– Зачем звонишь? Что-то случилось?

Сперва я хотел ответить «нет», но передумал и сказал «да». Я не знал, чем мне это поможет, но решил хотя бы потянуть время.

– У меня к тебе одна просьба.

Хэчжин молчал, ожидая, что я скажу дальше.

– Ты помнишь ресторан на острове Ёнчжондо, где мы ели сашими в мамин день рождения?

– Аааа… «Леон»?

– Да нет, «Леон» – это кафе. Если пройти еще метров пятьдесят от него, то прямо на берегу моря будет этот ресторан, называется «У Косиля».

Хэчжин опять сказал: «Ааа…»

– Вчера после вечера, устроенного в честь преподавателей, мы пошли туда и продолжили праздновать.

Говорят, обычный человек в среднем врет восемнадцать раз в час. Тогда мой результат превышает среднестатистический не только количественно, но и качественно. Честность вообще не моя сильная сторона. Стоит мне захотеть, и я без труда сочиню такую вот правдоподобную историю.

– Я забыл там свой сотовый, но не могу поехать туда прямо сейчас. До обеда я должен отправить материалы заведующему кафедры, еще сегодня вывесят результаты экзамена, нужно проверить, сдал я его или нет.

– Результаты будут известны уже сегодня?

– Да.

Хэчжин, как я и планировал, сразу предложил:

– Я поеду и заберу его. Не переживай.

– Тот ресторан открывается не раньше десяти, тебе нормально?

– Ну, подожду за чашечкой кофе в «Леоне».

Я решил проверить, как он собирается туда добраться:

– Если ты устал, поезжай на такси, я потом отдам тебе деньги.

– На такси? Ты с ума сошел? До острова Ёнчжондо слишком далеко.

Это означало, что он поедет на автобусе. О такси можно было даже не заикаться.

– А мама встала? – спросил Хэчжин, когда я уже собирался положить трубку. Я сразу нажал кнопку «конец связи», словно не услышал его последних слов. Поставив телефон на место, я начал думать о маме, лежащей в гостиной. Кровавые следы по всему дому можно было объяснить по-разному, но окровавленная бритва отметала все эти версии. Она была орудием убийства, которое прошлой ночью лежало в кармане моей куртки, а сегодня утром нашлось под моей кроватью. И бритва принадлежала мне. Я не мог представить себе, как этот факт примет Хэчжин и как на него отреагирует. А как он воспримет смерть мамы? Испугается, расстроится или разозлится? А узнав о моем затруднительном положении, он все равно поверит мне и встанет на мою сторону?

Вдруг я вспомнил последний день зимы одиннадцать лет назад – за два месяца до смерти дедушки Хэчжина. Мне было четырнадцать, а Хэчжину пятнадцать. Мы заканчивали среднюю школу. Я, подчиняясь маминой воле, выбрал гуманитарную школу, где мог параллельно с учебой заниматься и спортом. Хэчжин, который хорошо учился, смог поступить в престижную гимназию, но в итоге выбрал училище культуры и искусства. Классный руководитель настаивал на гимназии, но сломить упрямство Хэчжина ему не удалось. Хэчжину обещали бесплатное трехлетнее обучение и вдобавок ко всему предлагали ежемесячную стипендию – видимо, это и стало решающим фактором при выборе. Еще он верил, что эта школа поможет ему осуществить давнюю мечту. По правде говоря, у него и не было другого выбора.

В то время Хэчжин был главой семьи. Когда ему было три года, его родители погибли в автокатастрофе, а вырастивший его дедушка уже несколько месяцев лежал в больнице с почечной недостаточностью и циррозом печени. Никто не мог сказать, когда его выпишут. Хэчжин был самым занятым учеником во всем мире: он практически жил в больнице, ухаживая за дедушкой, днем еще ходил в школу, а по ночам подрабатывал на соседней заправке за 2900 вон в час.

Хэчжин и дедушка жили в постоянной нужде. Дедушка получал социальное пособие и зарабатывал гроши, собирая и продавая макулатуру. На эти деньги они еле-еле сводили концы с концами. Несмотря на бедность, дедушка был категорически против того, чтобы Хэчжин подрабатывал. Пусть он много пил и сильно нуждался, но совесть не позволяла ему перекладывать на своего маленького внука заботы о пропитании. Дедушка все время повторял: «Ты только учись, за все остальное отвечаю я». Но когда он попал в больницу, Хэчжину пришлось самому зарабатывать на жизнь.

В то время я тоже был постоянно занят – усиленно готовился к чемпионату по плаванию среди юниоров, который должен был пройти в Новой Зеландии. Из-за этого мы с Хэчжином почти не виделись. Я слышал о нем только от мамы, которая ежедневно приходила ко мне в бассейн. Судя по тому, что она знала весь распорядок дня Хэчжина, она, видимо, каждый день носила в больницу продукты.

Последний день две тысячи пятого года тренер освободил нас на полдня, отменив послеобеденную тренировку. Он велел нам поехать домой, вкусно поесть, а наутро в первый день нового года к девяти вернуться в бассейн. Понятия не имею, как мама разузнала про это, но не успел я выйти, как она уже ждала меня во дворе бассейна. У нее было очень хорошее настроение. Прямые волосы до плеч, белое пальто, которое я ни разу раньше не видел, красивое лицо с макияжем. Она немного волновалась. Я сел к ней в машину, пристегнулся и спросил:

– Ты куда-то собираешься?

– В район Тонсундон, – ответила мама, не объясняя зачем.

И мы поехали. Однако, машина остановилась у главного входа в больницу, где лежал дедушка Хэчжина. Я был в полном недоумении. Из здания выбежал Хэчжин. Я отстегнул ремень, собираясь выйти из машины. Я понял эту ситуацию по-своему и решил, что мама оставляет меня с Хэчжином, а сама поедет в Тонсундон.

– Не выходи, – остановила меня мама, а Хэчжин улыбнулся мне и сел к нам на заднее сиденье.

– С Новым годом! – сказала мама Хэчжину.

– И вас, мама!

Хэчжин протянул что-то из-за спины. Это была большая конфета в форме сердца, размером с мамино лицо, в середине которой была надпись:

The apple of my eye[2].

На мамином лице появилась улыбка, щеки зарделись, в глазах читалось смущение. Помню, именно в тот день Хэчжин впервые назвал ее мамой. Возможно, именно поэтому она застеснялась или ее просто тронула надпись на подарке. А может, по обеим причинам. Но я никогда не видел ее такой.

– А дедушка тебе разрешил? – спросила мама, аккуратно положив конфету на приборную панель. Хэчжин широко улыбнулся.

– Дедушка думает, что я пошел на работу.

Мама смотрела в глаза Хэчжина через переднее зеркало и улыбалась, словно между ними был заговор. Всю дорогу они то и дело так переглядывались, по-прежнему не объясняя мне, куда мы едем и зачем. А я и не спрашивал – раз сказали в Тонсундон, значит в Тонсундон. Время от времени Хэчжин задавал мне какой-нибудь вопрос о моей жизни и тренировках, а я каждый раз односложно отвечал: «хорошо», «да», «нет», «не знаю». Когда разговор прерывался, его подхватывала мама. В основном говорили о состоянии здоровья дедушки или о книгах и фильмах, которые знали только они. Мы долго простояли в ужасной пробке и, наконец, добрались до улицы Тэханно. Маме пришлось дважды объехать парковку, прежде чем она отыскала свободное место и запарковалась.

– Пойдемте.

Мы шли по празднично освещенной улице, заполненной толпами людей. Идти рядом, бок о бок друг с другом, было трудно. Едва мы сделали несколько шагов, как прохожий толкнул маму плечом, и она чуть не упала. Я протянул руки, но маму уже успел поддержать Хэчжин. Еще пара шагов, и маму опять толкнули, тогда Хэчжин обнял ее за плечи и повел сквозь толпу. Мне ничего не оставалось, как брести следом за ними.

Через некоторое время мы вошли в итальянский ресторан, в нем было совсем тихо, и казалось, будто мы очутились в другом мире. Я все еще не знал, зачем мы приехали в этот район, да и знать особо не хотел. Мама взяла в руки стакан с соком и с грустью сказала, что состарилась на целый год, но рада тому, что мы с Хэчжином стали на год взрослее. Тогда я подумал, что мы приехали, чтобы отметить последний день уходящего года. Теперь я уже не помню вкуса еды, которую мы заказали, значит, она была не очень-то вкусной или просто у меня было плохое настроение.