Дедов направился к ближайшему из новых ангаров, в котором явно кипела работа. Когда он приблизился к воротам, оттуда с оглушительным свистом выполз локомотив и направился в сторону станции. Дедов осторожно вошёл в ворота. На путях стоял, прикуривая, молодой рабочий в каске и спецовке. Затянувшись, он огляделся и, щурясь на яркий свет, заметил посетителя.

– Тебе чего, отец? Ищешь кого-то?

– Да вот, заблудился я. Выход в город ищу, – ответил Дедов. Тут рабочий вышел на свет и…

– Иван Ильич! Вот так встреча! Как вы сюда попали?.. Помните меня?.. Да как же: Никита я! Слепцов!

– О господи, Никита! – Дедов радостно кинулся навстречу своему бывшему ученику.

Никита Слепцов лет, пожалуй, восемь назад после восьмого класса поступил в железнодорожное училище. Парень был славный, заводной – непоседа и зачинщик множества шалостей, по части выдумки которых ему не было равных. «Эх, Слепцов, Слепцов! – говаривала, бывало, директриса, – твою бы энергию да на пользу Родине!» Когда он покинул школу, многие в ней испытали противоречивое чувство, сложную смесь облегчения с сожалением: школьная жизнь теперь станет хотя бы предсказуемой, но «к счастью» или «к сожалению» – было трудно сказать. Когда из училища, по педагогическим и дружеским каналам, доносилось эхо очередных его затей, многие в школе ловили себя на том, что завидуют коллегам. Никита однозначно «взбалтывал» рутину их будней, придавая размеренной жизни недостающий ей элемент весёлой авантюры. Но парень взрослел, и последним, что слышал о нём Дедов, была неожиданная весть о том, что он закончил училище с отличием.

И вот он, Никита – начальник участка! Возмужал, но всё та же широкая – в тридцать два зуба – улыбка и всё те же задорные чертенята в глазах! После объятий и первых сумбурных, вперебивку, вопросов Дедов, опомнясь, вздохнул:

– Я ведь, Никита, на урок бегу! Вот, старый дурень, решил срезать – попёрся через пути и заблудился! И если ты не покажешь мне, как выйти в город, я опоздаю на урок!

– Вы?! Опоздаете?! Такого быть не может! – лукаво улыбаясь, ответил тот и посмотрел на часы. – До начала уроков ещё целых десять минут. Идёмте!

Дедов только охнул: за десять минут он не успеет в школу даже бегом!

Проходя мимо старого моторного цеха, он спросил:

– Что здесь теперь?

– Да ничего особенного, старьё всякое…А почему вы спрашиваете?

– Батя мой здесь когда-то работал.

– Аааа… – протянул Никита и вдруг остановился, загородив старому учителю дорогу. – Хотите посмотреть?

– Что ты, Никита, я ж и так опаздываю! – ответил Иван Ильич, разрываясь между долгом и желанием вновь увидеть место, где бывал мальчонкой.

– Ничего страшного, вам – можно!..

– Никому нельзя…

– Ерунда! Школа по вам всю жизнь часы сверяла – переживут, если один раз опоздаете! – и добавил, как последний довод: – Мы на пять минут заглянем, а потом вернёмся в цех и позвоним вам в школу!

В тяжёлых железных воротах депо, покрытых ржавчиной с неровными островками выцветшей и пыльной зелёной краски, была вырезана дверца для работников цеха. Дедов помнил эту дверь: он много раз входил в неё вместе с Борькой. Дверь и тогда-то не блистала чистотой, разве что краску каждый год обновляли, закрашивая заодно и пятна мазута на ручке и вдоль створки, где за неё хватались руки рабочих. Тогда ещё с улицы чувствовался резкий запах колёсной смазки, а за дверью их встречал чей-нибудь возглас: «Ага! Матвеевские хлопцы пожаловали!»

Иван Ильич с Никитой остановились у входа. После яркого снежного утра внутри казалось совсем темно – пыльные окна под потолком почти не пропускали света. Никита осмотрелся и нашёл выключатель – вспыхнули две-три тусклые лампочки под потолком, обозначив знакомые очертания конторы слева от входа. Дедов поднялся туда по железным ступенькам – звук собственных шагов показался похожим и в то же время чужим. Остановился на верхней площадке, пытаясь справиться с этим вторым за утро дежавю… Так, верно, звучали шаги их Бати – весомо, уверенно, не то что их с Борькой барабанная дробь, которая отдавалась под сводами сплошным гулом.

Здесь тоже было не заперто. Он нашарил старомодный выключатель, но ничего не произошло: на проводе висел только пустой патрон.

– Выкрутили, – констатировал Дедов.

– А то! Давно уж, небось, – произнёс за спиной Никита. – Они б и верхние повыкручивали, если б могли достать! На склад-то далеко идти, сами видели – вы как раз оттуда шли, – вот и шастают сюда по-быстрому.

– Чего ж не запирают?

– Леший их знает!.. Небось, думают: красть-то нечего, так зачем замок?

– Как же нечего? Вот лампочки же выкрутили!

– Так то свои! И то потому, что они здесь никому не нужны. А кроме лампочек всё нужное уже давно унесли, по цехам растащили. – Никита хохотнул. – Кроме старого паровоза, но его-то уж точно никто не свистнет!

Иван Ильич не сразу понял, о чём речь. Смысл услышанного, казалось, медленно пробивался к сознанию сквозь сумрак – старого депо или времени? Наконец он резко обернулся к Никите.

– Паровоза?

Слепцов стоял спиной к скудному свету, засунув руки в карманы рабочих штанов, и как будто бы не слышал вопроса. Лица его не было видно.

– Ты сказал: паровоз?! Не локомотив? – повторил Дедов.

– Ну… да. А что? – встревожился Никита.

– Настоящий, на угольной тяге?!

– Он самый. На угольной… – Никита даже вынул руки из карманов, снова почувствовав себя провинившимся сорванцом под разгневанным взглядом учителя.

– Где?! – Дедов уже почти кричал, сверля Слепцова взглядом, значение которого было тому непонятно. Он указал подбородком в дальний конец депо, куда не доставал скудный свет.

– Веди, – коротко бросил учитель. Слепцов беспрекословно развернулся и стал спускаться по лестнице. Только внизу, когда они уже пробирались через переплетения рельсов, отважился спросить:

– А что случилось-то, Иван Ильич?

– Случилось, – пробормотал тот, шумно дыша от волнения и от быстрой ходьбы по неудобным путям. – Много чего случилось, Никита… Целая жизнь!..

Паровоз застыл в тёмном углу депо как мифическое древнее чудовище в заколдованной и забытой всеми пещере – более не страшное рядом с новыми электрическими монстрами, чьи элегантные тела проносились снаружи, оглашая окрестности трубными воплями. Густой слой угольной, да и самой обычной дорожной пыли, закаменевшей от времени, матово обволакивал его чугунную тушу. Большая звезда впереди, прежде ярко-красная, теперь только угадывалась, и бедняга беспомощно глядел на пришельцев незрячими бельмами передних фонарей.

Дедов проглотил ком в горле, но стало только хуже: глаза наполнились слезами, и оставалось только надеяться, что Никита не заметит их в темноте. Он подошёл к паровозу – старик к старику – и потёр ладонью грязное стекло фонаря. Это не очень-то помогло: на руке остался только верхний, рыхлый слой пыли, осевшей, наверное, за то время, что машина стоит без дела. Тогда Дедов достал из кармана большой платок в серую клетку и принялся тереть многолетнюю грязь с таким ожесточением, словно это могло оживить чудовище.

– Иван Ильич! Что вы делаете?! – воскликнул Никита и в три прыжка оказался рядом. – Эх, Ивааан Ильииич… – парень выдернул из-за пояса брезентовые рабочие рукавицы и одну из них протянул старому учителю: – Зачем платком-то?!

Дедов кинул сердитый взгляд на Слепцова, взял рукавицу и продолжил своё дело. Никита несколько минут недоумённо наблюдал за отчаянными усилиями старика. Потом молча направился к другому фонарю и принялся его отчищать…

Минут десять спустя оба стояли плечом к плечу на шпалах, отдуваясь и созерцая результат своих трудов. Он был не идеальным, но странным образом паровоз перестал казаться мертвецом: в полумраке депо фонари паровоза благодарно поблёскивали. Теперь уже и Никите этот старинный агрегат начал казаться живым существом.

– Гляди-ка, ожил! – произнёс он, утираясь тыльной стороной руки. – Что теперь, а, Иван Ильич?