все наладилось.

Конечно, ведьмы меня не обманули. Они дали мне то, что я у них просил. Из того, что вообще способны были дать – о чем, собственно, и сказала мне честно каждая из них.

Я давно заметил – женщины врут гораздо реже мужчин.

Новое всегда приходит одним путем. Сначала проблески, потом, спустя время, свет.…

Но тогда тьма казалась мне беспросветной.

Доведенный до отчаяния, я шел к ним, думая, что если не смогу летать, как хочу, то лучше мне не летать совсем. Но, когда не можешь, вдруг оказывается, что хочешь этого еще больше!

Стоило мне, жаждущему освобождения, выломиться из одной клетки, как я тут же попал в другую!

Там, где есть стены, рано или поздно снова оказываешься взаперти…

4

– Не знаешь, о чем просишь, – не раз повторял Архиепископ Омский и Тобольский Максим, позируя мне для своего портрета.

В свои двадцать пять лет я не очень понимал, о чем он толкует. Тогда мне важнее было поймать долго ускользавшее от меня выражение его глаз.

В конце концов, портрет получился удачным. С холста на паству смотрел не Борис Иванович Кроха – таково было мирское имя Владыки, а именно архиепископ Максим.

Только отличие их крылось совсем не во взгляде…

Я просил трех ведьм о помощи, и на свой лад они помогли мне. Одна из них даже предупредила меня, что такие подарки обмену и возврату не подлежат.

Полученное даром не удержишь – прямо сказала она. Но до того ли мне было ночью на Горбатом мосту, чтобы вдаваться с голыми дамами в тонкости словесной эквилибристики?

Служащая городского департамента здравоохранения средняя ведьма имела в виду то, что некоторую управляемость своими полетами я получил от них с известным обременением.

Первые полеты пьянили, хотелось еще и еще и чтобы уже не спускаться с небес, но так не бывает.

И птицы садятся на землю…

А я садился часто в районе завода Баранова, туда, где я вырос. И очень скоро я заметил, что это не совсем те, хорошо знакомые мне с детства места.

И будто улица Богдана Хмельницкого та же, и вот она – бесконечная густая аллея вдоль завода Баранова с чугунным памятником Ленину напротив проходных…

Но что-то много кругом высоких кирпичных домов с глухими стенами, редкими окнами высоко, где-то на уровне шестого-седьмого этажа и стоят красные дома слишком тесно, и кроме аллеи нет кругом деревьев и травы, и остановка слишком далеко, и я забыл к ней дорогу…

И вот, я уже путаюсь и все не могу дойти до бабушкиного дома на 3-й Транспортной 9, а если, бывает, дохожу, вынимаю почту из ее незапертого почтового ящика, то ее все равно нет дома, хотя и дверь в пятую квартиру всегда открыта.

Да и зачем запирать, если каждый день идут к ней люди…

Однажды я все-таки встретил ее у Дворца Баранова. Мы вместе пошли домой, она немного отстала, и я снова потерял ее…

В другой раз, на той же темной аллее ко мне подошли четверо. Один рослый, за главного в компании, свинцово-серый. Спутники его мельче, молчаливые.

– Где она?

Кругом быстро сделалось сумеречно, душно. И угроза и страх исходили от них. Но я же мастер – с четырнадцати лет тренируюсь каждый день, у меня нога выстреливает, как из пушки, воткну – ребра треснут.