— Светлой Пасхи, — улыбнулся и он — он не мог не улыбаться, глядя на нее сейчас. — Тебе идет эта шляпка.

Она чуть склонила голову, поправила прядь волос, заложенную за ухо, и, снова взглянув на Ноэля, негромко сказала:

— Спасибо!

— Вы уходите в церковь?

— Да, — кивнула она. — А ты?

— Нет. Позже уйду к генералу на праздничный обед. Отказаться никак нельзя, понимаешь?

— Понимаю. Я буду ждать.

— Я постараюсь сбежать пораньше. Мне нужно сказать тебе… много всего…

— Мне тоже.

Ноэль выдохнул. Стало легко. Он знал, что скажет ей. Знал, чего она будет ждать от него. И знал, что скажет она. Плевать на все. Они будут вместе. Если нужно, он останется в этом чертовом городе. Он найдет способ. Главное, что сейчас она стоит перед ним в этой шляпке и улыбается.

— Грета! Галстук! — донеслось из комнаты Рихарда, а потом на пороге показался он сам и хмуро провозгласил: — Я, в конце концов, откажусь от него!

— Не откажетесь, — она еще раз улыбнулась Ноэлю и подошла к Рихарду. — Вы будете в галстуке, как и положено.

— Ну так вяжи! — рявкнул Рихард. — Мы опаздываем!

— Светлой Пасхи, герр Лемман, — подал голос Ноэль.

— Вы в церковь, конечно, не идете, — без одобрения констатировал немец.

— Я англиканец.

— А еще говорили, что француз! Разве среди французов бывают англиканцы?

— В жизни случается всякое, а у меня был не самый покладистый английский отчим.

Рихард поморщился, а потом проворчал:

— Нынче Пасха. Вам любая церковь подойдет.

— Я подумаю, герр Лемман, — рассмеялся Ноэль и посмотрел на Грету. Ее пальцы расправляли складки галстука. А он почему-то подумал о том, что она ни разу не видела его в штатском. И да, он тоже ненавидел галстуки, хотя у него было целых две руки!

— Грета, ну что ты возишься! Который час? — продолжал бурчать Лемман.

— Старый ворчун! — усмехнулась она, поцеловав его в щеку. — Ничего мы не опаздываем. Идемте!

Она направилась в прихожую. Проходя мимо Ноэля, шепнула: «Светлой Пасхи!» И скользнула пальцами по его ладони. Он попытался сжать ее руку, но не успел, словно цеплялся за воздух. Когда за ними закрылась дверь, он таки пригубил свой кофе, который безнадежно остыл. И подумал о том, что это самый вкусный кофе, что он пил в своей жизни.

Взяв Рихарда под руку, Грета оглянулась на дом. Она легко представила себе, как Ноэль еще некоторое время постоял в коридоре, потом поднялся к себе в комнату. Мимолетно подумала, что сама сейчас хочет остаться с ним.

— Что ты плетешься, как вяленая рыба? — услышала она недовольный голос Рихарда.

— А вы куда так торопитесь? Еще в пятницу называли себя атеистом, отправляясь по пивнушкам, а теперь боитесь опоздать, — Грета улыбнулась и чуть сжала его локоть. Но шаг ускорила.

В церкви уже было немало людей. Они с Рихардом кивали знакомым, желали Светлой Пасхи. К Грете подошла фрау Бауэр, с которой они тоже обменялись добрыми пожеланиями. Наконец она взяла сборник гимнов и прошла на свое место. Все остальное делала привычно, механически. Мыслями была далеко. Под голос пастора и орган она мечтала. Ей представлялись домашние уютные сценки. Она слышала, как Ноэль читает ей вечерами. Видела, как он кладет голову ей на колени где-то на пляже. И радостно улыбнулась, когда представила себе маленькую золотоволосую девочку. Пусть глаза у нее будут такие же, как у Ноэля. Подхватив псалом, который запели вокруг нее, Грета пыталась угадать, как Ноэль захочет ее назвать.

После службы они еще какое-то время провели в церкви. Теперь уже Грета торопилась домой. Быть там, у окна на кухне и ждать Ноэля. Большего ей не нужно.

Они шли дорогой, усыпанной гравием, по обочинам которой зеленела трава и цвели цветы. Небо казалось синим и ярким. И зелень была яркой. Кажется, не было совсем ничего тусклого или неясного. С мира будто бы только что стерли толстый слой пыли, и оказалось, что под ним он играет новыми свежими красками.

Все вокруг имело четкие очертания, все вокруг имело теперь особенный смысл и особенную стать, будто солнце выхватывало самое главное. Яркие линии и контрасты, запах воды с озера, крики птиц в небе. Когда за поворотом показался дом Лемманов, не менее ярко обрисовалась на крыльце темная мужская фигура. Фигура была долговязая и худая. Почему-то разглядев ее, Рихард резко стал и тяжело задышал.

Мужчина же на крыльце, заглядывавший до этого в окно, обернулся к ним.

— Фриц, — выдохнула Грета и крепко ухватилась за руку Рихарда. Ей тоже пришлось остановиться.

Октябрь 1937 года, Бремен

Среди разноцветных флажков и фонариков, зазывал и громкой музыки, смех Фрица различить было бы сложно, если бы он не стоял так близко и не обнимал ее за талию, что выглядело, может быть, даже и непозволительно для юноши и девушки. Представление еще только началось, но было так оживленно и весело, что хоть со смеху покатывайся.

— Гляди, ну настоящая собачья морда, вот уродец! — хохотал Фриц. — Говорят, эти ребята из французов. Ну разве только если из французских цыган. Я уж не представляю, где такое могло родиться!

Грета бросила быстрый взгляд туда же, куда смотрел Фриц, и отвернулась. Она жалела этих несчастных. Но думать дальше эту мысль не стала. Слишком ей было хорошо и весело рядом с Фрицем.

— Спасибо тебе, что уговорил меня приехать сюда, — она чуть качнулась к нему всем телом. — А давай поищем карусели?

— Да что их искать! Вон же!

Фриц схватил ее за руку и побежал в сторону большого цветастого шатра, за которым пестрели аттракционы. Дорогой успел растолкать кучу людей, выслушивая не самые лестные комментарии в свой адрес. Но такой уж он был — когда видел цель, переставал замечать что-либо еще на свете. К примеру, когда ему пришло в голову отправиться с Гретой на ежегодную ярмарку Фреймаркт в Бремен, он вовсе не думал о том, что могут возражать его родители. Или что ее не отпустят. Он просто решил поехать на ярмарку. И всем пришлось с этим смириться. При этом на лице его всегда сохранялось завидное спокойствие, когда ему противоречили. Потому и спорить с ним было сложно.

Просто этим утром в последнюю неделю октября было достаточно тепло и солнечно, он забрал Грету из дома, не обращая внимания на недовольный взгляд ее отца, проворчавшего: «Она обещала выучить уроки с младшим братом». А потом они отправились на станцию, сели на поезд и за несколько часов оказались в Бремене.

Пробираясь среди рядов со сладостями, он кивнул на пряники в белой и коричневой глазури на одном из прилавков и спросил ее:

— Есть хочешь?

— Хочу! — ответила Грета, восхищенно глядя на Фрица.

Она не умела вести себя так, как он. В каждом его слове, в каждом жесте всегда была уверенность в своей правоте. И ей это нравилось. А еще ей нравилось, когда он, как теперь, крепко целовал ее в щеку и снова вел куда-то сквозь толпу, прокладывая им обоим дорогу.

— Полфунта пряников в белой глазури! — скомандовал Фриц, и, расплачиваясь, увидел за спиной молоденькой торговки нечто такое, что тут же привлекло его внимание и заставило позабыть про карусели. — Грета, смотри, тир! Я бы пострелял!

Уже спустя несколько минут, тоже совершенно позабыв про карусели, Грета восторженно наблюдала, как Фриц ловко сбивает все мишени в тире. Он был самым красивым, самым высоким и самым статным на всей ярмарке. Она с улыбкой замечала восхищенные взгляды, которые часто бросали на него девушки. А он выбрал ее. Еще Фриц был самым метким. Грета смотрела, как он уверенно держит винтовку, и представляла, каково это — оказаться в его руках, чувствовать, как они обнимают ее, прижимают к себе.

Она стыдливо отвела взгляд и заметила еще один ярмарочный шатер. Шатер кузнеца. Грета подошла к нему и с интересом стала разглядывать медальоны, выставленные на продажу.

— Можем сделать любую надпись! — услышала она ломающийся юношеский голос.

Грета подняла глаза и увидела мальчишку-подмастерье, которые стоял рядом с прилавком и весело подмигивал ей. Кивнула.