- Это я его так называла. Когда познакомились, назвался Владимиром Александровичем, а оказалось, - Вольф Исцхокович! - Кира невесело рассмеялась. - Это я потом узнала, когда он умер.

   - Любила его?

   - Любила? - Брови Киры приподнялись, она покачала головой. - Мне было спокойно с ним. Забавный старикан.

   - Так он старик был? - Клава хихикнула. - Сластолюбивый старикашечка? Охочий до молоденьких попок?

   - Нет, Нет!.. Не говори так! Нельзя! - Кира бросила неприязненный взгляд на Клаву. - Не говори так. Он, может, единственный после бабули, кто любил меня и... Аннушку.

   Клава испуганно заморгала, щеки ее побледнели, она припала впалой грудью к столу, виновато заглядывая в глаза Киры, как побитая собака. - Прости, я не хотела... Дура, я. Что с меня взять!

   Кира улыбнулась, - не пугайся так... Что ты, в самом деле. Я его встретила на вокзале. Устала тогда, осень, дождь, холодно... Еще и простыла. Смотрю, старичок все поглядывает в мою сторону. Подошла. Пригласил меня к себе. Думаю, - старый пиз..н, ладно, пошли. Только я ему сразу сказала, - минет делать не буду и целовать тоже. Он кивал, суетился все, носом шмыгал... Приехали к нему домой. А там... Со дня сотворения мира наверное никто не убирался. Он мне и говорит, - вы, милая барышня.

   - Барышня? - Клава хихикнула.

   - Ты слушай..."Вы, милая барышня, не могли бы у меня убираться"? Я уже хотела послать его, да увидела в углу кабинетный рояль, заваленный нотами. Руки зачесались, я же никогда не играла на рояле. Спрашиваю, - поиграть можно? Он обрадовался, закивал, подошел к роялю, открыл. Бархатную тряпочку снял с клавиатуры. У меня клавиши на пианино тугие, я по привычке и ударила, так он чуть ли не подпрыгнул. "Девочка, моя! Кто же так играет? Я понимаю, рояль - ударный инструмент, но бить зачем? Сила, она должна идти изнутри"! Он так осторожно меня под локоток, сам сел. И начал играть. Я поначалу даже не узнала, а ведь это был мой любимый концерт Бетховена! Моя бабуля играла здорово, но этот старикан?! Он не играл, казалось, музыка сама рождается из-под его пальцев.

   Кира замолчала. Клава в нетерпении дотронулась до ее руки, затеребила, - ну... Говори, говори... Что дальше то? Я будто сериал смотрю!

   - Повернулся ко мне, глаза так хитро блестят, говорит: "Повторите?" Я села, стала играть... Нет, не то... Не получается. Я сначала... Опять не то. У меня от обиды слезы выступили. Тогда этот старичок положил руку на плечо и говорит: "Вы у меня будете убирать, а я вас буду учить". А я ему отвечаю: "Кто меня и мою дочь кормить будет?" Он сразу как-то просел, глазами моргает, нос опять захлюпал. "Простите", - говорит. Тут уж меня заело, - вы зачем меня привели к себе? А старичок так тихо извиняющимся голосом отвечает: "Смотрю, вы такая молодая, а как загнанная собака с голодными глазами. Мне жалко вас стало. Могу платить, но немного. Пенсия у меня маленькая, профессорская. Вы лучше переезжайте ко мне. Стол будет один, хватит на нас троих пенсии". Я так и притормозила. Откуда вы знаете, что я одна с ребенком? А он так голову наклонил, лысину свою погладил. "Знаю", - говорит. Вот так к нему и переехала с Аннушкой. Поначалу были подозрения, что имеет ко мне червонный интерес, да потом поняла... Одиноко ему было, одному.

   - Так этот старичок так и не...? - Клава замолкла, выразительно приподняв ниточки бровей.

   Кира усмехнулась, - он - нет, да я сама пожалела его. Ему что надо было? Чтобы я просто спала с ним рядом. Обнимает меня, голую, прижмется к спине, дышит в шею... Говорил, что так китайские императоры согревались молодыми телами наложниц, чтобы у них мужская энергия прибывала. Смешно... Как-то ноты перебирала, а там надпись, "Воле на память". И подпись - Утесов. Я и стала его Волей называть, вот такой нехилый старичок оказался. Залипла я у него, как муха в мёде. Многому он меня научил, все говорил, - ты, Кирочка, ритм должна принять, как биение сердца. Вот ты волнуешься, оно уже по-другому бьется, ты испугалась, - оно трепыхается... Ритм в джазе, он живой, он изнутри рождаться должен. Это не просто восьмушки с половинками, это дыхание музыки. Веселый был, все шутил, - мечта старика - умереть в постели с молодой женщиной. Как накаркал. - Вздохнула Кира.

   - Ну,.. а потом, что?

   - Потом приехала его сестра из Одессы, выскребла все из квартиры, только ноты отдала. Оказывается, он завещал мне всю свою нотную библиотеку. Я на вокзал уже не могла вернуться, тут соседка моя, Алла, помогла устроиться уборщицей в магазин. А потом увидела объявление, - Кира посмотрела на часы. - Мне к роялю...Труба зовет. - Поднимаясь, спросила: "А почему ты хозяина Бухгалтером зовешь"?

   - Говорят, что еще Союз когда был, сидел он... За продажу валюты.

   Они вышли из комнатки, Клава закрыла на ключ дверь, подергав ручку, проверила. - Мне тоже пора на кухню. Гаджи уже, наверное, сердится, этот татарин больно горяч.

   - Мне кажется, он добрый.

   - Они тут все - добрые, - с тайной усмешкой тихо произнесла Клава.

   4.

   Облака, похожие на хлопья грязной ваты, медленно уплывали за гряду гор, нависших над городом, ветер тихо шелестел остатками листвы серебристого тополя, под которым Кира лежала на раскладушке. Ей было жаль дерево, бабушка говорила, что тополь такой же старый, как и дом. Видимо корни его уткнулись в камень, ему не хватало воды, и он медленно погибал. А, может, это какая-то кармическая связь? Умирают же собаки на могилах своих хозяев. Кира вздохнула, перевернулась на живот. Тимур, развалившийся рядом с раскладушкой, поднял голову, вопросительно уставился на хозяйку, вильнул хвостом, потянулся, зевнул, обнажив зубы до премоляр, и опять улегся. Душно... Смолк стрекот цикад, казалось воздух потяжелел, насытившись влагой, до слуха Киры доносился едва слышимый рокот. Внезапный порыв ветра взметнул сухую землю, раздался удар грома, поднимая фонтанчики пыли, упали первые капли дождя. Тимур подскочил, вопросительно посмотрел на хозяйку, махнув хвостом, потрусил к веранде. Сложив раскладушку, она поспешила следом.

   Кира не могла подавить состояние беспокойства, все тело словно гудело от внутреннего зуда. Она успокаивала себя, что, возможно, виной тому была гроза, надвигающаяся на город, но в потаенной части ее сознания зрела мысль, что дело не в грозе, а в том, что сегодня должна была играть на банкете у Качевского... Кира видела его дом. Большой, сложенный из местного белого камня, он был на удивление прост и изящен, словно белая чайка присела отдохнуть на выступе скалы. От особняка вниз спускался каскад ступеней к маленькому пляжу, у деревянного причала которого, словно пес, поджидающий своего хозяина, всегда покачивался большой двухпалубный катер. Иногда, глядя из окна мезонина на бухту, она видела катер Качевского. Оставляя за кормой вспененную воду, из которой чайки жадно выхватывали рыбу, поднятую из глубины мощными винтами, он стремительно скользил, едва касаясь глади моря, и вскоре исчезал, маленькой точкой уходя в горизонт.