Технология глубоководной рыбалки достаточно подробно описана Хэмингуэем, поэтому я не буду останавливаться на деталях. Сначала мы долго кружили, высматривая стаи птиц. Заметив десяток бурых олуш, раз за разом пикировавших в воду, поспешили туда и наловили летучих рыб, которых тут же пустили на наживку и успели перехватить несколько хищников, преследовавших косяк: полосатых скумбрий, синих макрелей и маленького желтоперого тунца.

Все они в свою очередь пошли на наживку, теперь уже для основной нашей «дичи».

Матросы установили на палубе специальные шезлонги с привязными ремнями, блоки для лески и поворотные устройства для удочек весом в десять кило. Наживку бросили за борт на двухсотметровых лесках, по одному крючку на каждого, находившегося на борту, кроме Ани, которая благополучно проспала от обеда до ужина.

Теперь оставалось только ждать, в крайнем случае подплывать поближе к стаям птиц. В первый день мы вообще ничего не поймали. На закате лески пришлось смотать, потому что мимо проходил косяк дельфинов-афалин. Они окружили яхту, но мы шли слишком медленно, покататься на нашей носовой или кормовой волне было нельзя, и дельфины ушли. Вскоре тучи крачек, бурых чаек и рифовых цапель потянулись к гнездовьям на Тиране (кроме птиц, на всем большом острове живет только семья бедуинов и полсотни коз). Едва дождавшись конца вахты, я наскоро окунулся и потащил Анку в каюту.

В эту ночь она распробовала новый спорт по-настоящему. Девочке приходилось учится множеству замечательных вещей. Не стесняясь, говорить мне, чего бы ей хотелось, без запинки называя вещи своими именами и чуть-чуть возбуждаясь от собственного бесстыдства. Получать удовольствие от того, как видит и чувствует ее тело другой человек (поначалу Анка оказалась довольно эгоистичной в сексе, а от этого много теряешь). Ласкать пальцем вишенку, если я до нее не дотягиваюсь.

С радостной готовностью подставлять для ласки любое место, не сдерживать блаженные стоны и крики (боюсь, на борту мало кому удавалось выспаться), не бояться играть моим хвостиком, и многому-многому другому…

На второй день мы повстречали косяк синих тунцов и наловили по две-три рыбины каждый, так что жить стало повеселее, тем более, что это редкая вкуснятина.

Стремительные двухметровые тунцы — по сути дела, теплокровные рыбы, и их мясо больше похоже на куриное, чем на рыбье. Третий и четвертый дни принесли нам по нескольку мелких желтоперых тунцов, по красивому закату и встречу с семейкой китов-финвалов, пускавших фонтаны прямо под бортом неподвижного судна (мы даже немного поплавали с ними, быстренько надев маски). Анечка бегала по яхте в купальнике, собирая восхищенные взгляды, как линза лучи, а потом вообще осталась в одних плавках, чтобы поровнее загореть.

Мы уже зашли далеко в тропики, и море было таким теплым, что по ночам, не боясь акул, мы с ней трахались прямо в волнах, привязав к запястьям страховочные лини.

Один раз во время такого купания в светящейся воде нас неожиданно окружил косяк маленьких дельфинов-стенелл, стремительно проносившихся в прозрачной толще, словно метеоры. Их следы еще долго мерцали зелеными искорками.

Пятый день оказался удачным: двое туристов поймали по небольшой меч-рыбе, а кок подцепил здоровенного черного марлина. В течение трех часов рыбка размером с одноместную байдарку раз за разом «выстреливала» в воздух, пока одним из прыжков не сорвалась с крючка.

В это время мы уже шли обратно на север, развернувшись недалеко от Хургады.

Волны в этих местах покрыты маленькими синими медузками-порпитами, а за кораблем следуют стаи буревестников. Вся остальная жизнь проходит под водой.

На шестой день, снова в виду Тирана, я едва не поймал великолепного парусника.

Они не так велики, как марлины и меч-рыбы, хотя мой экземпляр был очень крупным — метра три, не меньше. Зато красивее парусника в открытом море, пожалуй, рыб нет. Подобно марлинам, он обтекаемой формы с коротким копьем на носу, синий с черными поперечными полосками, но на спине у него высоченный плавник с глазчатым рисунком наподобие павлиньего хвоста.

Пять с половиной часов я вываживал мою добычу, сбив, как положено, пальцы о рукоятку катушки. Время от времени рыба выпрыгивала из воды, расправив «парус», и в туче брызг с грохотом падала обратно. Наконец я подтащил уставшего противника к самому борту. Теперь надо было треснуть его по голове специальным деревянным молотком, подцепить лебедкой, поднять на борт… Через несколько минут его краски померкнут, и он станет просто серым, как стальная торпеда.

Тут на корме послышались вопли «попался, попался» и все кинулись туда. Я отстегнул ремни, лег на борт и ухватил рыбину за основание грудного плавника.

Крючок торчал из-под челюстной кости.

— Угадай, что я сейчас сделаю? — обернулся я к Ане. — Только никому не говори! — и я аккуратно вынул крючок.

— Ну как? — вернулся ко мне капитан.

— Сорвался.

— Жаль. А там ребята акулу поймали.

Акула никому не была нужна, но ее все же вытащили на борт, чтобы сфотографироваться рядом, а потом кинули обратно в море.

Вечером мимо яхты с издевательским помахиванием хвоста проплыл гигантский синий марлин — метров пять, наверное, — но наживки он величественно проигнорировал. Мы бросили якорь на безымянной отмели под защитой острова, чтобы утром еще поохотиться на удачном месте.

Среди туристов была маленькая, рыженькая, ужасно азартная американочка по имени то ли Джейн, то ли Джил — уже не помню. Она буквально сгорала от желания поймать что-нибудь, но ей упорно не везло. И вот, когда мы уже сматывали лески, на ее крючок попалась шикарная меч-рыба.

Джейн начала лихорадочно крутить катушку, а мы с ужасом смотрели на ее маленькие тонкие ручки, зная, во что они превратятся к вечеру. Самое обидное, что такого размера рыбу вытащить ей все равно не удастся, а кодекс глубоководной рыбалки запрещает кому-либо еще прикасаться к удилищу.

Но рыба, вместо того, чтобы часами бороться за метры лески, развернулась и пошла в лобовую атаку на яхту. Мы думали, что она протаранит борт — такие случаи нередки, но она прошла под килем и выпрыгнула с другой стороны. На мгновение сверкающая туша застыла в воздухе — огромный хвост полумесяцем, серповидные плавники, темно-синие бока. Нам даже показалось, что мы встретились взглядом с ее глазищами-блюдцами. Леска натянулась, поскольку проходила под килем брига, а рыба завалилась набок и ударом полутораметрового меча обрубила ее.

Джил чуть не прыгнула за борт от досады, а я мысленно поздравил рыбку и, довольный, ушел в каюту — учить Анку «верховой езде».

Теперь мы надеялись, что за следующий день наловим полный трюм рыбы, но не видели даже тунцов. Я понырял немного, но риф оказался малоинтересным. После обеда мы пошли обратно в залив. С севера дул довольно резкий ветер, так что паруса мы убрали и шли на моторе.

Кэп, стоявший у штурвала, вдруг закричал:

— Вижу фонтан!

Я вскочил с палубы, на которой мы загорали (к тому времени народ даже от плавок успел окончательно отказаться), и увидел впереди наклонную струйку пара. Не успели мы оглянуться, как оказались в стаде кашалотов.

Почему-то залезть в море рискнул, кроме меня, только Рикардо — кубинец-миллионер из Майами. Сквозь стекло масок мы увидели фантастическую картину. Покрытые шрамами туши китов висели в прозрачной воде, словно странные темно-бурые аэростаты. Некоторое время они медленно парили под серебряным сводом, а потом, как колоссальные капли ртути, разом пошли вертикально вниз.

Глубина в этом месте около километра. Больше часа мы стояли на месте, дожидаясь, пока киты вынырнут. Мы надеялись увидеть гигантских кальмаров, которых они иногда притаскивают с глубины, оглушив или убив ультразвуковым лучом. Наконец они вернулись и долго отдувались на поверхности, но, видимо, их добыча была мелкой и они слопали ее прямо внизу.

В Эйлат пришли на рассвете. После долгого плавания вдоль пустынных берегов город выглядел совершенно сказочным. Арава, продолжение залива, уходила дальше на север, словно сухое русло фантастической реки.