– Это уж не к Слепой ли Леночке собрался Семеныч свататься? – спросил он.

– К ней самой, – озабоченно подтвердил старик Савельев.

– А ты разве не сказал, что у нее Великая Депрессия после запутанной истории с Речным Штурманом?

– Как не сказать? Сказывал. И слушать ничего не хочет!

Верста пожал плечами и снял шляпу.

– А что, неплохой он был мужик – Семеныч-Бородавка. Только шустрый больно… Ладно, пойду, Тиму с Максом расскажу. А то Макс обидится, сам знаешь.

Но мужчины, собравшиеся, чтобы узнать, как поживает Слепая Леночка, не успели разойтись. На площадь черным вестником ворвался старший пастух. Он остановил взмыленную лошадь рядом со стариком Савельевым, спрыгнул на землю и, с трудом переводя дух, заговорил:

– Беда! Беда, старик Савельев! Синеречники напали на дальнее пастбище! Я успел до лошади добежать, а пастуха Петьку схватили и увели!

– Синеречники? – удивился старик Савельев. – Что у нас делать синеречникам? Разве мало им своих земель на берегах? Или мало водки привезли им контрабандисты по Синей Реке?

– Вот те крест, синеречники! – Старший пастух широко перекрестился. – Все лица синими полосами разрисованы! Отряд – стволов тридцать! А главарь у них – оборотень! До шеи человек, а морда волчья!

– А ну-ка, дыхни!

Старший пастух послушно выдохнул. Старик Савельев брезгливо сморщил нос.

– Из брюквы гонишь? Ладно, разберемся. Верста, найди Тима с Максом, у развилки встретимся. И вы все – за ним!

Он сходил в контору за винчестером и, терзаемый сомнениями, отправился догонять ускакавших всадников.

Нельзя сказать, что синеречники слыли мирным народом. Они промышляли охотой и рыбалкой, заготавливали пушнину и осетровую икру, а еще изготавливали отличные ножи с ручками из клееной бересты, для которых сами плавили и ковали сталь. В общем, им было, чем заняться до тех пор, пока не заканчивалась контрабандная водка. И тогда синеречники собирались в отряды и нападали на близлежащие хутора и даже на небольшие деревни, разбросанные на берегах Синей Реки. Они вычищали все запасы самогона и убирались восвояси. Но так далеко в тайгу они прежде никогда не забирались.

Проезжая по улице в глубокой задумчивости, старик Савельев услышал выстрел и женский крик из-за забора. Ближайшая калитка отворилась, из двора вышла сбитая бабенка с раскрасневшимся лицом. Она тащила за шиворот неприметного мужичка с дохлой окровавленной курицей в руке и визгливо причитала:

– Ах ты ж паразит, урод неприкаянный! Другие мужики, как мужики, и имена у них мужицкие, а тебе скоро тридцать пять стукнет, а все Леха да Леха!

Она повернулась к дороге и, увидев старика Савельева, обратилась к нему:

– Вот ты мне как раз и нужен, старик Савельев!

Старик Савельев поморщился.

– Чего тебе опять, Маня-Ножовка?

– Ты бы к делу приткнул шпынька моего безответственного! Не все ж ему на курицах меткость свою никудышную испытывать!

Леха выпрямился, передал жене курицу и солидно поправил две кобуры на поясе.

– А чего, попал ведь!

Курица тут же смачно шлепнулась об его голову.

– Погоди, Маня, есть у меня к нему поручение особой важности. – Старик Савельев остановил размахивающую курицей женщину и повернулся к Лехе. – Седлай лошадь. Нагонишь на дороге Семеныча-Бородавку, передашь, что большая банда по лесу рыщет. Пусть заночуют у Слепой Леночки на хуторе, укрепятся. И ты вместе с ними, если засветло вернуться не успеешь. А мы с ребятами завтра-послезавтра подоспеем. Понял?

– Понял. Чего ж не понять-то?

Старик Савельев тронулся дальше. А Леха обрадовался поручению, кинулся во двор и через пять минут вывел на улицу лошадь. Маня перекрестила его, а потом отвесила гонцу тяжелую затрещину.

– Смотри мне, паразит!

Напутствие жены не пошло мужу на пользу. Свернув с дороги в лес и проскакав километров двадцать по лесной тропе, он чуть не врезался лбом в толстую, низко растущую сосновую ветку. В последний момент Леха успел притормозить лошадь и низко пригнуться, и тут кто-то прыгнул сверху ему на спину. Леха упал на землю, его быстро скрутили чьи-то ловкие руки, накинули мешок на голову и забросили в седло.

Они долго скакали по тайге. Наконец, лошади остановились. Леха услышал громкую музыку, сквозь которую пробивались чьи-то вскрики. С него сдернули мешок и стащили с лошади. Он снова обрел возможность не только слышать, но и видеть, и дышать полной грудью.

На большой поляне гремела музыка. Пожилой синеречник с вислыми седыми усами устроился на широком пне, обхватив руками магнитофон, и крутил ручку, то увеличивая, то уменьшая громкость. Человек десять, выстроившись в шеренгу, раскачивались, переступали ногами и дружно вскидывали руки в такт доносившейся из магнитофона ритмичной композиции. Остальные сидели в стороне, подбадривая танцующих одобрительными возгласами.

Рослый синеречник с оскаленной волчьей маской на лице, в кожаных штанах с бахромой и в такой же кожаной куртке с силой хлестал пастуха Петьку гибким прутом. Петька всхлипывал и извивался на земле.

– Колопако! – крикнул поймавший Леху синеречник. – Еще один привезли!

Главарь синеречников прервал экзекуцию и подошел к Лехе.

– Попался, глупый человек! – глухо прозвучал голос из-под маски. – Утром Колопако будет варить тебя в кипятке, однако.

Он обернулся к танцующим, и музыка стихла.

– Там вяжи! – Он указал на две березы, растущие на краю поляны. – И этот тоже! Моя обоих варить будет.

Леху прикрутили веревками к дереву. Следом притащили пастуха и привязали рядом. На этом синеречники потеряли к пленникам всякий интерес и переместились вместе с магнитофоном на другой конец поляны, где и пировали до поздней ночи.

Пастух Петька задремал и всхлипывал во сне, его тело обвисло на веревках. А Леха не спал. Он никак не мог представить, что завтра утром его будут варить в кипятке, и, главное, не понимал – зачем. Он хорошо знал синеречников, они никогда не слыли людоедами, а те, к которым он попал в руки, совсем не выглядели умирающими от голода. Да и разве может быть голоден охотник в весенней тайге? Что-то здесь было не так. Надо просто им объяснить, что варить его в кипятке, да и Петьку тоже нет никакого смысла. Напрасный расход топлива и воды. Но воды и дров вокруг было достаточно, и этот довод мог не сработать. Нужно придумать что-то еще.

Он пошевелил связанными за спиной руками и вдруг почувствовал, что веревка не так сильно сжимает запястья. Он задергался, закрутил сжатыми кулаками и выдернул кисти из пут.

Синеречники крепко спали, с той стороны поляны не доносилось ни звука. Леха развязал веревку на груди, потом разбудил и освободил Петьку. Они осторожно, следя за каждым шагом, отступили с поляны в лес и рванули прочь со всех ног.

***

Утром на пригорке, покрытом пробивающейся зеленой травой, появились три всадника. Они приблизились к плетню, осмотрели двор и дом с закрытыми окнами, после чего Семеныч-Бородавка направил лошадь к калитке.

– Погоди, Семеныч, – сказал один из парней. – Знаешь, если у нее Великая Депрессия, то лучше бы… это…

– И то верно, Семеныч! – поддержал его второй. – Может быть, сначала покричим?

– А что, давай покричим! – неожиданно согласился Семеныч-Бородавка.

Он пошарил в кармане шаровар и вытащил сложенный листок бумаги. Развернул его, прочитал что-то про себя, шевеля губами, и весело закричал во всю глотку:

– Луч уперся в стеночку! Проснись, Слепая Леночка! Выгляни в окошко, улыбнись немножко! К тебе купцы пришли, поцелуй им пошли! Для первого разочка можно и в щечку! А я шапку сниму и тебя обниму!

Семеныч не сомневался, что на такое романтическое послание откликнется любая девушка. И он не ошибся. Окно в доме со стуком распахнулось, из затененной комнаты прогремел выстрел. Семеныч-Бородавка выронил листок и схватился за щеку. Из-под его ладони потекла узенькая струйка крови. Второй выстрел сбил папаху с его головы. Всадники развернули лошадей и во весь опор помчались к лесу.