Моя комната, видимо, раньше принадлежала прислуге. Довольно быстро я вычислила, что нахожусь прямо под спальней Джулс и Уилла. Прошлой ночью было слышно все. Разумеется, я старалась не слушать. Но чем больше я усердствовала, тем отчетливее в ушах отдавался каждый звук, каждый стон, каждый вздох. Словно они хотели, чтобы их слышали.

Сегодня утром они тоже этим занимались, но, по крайней мере, тогда я смогла сбежать из «Каприза». Нас всех просили не гулять по острову ночью. Но если сегодня будет то же самое, я ни за что здесь не останусь. Лучше уж рискнуть и утонуть в торфяном болоте или свалиться с утеса.

Я играюсь с телефоном, включая и выключая режим «В самолете», чтобы увидеть, произойдет ли что-нибудь с надписью «Нет сигнала», но ни черта не меняется. Да я и сомневаюсь, что мне кто-нибудь писал. Я потеряла связь со всеми своими друзьями. Не то чтобы наши дороги разошлись. Скорее я просто исчезла из их жизни после того, как бросила университет. Сначала они присылали мне сообщения.

Внезапно я чувствую, что не могу дышать. Я тянусь к прикроватному столику. Там лезвие бритвы: такое маленькое, но такое острое. Я стягиваю джинсы и прижимаю бритву к внутренней стороне бедра, ближе к белью, вдавливаю его в кожу до тех пор, пока не идет кровь. Бордовая кровь на фоне бледной кожи. Это не такой уж большой разрез; я делала и побольше. Но боль фокусируется в одной точке, там, где металл пронзает кожу, и на мгновение кроме этого ничего не существует.

Дышать становится немного легче. Может, я сделаю еще один…

В дверь стучат. Я роняю лезвие и быстро натягиваю джинсы.

– Кто там? – спрашиваю я.

– Это я, – отвечает Джулс, открывая дверь прежде, чем я разрешаю ей войти – это так в стиле Джулс. Слава богу, что я реагирую молниеносно. – Нужно посмотреть на тебя в платье подружки невесты. У нас еще есть немного времени перед тем, как приедут Чарли с Ханной. Джонно забыл свой чертов костюм, так что я хочу убедиться, что хотя бы кто-то из ближнего круга будет выглядеть подобающе.

– Я уже его мерила, – отмахиваюсь я. – Оно хорошо сидит.

Ложь. Понятия не имею, подходит оно мне или нет. Я должна была прийти в магазин, чтобы его померить. Но я находила отговорки каждый раз, когда Джулс пыталась меня туда затащить: в конце концов она сдалась и купила платье сама, но с условием, что я сразу же его померю и скажу, в пору ли оно. Я сказала, что все хорошо, но не смогла заставить себя его надеть. Оно так и лежит в большой вычурной коробке с того момента, как Джулс его привезла.

– Ты-то, может, и померила, – говорит Джулс. – Но я хочу посмотреть. – Внезапно она мне улыбается, будто вспомнила, что так принято. – Можем пойти в нашу спальню, если хочешь, – она произносит это таким тоном, будто это какая-то немыслимая привилегия.

– Нет, спасибо, – отвечаю. – Я лучше останусь здесь…

– Пошли, – настаивает она. – У нас там большое зеркало.

Тогда я понимаю, что выбора у меня нет. Иду к шкафу и достаю большую сине-зеленую коробку. Джулс поджимает губы. Я знаю, ее бесит то, что я еще не повесила платье.

Когда я росла с Джулс, мне иногда казалось, что у меня две мамы, или одна, но такая же, как у всех остальных – властная, строгая и так далее. Сама-то мама такой никогда не была, в отличие от Джулс.

Я следую за ней в спальню. Несмотря на то, что Джулс ужасно чистоплотная, даже несмотря на то, что окно открыто, чтобы проветрить комнату, здесь пахнет телами, мужским лосьоном после бритья и, думаю (не хочу думать), сексом. Мне кажется неправильным находиться здесь, в их личном пространстве.

Джулс закрывает дверь и поворачивается ко мне, скрестив руки на груди.

– Ну давай, – подгоняет она.

Кажется, что выбора у меня все равно нет. Джулс умеет внушить это чувство неизбежности. Я раздеваюсь до белья, крепко сжав ноги на тот случай, если на внутренней стороне бедра все еще идет кровь. Если Джулс увидит, совру и скажу, что у меня месячные. На коже выступают мурашки от легкого ветерка из окна. Я чувствую, как она на меня смотрит; мне бы хотелось, чтобы она оставила меня одну.

– Ты похудела, – критически замечает она. В ее тоне слышится забота, но она кажется наигранной. Я знаю, что она скорее всего завидует. Как-то раз она напилась и жаловалась мне, как ее в школе обзывали «толстухой». Она всегда отвешивает комментарии по поводу моего веса, как будто она не знает, что я всегда была худой, еще с самого детства. Но можно ненавидеть свое тело и когда ты худая. Чувствовать, будто оно от тебя что-то скрывает. Чувствовать, будто оно тебя подводит.

Но Джулс права. Я похудела. Сейчас я могу носить самые маленькие свои джинсы, и даже они с меня сваливаются. Я не пыталась похудеть, ничего такого. Но та пустота, которую я чувствую, когда не ем… она соответствует моему состоянию. Она кажется правильной.

Джулс вытаскивает платье из коробки.

– Оливия! – рассерженно вопит она. – Оно что, все время было в коробке? Ты посмотри на заломы! Этот шелк такой тонкий… я думала, ты отнесешься к платью чуть бережнее. – Ее голос звучит так, будто она разговаривает с ребенком. Думаю, именно так ей и кажется. Но я больше не ребенок.

– Прости, – отвечаю. – Я забыла.

Ложь.

– Что ж, слава богу я взяла отпариватель. Но потребуется целая вечность, чтобы привести платье в порядок. Займешься этим потом. А сейчас просто надень его.

Она заставляет меня вытянуть руки, как маленькую, и натягивает платье через голову. Когда она это делает, я замечаю маленькую ярко-розовую отметину на внутренней стороне ее запястья. Думаю, это ожог. Он выглядит свежим, и я удивляюсь, как она его получила: обычно Джулс так осторожна, она не бывает настолько неуклюжей, чтобы обжечься. Но прежде, чем я успеваю рассмотреть ожог получше, она хватает меня за плечи и ведет к зеркалу, чтобы мы обе посмотрели, как я выгляжу в платье. Оно нежно-розового цвета, который я сама бы никогда не выбрала, потому что так я выгляжу еще бледнее. Почти такого же цвета, как этот шикарный маникюр, который Джулс заставила меня сделать в Лондоне неделю назад. Джулс была недовольна состоянием моих ногтей: она сказала маникюрше, чтобы та «сделала с ними все возможное». Теперь, когда я смотрю на свои руки, мне хочется рассмеяться: розовый блестящий лак в стиле жеманной принцессы шикарно сочетается с моей искусанной, кровоточащей кутикулой.

Джулс делает шаг назад, скрестив руки и сузив глаза.

– Оно немного висит. Боже, уверена, что это самый маленький размер. Ради всего святого, Оливия, лучше бы ты мне сказала, что тебе велико, – я бы отдала его ушить. Но… – она хмурится, неспешно выписывая вокруг меня круги. Я снова чувствую холодок и дрожу. – Не знаю, может, так оно тоже ничего. Пожалуй, это может сойти за стиль.

Я изучаю себя в зеркале. Фасон платья совсем не вульгарный: неглубокий круглый вырез, в стиле девяностых годов. Я даже сама могла такое выбрать, если бы оно было другого цвета. Джулс права: выглядит не ужасно. Но сквозь ткань просвечивают мои черные трусы и соски.

– Не переживай, – успокаивает Джулс, будто прочитав мои мысли. – Я взяла тебе бюстгальтер без бретелек. А еще купила телесные стринги – знала, что сама ты такое не возьмешь.

Супер. Так я буду чувствовать себя не такой чертовски голой, это точно.

Это так странно – стоять вот так вместе перед зеркалом, Джулс позади, и мы обе смотрим на мое отражение. Между нами есть очевидные различия. Во-первых, у нас совершенно разные фигуры, и у меня нос изящнее – мамин нос, – а у Джулс волосы лучше моих, такие густые и блестящие. Но когда мы стоим вот так, я вижу, что мы похожи больше, чем может показаться с первого взгляда. Форма лиц у нас обеих мамина. Сразу видно, что мы сестры, или почти сразу.