Но Григорий чувствовал себя оскорблённым.

Для этого не было никаких рациональных причин, если не считать прохладного приёма Ильи Аркадьевича в день заселения. Однако почему-то именно этот момент оказался последней каплей в чаше Гришкиных унижений. Как водится, он «записал должок» в соответствующий уголок памяти и стал ждать своего часа. Он больше не протягивал руку и ни разу не перешагнул порог своих соседей, но, встречаясь с ним на крыльце, они и не догадывались, что маховик запущен и начался обратный отсчёт их хрупкого благополучия…

Новая власть остро нуждалась в специалистах, большинство из которых в революцию покинули страну, и положение Ильи Аркадьевича казалось незыблемо прочным. Он принял революцию довольно безразлично. Тесно общаясь с рабочими железнодорожных мастерских и пользуясь их доверием, он, конечно, не мог не знать о том, чем они дышат; ему не раз приходилось выручать тех, кому грозило увольнение за участие в марксистских кружках. «Вот вы над ними квохчете, как наседка, господин Дедов, – говорил его начальник. – А вы не думали, что будет, ежели эти карбонарии, не дай Бог, придут к власти? Думаете, они вас пощадят?» Но Илья продолжал верить, что все эти кружки – не более чем детская болезнь, и нельзя допустить, чтобы от каких-то там глупостей пострадало дело. Ведь хороший мастер – на вес золота! И потом, железные дороги необходимы любому правительству, каких бы воззрений оно ни придерживалось: людям надо ездить в другие города, заводам и фабрикам необходимо подвозить сырьё и вывозить продукцию, городам требуется продовольствие, и никакая власть этого не отменит.

Вот и теперь Илья Аркадьевич продолжал работать почти так же, как и раньше, если не считать определённых проблем с материалами и запасными частями, которые возникли во время войны. Но он и руководимые им мастера научились своими силами выходить из положения, вытачивая необходимые детали из подручного материала.

Теперь начальником всего этого железнодорожного хозяйства стал бывший сменный мастер колёсного цеха Даниленко – тот самый, у которого проходил выучку юный Алёша Матвеев. Бывший управляющий покинул город вместе с отступающими частями Добровольческой армии, и больше о нём никто ничего не слышал. Впрочем, Даниленко и Дедов сохранили хорошие отношения, несмотря на то что поменялись местами. Новый начдепо охотно советовался с Ильёй Аркадьичем и даже предлагал ему вступить в партию большевиков. Дедов удивился.

– Это ещё зачем?

– Чтобы приносить пользу Революции…

– А я разве не приношу? По-моему, Егор Кондратьич, как раз на это твоя партия пожаловаться не может.

– Это конечно, – Даниленко в задумчивости принялся щипать седеющий ус, что всегда было у него признаком затруднения. – Только я-то эту кухню знаю: пока вы беспартийный, доверия вам нет. Вас ни за что не повысят в должности.

– Да и леший с ним, с повышением! – нетерпеливо отмахнулся Илья, разворачивая листы с чертежами на пустом тарном ящике.

Алексей теперь стал сменным мастером, сменив в этой должности Егора Кондратьича. А неунывающая Дуся продолжала хлопотать по хозяйству, стряпая на две семьи и покрикивая на путающегося в ногах Борьку.

Однажды в ранних мартовских сумерках Илья направлялся домой привычным маршрутом, через пути, когда краешек его взгляда зацепил что-то необычное. Он остановился и, посмотрев в эту сторону, увидел в конце перрона, под фонарём, одиноко сидящую фигурку. Это было странно, ведь последний поезд ушёл уже с полчаса назад, а следующему на этот путь прибыть ещё не скоро. Подойдя поближе, он разглядел сидящую на чемодане девушку – на вид почти девочку: впечатление её хрупкости только усиливалось чёрными пальто и шляпкой. Девушка зябко прятала кисти рук в рукава пальто и испуганно смотрела на приближающегося Илью.

– Могу я вам чем-то помочь?

Незнакомка помотала головой и прошептала бледными от холода губами:

– Нет, спасибо…

– Вы кого-то ждёте? Извините, что я спрашиваю, но я здесь работаю. Ближайший поезд будет не раньше восьми, и он приходит на другой путь…

Девушка опустила глаза, и по вздрагивающим плечам Илья понял, что она плачет. Шагнув к ней, он наклонился и взял её за плечи, стараясь поймать её взгляд.

– Ну-ну, полно. Не плачьте. Что случилось?

Но она продолжала прятать лицо, прижимая к губам скомканный платочек. Илья присел на корточки и заглянул ей в лицо. И тут, словно прорвало плотину, она заговорила – сбивчиво, судорожно всхлипывая и перескакивая с предмета на предмет.

Из её рассказа выяснилось, что она приехала из Саратова. Её маму похоронили неделю назад, и больше у неё никого нет, кроме дяди Пети, маминого брата. Мама велела ехать к нему. После похорон она послала дяде телеграмму на адрес конторы, что приедет этим поездом. И вот она сидит уже целую вечность, а он не идет! Может, телеграмма не дошла? И что теперь делать, ведь она не знает даже, где его искать…

– Идёмте. – Илья решительно поднял девушку на ноги и взял её чемодан.

– Стойте! – она попыталась освободить свою руку. – А если он придёт? А меня нет? Вдруг он просто время перепутал, или его задержали…

– В любом случае он пройдёт через вокзал. А вам нельзя здесь оставаться, вы замёрзнете.

Она посмотрела на него неуверенно и испытующе.

– Ладно. Хорошо. Идёмте.

В зале ожидания, убедившись, что за ней никто не пришёл, девушка обратила на Илью полные мольбы глаза. Он усадил её на скамью и сел рядом.

– Как фамилия вашего дяди?

– Маргелов… Пётр Александрович Маргелов.

Илья нахмурился. Фамилия казалась ему знакомой.

– Чем он занимается, вы знаете?

– Да, конечно! Он юрист.

Ну конечно! «Маргелов и Шац, поверенные». Отец иногда обращался к ним. Контора, кажется, на Аксёновской, неподалёку от женской гимназии. Но она, конечно, уже закрыта… если вообще ещё существует! А где живёт Маргелов, Илья не знал.

– Так. Ждите меня здесь и никуда не уходите! Я узнаю адрес вашего дяди и провожу вас к нему.

Но оказалось легче это сказать, чем сделать. Илья вышел из зала ожидания на привокзальную площадь и огляделся. Город маленький, и адрес поверенного вполне мог знать кто-нибудь из его клиентов. Но где они, эти клиенты? Ведь теперь, кажется, не осталось коммерсантов: кто уехал за границу, а те, что остались, старались приспособиться к новым порядкам, исключающим как частную собственность, так и частную инициативу. Прямо напротив вокзала, на некотором возвышении, стояло монументальное здание в классическом стиле – с портиком, опиравшимся на колонны с ионическими капителями, и гранитным цоколем. В просторном зале верхнего этажа прежде располагался роскошный ресторан Мавроматиса, а в гранитном цоколе – всевозможные конторы. Теперь там клуб «Красный путеец». Чуть поодаль, за некогда ухоженной зелёной лужайкой, бывшее здание Городской Думы, в которую уважаемый юрист был, несомненно, вхож. Теперь это Горсовет рабочих, крестьянских и солдатских депутатов, и заседает там, в числе прочих, Гришка Ивахнюк, который, конечно же, знает адрес Маргелова. Но Гришка – последний человек в списке тех, к кому Илья хотел бы обратиться…

Почта! Вот где, конечно же, знают все адреса, на которые (и с которых) хоть когда-нибудь отправлялась корреспонденция, а Маргелов просто не мог не вести активной переписки.

Илья оглянулся на вокзальные часы. Стрелки показывали без пяти шесть. Сбежав со ступенек, он обогнул здание вокзала и открыл тяжёлую резную дверь, надпись над которой гласила: «ПОЧТА. ТЕЛЕГРАФЪ»

За стойкой почты уже никого не было, но дверь во внутренние помещения ещё была открыта, и там горел свет. Из-за стойки слева виднелась русая головка молоденькой телеграфистки Нюры, которая что-то старательно выводила пером в потрёпанном журнале. Рядом с ней лежала стопка телеграфных бланков. Аппарат молчал. Почувствовав движение, Нюра подняла голову.

– А, Илья Аркадьич! Доброго вам вечера! Телеграммку хотите отправить?

– Здравствуйте, Нюра. Антон Иваныч ещё здесь?