И, впрочем, кого только тут не встретишь. Порой кажется поразительной судьба человека, сидящего рядом с тобой, а иногда и твоя жизнь удивляет твоих случайных попутчиков. Именно здесь происходят самые непредсказуемые встречи, именно здесь ведутся самые честные разговоры и произносится оправданная ложь, и именно здесь слова нелепы, но значат куда больше, чем поступки, здесь происходят самые горькие прощания и самые страстные поцелуи. Именно здесь – распутье, на котором вершится человеческая судьба, здесь – перекрёстки жизненного пути. Это пересадочные станции, антракты в спектакле, перемирия на войне. Это маленькие отдельные миры, которые немного выпадают из реальности, являясь одновременно крутым поворотом твоей дороги и пунктом временного отдыха, началом чего-то нового и неизведанного и концом чего-то старого и изученного. Это совершенно мистические места. Но, может, я слишком философски отношусь к этому вопросу.

Прекрасен образ пути. Он никогда не бывает одинаковым, а смысл дороги никогда не бывает понятен до конца. И прекрасен путь исключительно тем, что является по природе своей доказательством твоего развития. Всегда ли вы жили в одном месте? Я, допустим, провела несколько лет раннего детства в деревеньке, по размерам сравнимой с маленьким городом. Я очень хорошо запомнила крутые берега приветливо-прохладной речки; солнечные поля ржи, возвышающиеся надо мной, маленькой, золотистым шатром; с немыслимым восторгом и радостью, запечатлённой в детских глазах, я трогала бархатные перламутровые лепестки сиренево-розовых ирисов, растущих у бабушки в саду; и совершенно безоговорочно я верила тому, что майские жуки называются майскими, потому что посланы принцессой Маей разбудить предстоящее лето, заснувшее в чашечках жасмина и гроздях бабушкиной сирени (откровенно говоря, не помню, кто для меня сочинял такие сказки). Побывать вновь в деревне мне довелось только спустя десять лет – и мне стало действительно страшно оттого, насколько сильно повлияло на моё восприятие это десятилетнее путешествие. Берега возле местной реки больше не казались такими опасными – ведь я стала в два раза выше; рожь вовсе не возвышалась надо мной, хотя вызывала не менее приятные впечатления – вы только представьте: бескрайнее море охристо-золотистой ржи, волнами перекатывающейся под дуновениями свежих ветров. Прекрасны были и бабушкины ирисы, которые я теперь не тыкала пальцами, а созерцала с одухотворённым видом; и теперь я знала, что майских жуков называют майскими просто потому, что появляются они в мае. Теперь все эти вещи не стали в моих глазах хуже или лучше, они стали другими, настолько другими, что перестали быть самими собой. Мои крутые берега остались в раннем детстве, а теперь у меня были берега другие, вполне пригодные для спуска к реке. Вот оно – путешествие… Уехав раз, ты никогда не сможешь вернуться назад, и никогда ничего не останется прежним. Всё, с чем мы когда-либо расстаёмся уходит в небытие, но вместо этого наступает новое. И это нормально. Взгляды на жизнь должны меняться, это простое подтверждение работы мысли, подтверждение обыкновенного и такого удивительного развития. Вот она, дорога в десять лет, в миллионы километров и в миллиарды впечатлений… Это два драгоценнейших подарка от жизни: развитие и память. Развитие – всегда нечто новое, память – сокровищница пережитого. И для развития дороги необходимы, как воздух, будь то поездка на курорт или смена места жительства. Путь заставляет размышлять, хотя и не всегда о хорошем, к примеру, как в этот раз. Увы, думала я вовсе не о бабушкиной сирени и майских жуках, оставшихся так далеко позади.

Если сказать обобщённо, дорога выдалась не менее грустной, чем осенняя погода.

По приезде я вполне успешно освоилась в университете, куда с лёгкостью перепоступила, быстро нашла общий язык с однокурсниками и преподавателями – я компанейский человек, хотя большую часть свободного времени предпочитаю проводить в одиночестве. Меня не особо смущало расставание с прежней жизнью, и не особо напрягала политическая обстановка, из-за которой нам пришлось покинуть город. Благодаря интуиции, я, как и мой друг, всё знала заранее, только на подсознательном уровне. Словом, я по-прежнему чувствовала себя относительно спокойно и чем-то даже была довольна. Моя старая жизнь становилась без Игоря слишком пустой, слишком много в ней вещей, связанных с ним настолько, что исправить что-то в настоящем уже было невозможно. К примеру, из-за Игоря я вконец рассорилась с двумя замечательными подругами и рассталась со своим молодым человеком – он был ревнивым товарищем. Собственно, подруги тоже ревновали, но если с этой проклятой дружеской ревностью ещё можно было что-то сделать, то некоторые аспекты дружбы с Игорьком совершенно не прописывались в понимании моего бывшего как исключительно дружеские. И парнишка был вовсе не виноват в том, что не воспринимал наши с Игорем драки подушками и нашу любовь покусать друг друга. Просто он человек другой, ну а я не настолько его любила, чтобы отказываться от общения с другом. Это был один из тех случаев, когда дружба оказалась сильнее любви. Да это и не любовь была, а влюблённость. Впрочем, не суть… Проблема в том, что в той старой жизни, в моём городке, после исчезновения Игоря, осталось слишком много пустых мест, которые чем-то надо было заполнять, а чем, я не имела ни малейшего представления. К примеру, по субботам я привыкла приходить к нему и пить чай с чабрецом, сидеть до полуночи и обсуждать книжки. Я привыкла как минимум раз в неделю идти после учёбы не домой, а к другу на ночёвку. Даже если мне нужно было делать домашнее задание, я приезжала к нему, готовила обед или ужин, рассказывала, что происходит в моей жизни, помогала по дому, иногда даже вещи ему гладила, а свои задания оставляла на ночь и вследствие благополучно засыпала где-то на середине, а просыпалась уже утром где-то под боком у друга, отдохнувшая и накануне перетащенная Игорем на кровать. А теперь это время у меня было свободно и потеряно одновременно. Но благодаря переезду, смене привычной обстановки, все чёрные дыры на душе удалось залепить новыми событиями. Кроме того, мне пришлось досрочно сдавать сессию, чтобы быстро перевестись в другой университет, поэтому сидеть на месте и меланхолично вздыхать, надеясь на внезапное снисхождение жестокого неба, мне пришлось совсем недолго.

Жили мы теперь у бабушки, которая оказалась очень рада нашему приезду. Здесь собралась почти вся наша семья, включая двоюродных и троюродных братьев и сестёр, дядей и тёть, многочисленных племянников и просто родственников, кровную связь с которыми установить было сложно, но, к счастью, всё это семейное изобилие проживало не в бабушкиной квартире. Все они, как единое доисторическое племя, кочевали из одного дома в другой в качестве гостей, а у бабушки сидели чуть ли не круглосуточно, ибо пирожки были только у неё. К толпе в своей новой обители привыкнуть было сложно, но я и с этим смирилась. С другой стороны, из-за обилия народа в доме никогда не было скучно. Я всегда могла пойти на кухню и помочь бабушке с готовкой, могла обратиться к маме с просьбой погулять со мной, могла поднапрячь двоюродных братиков, чтоб они показывали мне местные парки, могла даже выехать в лес с дедушкой, однако пользовалась этими возможностями редко, ибо я, несмотря на природную способность находить общий язык с людьми, являлась неисправимым интровертом. Если вы зовёте меня гулять, я всегда соглашусь на длительную прогулку, и если вы мне звоните, я не буду отмазываться несуществующими делами, а с удовольствием поговорю; но должно случится что-то действительно из ряда вон выходящее, чтобы я кого-то позвала гулять или кому-то позвонила. И вовсе это не означает, что я отношусь к людям пренебрежительно – если я не даю о себе знать, это не значит, что я о вас не думаю. Напротив, думаю, вспоминаю, иногда даже больше, чем вы. Это странноватое качество – не извещать о себе на протяжении года – во мне принимают редко и с опаской. А зря. По крайней мере, у вас всегда есть гарантия того, что если я всё-таки звоню, значит и вправду очень хочу вас слышать. А у меня такой гарантии нет – увы.