В общем, ничем не примечательная тусклая жизнь. Или нет? Лена ещё припомнила, что раньше, по осени, когда уже переставали выгонять скот, пастух куда-то пропадал. Никто об этом не задумывался, предполагали, что он просто сидит безвылазно дома. Зимой он вообще редко показывался. Но Лена как-то засиделась у своей подружки, жившей как раз в одном из тех двух заброшенных домов напротив, и возвращалась уже ночью. Услышала чьи-то шаги, притаилась у того самого колодца, и на фоне светлого неба различила высокую фигуру пастуха, шагающего домой уверенной походкой с большим рюкзаком за спиной. До этого она не видела его больше недели. То, что он прибыл из-за пределов деревни, она не сомневалась – у Нины с Фёдором лениво гавкнула собака, которую Лена хорошо знала по неприятному низкому голосу, то есть он шёл из леса по дороге. Лена потом сообщила эту новость подруге, та лишь безразлично пожала плечами – вскоре она покинула вместе с семьёй это место, пожелав им всем приятного времяпровождения. Случилось это около десяти лет назад. Лет пять пастух уже не исчезал на долгое время, приходил к кому-нибудь за едой, иногда помогал по хозяйству, либо его видели у колодца. Огород он никогда не выращивал.
Мысль сходить в дом пастуха крепко закрепилась в голове. Лена решила отложить это дело до завтра. Воображение рисовало ей всевозможные картины того, что она там увидит – от самых жутких до самых прекрасных, от пугающих до восхищающих. Повертевшись ещё немного, она наконец погрузилась в глубокий, на удивление крепкий сон; боль в ногах будто утихла.
4
День подходил к концу. Туман, ещё более густой, чем вчера, накрыл теперь не только поляну, но и поглотил своим плотным облаком и дома, и деревья, погрузив деревню в мокрую темноту. Казалось, он вот-вот проберётся и в жилища. Траву, листья деревьев, крыши, заборы – всё покрыла роса, окна изнутри густо запотели. Баба Зоя всё продолжала сидеть в кресле, правда в другом – прямо напротив окна, у противоположной стены комнаты. Перебралась она сюда недавно, с тем, чтобы лучше видеть комнату. За весь день она так ни разу и не вставала, не ела, не кормила коз, только сидела в полубредовом состоянии, которое с наступлением темноты ухудшилось. Она была уверена, что что-то её настигнет, и от этого не спрячешься. Оставалось только ждать. Нет ничего хуже ожидания неизвестности, причём жуткой неизвестности.
Откинувшись на спинку кресла, баба Зоя сжала пальцами края деревянных подлокотников и не шевелилась, глядя в пустоту ярко освещённой люстрой комнаты. Прислушивалась, приглядывалась, она находилась в постоянном напряжении. Настенные механические часы смело приближали сутки к концу, к уходу в вечность, в небытие. Их монотонное тиканье сейчас казалось более быстрым, чем обычно, хотя баба Зоя и понимала, что такое невозможно.
Вот и первый час. Та же комната, зашторенное окно, слева шкаф, комод в углу, справа – кровать, тумбочка со старым чёрно-белым телевизором, на нём – ваза с гладиолусами, небольшой стол перед окном, пара стульев и кресло.
Говорят, если чего-то очень ждать, непременно увидишь. Из головы никак не шли белые бескровные руки, гримаса лица. Услышав справа от себя, в соседней комнате, шорох, баба Зоя повернула голову – и в тот же момент вспыхнула резкая боль в позвоночнике, проникла в шею, руки, ноги… Не получалось даже разжать пальцы, уже белые от напряжения. Перед глазами возник туман, как будто резкость не навели; нижняя челюсть съехала вниз и в бок. В таком виде, оказавшись прикованной к креслу, баба Зоя мокрыми глазами смотрела в пустую комнату. Снова шорох, уже шорохи… непонятный тихий скрип, какое-то движение воздуха и штор. Почудилось движение под шкафом, скрипнула его дверь. Баба Зоя пыталась проморгаться, но не получалось. В расплывчатом изображении она увидела, как из-под шкафа, кровати, из тени под столом появляются пальцы белых бескровных рук. Появились кисти, а дальше – ничего. Она видела это, слышала тихий скрип кривых ногтей по краске пола! В экране телевизора ей привиделись очертания искажённого лица; за шторой определённо кто-то прятался. Она видела носы сапог под шторами, край плаща в щёлке между ними. И так продолжалось бесконечно. Руки всё ползли, но никогда не доползали, из-за штор никто не выходил, лицо в экране телевизора не менялось, а баба Зоя никак не теряла сознание!
Около часа ночи Федор проснулся – приспичило в туалет. В тех крупицах света, которые всё-таки проникали сквозь туман и запотевшее окно, у видел отвернувшуюся к стене Нину – она спала, сопела. За окном возникло непонятное светлое пятно, но Фёдор впопыхах не обратил на это внимания; вышел из спальни.
Нинка закашлялась и проснулась. Повернулась на спину, села. На этот раз кашель не отступал; возникло ощущение, что лёгкие сейчас выйдут наружу, а горло разорвётся. В тусклом свете она различила на пододеяльнике тёмные пятна крови. Глаза почти не открывались, лицо покраснело и распухло. Хрипя, Нина стала кричать мужа, потянулась за стаканом воды на тумбочке. Не удержав равновесие, упала на пол, уронив и стакан, и настольную лампу, и все свои таблетки, ударившись при этом о край тумбочки. А кашель не проходил! Распластавшись на полу, Нина могла думать лишь об одном – когда же это кончиться, то есть придёт смерть.
Криков жены Фёдор не слышал, зато до него хорошо доносился лай собаки, срывающийся на хрип. Фёдор вышел на улицу. Собака рвалась с цепи, глядя за забор, на небольшое светлое облако, медленно передвигающееся над тропинкой в сторону их дома. Приглядевшись, Федор различил в нём очертания человека, туловище которого плавно переходило в загнутый снизу хвост. Не обращая больше внимания на собаку, он попятился назад, чуть не упав на ступеньках, забежал в дом и запер дверь. Теперь он мог бы услышать хрипы из спальни, но забыл про всё на свете, осталась единственная задача – бежать подальше отсюда. Он снова вышел на улицу, но облака уже не было. Фёдор бросился заводить их старый трактор, потом побежал за Ниной. Её он обнаружил на полу у двери в спальне, в запачканной кровью сорочке, с зажатой в кулаке упаковкой таблеток. Она, видимо, пыталась доползти до кухни, но сил не хватило. Не кашляла больше, еле дышала. Фёдор стал её усаживать и тормошить, пытаясь привести в чувства:
– Нинка, вставай! Давай! Нам надо ехать!
Нина хоть и пришла в чувства, но своим телом совершенно не владела. Непонимающим взглядом она уставилась на Фёдора, словно не помнила даже его. Тот принёс стакан воды, обрызгал ей лицо, остальное заставил выпить. После пары минут этих реанимирующих действий Нина пришла в себя и с помощью крепких рук мужа даже поднялась на ноги, вместе они поковыляли к выходу. Нина ничего не спрашивала, вообще не говорила и не сопротивлялась. Пёс теперь жалобно скулил на цепи, поняв что его хозяева удирают. Фёдор отстегнул его, усадил Нину в трактор, залез и сам и наконец включил первую передачу. Рявкнув и выпустив облако вонючего дыма, трактор резко тронулся и медленно поехал к лесу, сопровождаемый радостным псом, увозя людей прочь из этого забытого места.
Лене тоже не удалось поспать в эту ночь. В первом часу она проснулась по неизвестной ей причине, как просыпаются люди с чутким сном, словно что-то встревожило её. Николай мирно сопел рядом. Полежав несколько минут и растеряв остатки сна, Лена повернулась на живот и заглянула за занавеску окна. Сквозь запотевшее стекло виднелось светлое пятно, медленно перемещающееся вдоль домов. Протерев пальцами стекло, она различила в пятне очертания хорошо знакомого человека.
Тревога мигом превратилась в ужас. Лена попыталась встать, но ноги на дали ей сделать этого: любая попытка придать мышцам хоть малейшее напряжение отражалась невыносимой болью. Оставалось только беспомощно лежать. Впрочем, когда она следующий раз бросила взгляд за окно, то ничего необычного там уже не заметила, но ноги не проходили. Вскоре до неё донёсся приглушённый лай собаки, звук двигателя трактора. Однако их пёс почему-то не лаял, не отвечал своему единственному соседу, один раз только жалобно проскулил. Пол ночи Лена пролежала, прикованная к постели, потом незаметно для себя заснула. Когда проснулась, в окно уже заглядывало яркое, но уже желтоватое августовское солнце, поворачивая на юг. Мужа рядом не было, не лаяла собака, не тарахтел трактор, боль в ногах прошла. Чувствуя себя выспавшейся и отдохнувшей, Лена прошла по освещённым комнатам, заглянула на кухню в поисках мужа, вышла на улицу. Корова с несколько недовольным видом паслась у дома, привязанная к забору, у собачьей будки стояла полная миска еды. Пёс, правда, почти не притронулся к еде, да и вид у него был какой-то напуганный. Увиденное очень удивило Лену – муж никогда не проявлял заботы в хозяйстве. Сам он ковырялся у их старого, если не древнего, трактора, доставшегося им от соседей, тех самых, где жила Ленина подруга. Уезжая, они отдали трактор им, и он тогда уже был в плачевном состоянии. Насколько помнила Лена, пользовались они им всего несколько раз и то давным-давно.
