– Ольга Александровна. – Лера села возле женщины. – Прошу вас, не уходите. Я поговорила со Светланой Алексеевной, и та тоже считает, что вам нужно подлечиться. Еще недельку, может, даже меньше. Иначе вы снова попадете в больницу.

– «Светлана Алексеевна считает»! – пробурчала женщина. – А чего ж она раньше-то молчала! Я уже настроилась, домой позвонила, чтоб ждали! Что уж… – Она опустила голову, быстрым движением смахивая слезы. – Останусь. Худо мне и впрямь, муторно. Но только на неделю!

– Ладно, ладно, – согласилась обрадованная Лера. – Сейчас ложитесь, скоро вам сделают укол. Пара дней – и вам станет лучше, увидите.

– Посмотрим, – вздохнула Савинова, вытягиваясь на постели.

В столовую Лера поспела к шапочному разбору. Первого уже не было, от второго остался лишь гарнир – макароны с подливкой.

Взяв тарелку остывших макарон и компот с пирожком, Лера уселась за столик возле окна. Зал был пуст, лишь за соседним столом уныло ковыряла вилкой в тарелке медсестричка с косой. Вид у девчонки был грустнее некуда.

Лера взяла свою еду и перебралась к ней за столик. Девушка удивленно покосилась на нее, но ничего не сказала, продолжая вяло поглощать давно остывший обед.

– И часто ты получаешь такие нагоняи? – полюбопытствовала Лера.

– Какие? – не поняла сестра.

– Ну, я мимо проходила утром и слышала, как завотделением тебя пропесочивал.

– Он прав, – вздохнула девушка. – Я ведь действительно часто пропускаю работу. Кто будет такое терпеть?

– А чего ж ты пропускаешь? – удивилась Лера.

– К Гошке езжу, – доверчиво сообщила девчонка.

– К какому еще Гошке?

– Парень мой. – Медсестра отложила вилку и отодвинула почти полную тарелку. – Его в армию забрали недавно. Ну, вот и… – Она посмотрела на нее огромными, вполлица, серыми глазищами и добавила совсем тихо: – Плохо ему там.

– То есть? – не поняла Лера. – Как – плохо? Болеет?

– Бьют его. Он гордый слишком, не захотел старшим подчиняться, которые, ну как их, деды. А там так нельзя. Вот и дерется, один против всех. Уже два раза в санчасти лежал. Боюсь я за него, потому и езжу. – Девушка снова вздохнула, глубоко и горестно, и принялась за компот.

Лера молчала, не зная, что ответить на эту неожиданную и печальную исповедь.

– Меня зовут Настя, – неожиданно представилась сестричка. – А вас?

– Лера. И можно на «ты».

– Ладно, – покладисто согласилась Настя. – Вы… ты у нас теперь будешь работать?

– Да.

– Хочешь, скажу одну вещь? – Настя таинственно округлила глаза.

– Давай, – опешила Лера.

– Ты… очень красивая! – выпалила девушка и залилась краской.

– Ой, ну ты даешь! – Она невольно рассмеялась. – Я думала, что-нибудь важное, а она…

– Правда, правда, – серьезно подтвердила Настя, – с тебя портрет хорошо писать. Я, как увидела, сразу про это подумала.

– Скажешь тоже, – смутилась Лера.

Девчонка разительно отличалась от тех, с кем она познакомилась за сегодняшнее утро, выглядела такой юной, чистой и неискушенной, что Лера почувствовала к ней искреннюю симпатию, смешанную с жалостью.

– Ты тоже очень даже ничего, – ответила она на комплимент. – Особенно коса замечательная. У меня ни в жизнь бы такие волосы не отросли.

– Хочешь, заговор скажу, чтоб выросли? – предложила Настя.

– А поможет? – усмехнулась Лера.

– Обязательно, – убежденно и горячо подтвердила девушка, – у меня прабабка сто заговоров знает. И от ангины, и от несчастной любви, и даже от бесплодия. Значит, так: берешь куриное яйцо, золотое колечко, зеркальце… – Настя вдруг замолкла на полуслове, напряженно глядя на дверь столовой.

– Зеркальце, – нетерпеливо повторила заинтригованная Лера. – Что дальше? Эй, ты заснула? – Она тоже обернулась, желая увидеть причину Настиного беспокойства.

В дверях стояла Наталья в своем крахмальном халате и высокой шапочке. Встретившись взглядом с Лерой, она улыбнулась и исчезла.

– Не люблю ее, – мрачно призналась Настя, поднимаясь из-за стола.

«И ты тоже! – подумала Лера. – Надо же, не одна я такая».

– Прабабка говорила: «Бойся людей с дурным глазом». У нее глаза дурные, заметила? – Настя сгребла грязные тарелки в стопку.

– Да ну тебя! – отмахнулась Лера, вставая следом за девушкой. – Тебе бы ужастики сочинять, а не в больнице работать.

Однако она подумала, что Настя права, и глаза у старшей медсестры действительно дурные. И тут же вспомнила Анну, ее вызывающие формы, смазливое накрашенное лицо, уверенный, залихватский тон. Вот она бы посмеялась над Лерой, услышав, о чем та беседует с чудаковатой медсестричкой!

– Пойдем-ка работать, Настасья, – деловито сказала Лера. – А то мы с тобой заобедались.

Савинова выписалась только через две недели. За это время Лера успела по-настоящему подружиться с Анной, дважды поссориться и помириться со Светкой, нежно, по-сестрински привязаться к «блаженной» Насте и, наконец, убедиться, какая первоклассная медсестра Наталья.

Лере казалось, вся ее предыдущая жизнь была намного беднее событиями, чем эти четырнадцать дней, промелькнувшие стремительно и молниеносно.

Каждый из них приносил кучу новых впечатлений, проблем, требующих безотлагательного решения, тревог и маленьких успехов. Едва переступив порог больницы, Лера тотчас забывала обо всех своих переживаниях и с головой погружалась в работу.

Тягостные воспоминания наваливались лишь вечером, когда на негнущихся, гудящих от усталости ногах она добиралась до садика и видела полные тоски Машкины глаза. Тогда Лерины мысли сразу возвращались к Илье, его предательству и подлому многомесячному молчанию.

Машка молча шагала домой, старательно обходя лужицы на тротуаре, негромко, трогательно посапывая в такт ходьбе, и Лера испытывала острую, мучительную вину перед ней.

Ужин проходил в бесплодных попытках разговорить дочку. Лера задавала Машке вопросы о садике, но та отвечала неохотно, по большей части односложно: да, нет. Едва покончив с едой, она зевала и просилась спать.

Уложив ее, Лера чувствовала, что и сама начинает клевать носом. Наскоро переделав хозяйственные дела и приняв душ, она с трудом доходила до кровати и тут же проваливалась в сон. А назавтра все повторялось.

Отделение жило своей жизнью, напряженно, но слаженно. Лера постепенно, день за днем все глубже входила в эту жизнь, постигала ее особые, порой негласные законы, улавливала истинную, а не видимую суть вещей и отношений.

Врачей, кроме Леры, было четверо. В первый день она познакомилась со всеми, кроме старенькой Полины Михайловны, пенсионерки, работающей в больнице на полставки и вечно хворающей – то сердце, то давление.

Анна, красивая, наглая, самоуверенная, втайне мечтала о ребенке, которого не могла родить после неудачного аборта. За цинизмом и бравадой она скрывала тоску и отчаяние.

Светлана недавно похоронила родного брата и после работы спешила не домой, устроить свое измученное тело на диване, а к обезумевшей от горя матери.

Обо всем этом, а также о многом другом Лера узнала исподволь, из мимолетных разговоров, сплетен, которыми полнилась ординаторская, и просто из личных наблюдений.

Теперь ей была ясна и истинная причина Настиного отношения к Наталье. Она оказалась банальной: вечно витающая в облаках Настя к своим обязанностям относилась небрежно. Она частенько задерживалась с процедурами, а то и вовсе забывала выполнить назначение врача, и эта ее расхлябанность выводила из себя педантичную и пунктуальную Наталью. Между ней и девушкой по много раз в течение дня вспыхивали конфликты. Наталья нападала, Настя защищалась, оправдывалась, а потом бежала жаловаться Лере, в которой с первого дня почему-то признала покровительницу. Лера только пожимала плечами: было очевидно, что Насте сейчас не до работы, ее слишком волнуют проблемы личного порядка.

Единственным, кто так и оставался для Леры полной загадкой, был Максимов. Она старалась избегать его, по всем вопросам советовалась со Светланой. В свою очередь завотделением также не предпринимал больше попыток заговорить с Лерой, и она начала сомневаться в том, правильную ли оценку дала шефу при первом знакомстве.