Пауза.

Немая сцена.

Слышно, как секунды капают в вечность.

Тибор открывает ящик, вот так, раз, и все, – нечто вырывается из хитросплетений ледяного дворца, это нужно показать как-нибудь, что зритель ничего не видит, не слышит, но понимает – нечто вырывается из куба…

…Фабиан переводит дух, снова шарит по тарелке с пончиками, как ничего нет, быть не может, чтобы ничего не было, только же что полная тарелка стояла. Нет, надо холодильник сюда, полцарства за холодильник и чайник тоже…

Фабиан протягивает руку в пустоту, уже знает, что никто не ответит на рукопожатие, но все-таки надеется сам не знает, на что.

– Все… все в порядке… я тебя спасу… ты будешь… будешь жить…

Год, два, десять лет…

…нет, слишком мало.

Сто лет.

Мало.

Пятьсот.

М-мало.

Кто-то смотрит в будущее, перебирает года. Века. Все еще не верит, что там, впереди, ничего нет, только дремучие леса, в ветвях которых вьют гнезда люди.

Нет.

Не может быть.

Тысяча лет.

Две.

Три.

Должно же быть где-то там… впереди…

Венкель выходит за ограждения. Толпа расступается – испуганно, почтительно, люди переглядываются, перешептываются, тихохонько-тихохонько, чтобы Венкель не заметил, щелкают на телефон, еще, еще, еще. Венкель не замечает, Венкелю не до телефонов, не до кого, не до чего, Венкель идет в кафе, в кофейно-кафейный полумрак, заказывает горький шоколад, заказывает рыбу и мясо, люди у прилавка не понимают, переспрашивают, нет-нет, никакой ошибки – рыбу и мясо.

Венкель смотрит на рыбу и мясо, пытается понять, что он только что сделал, что он заказал, что вообще происходит. А главное, кто это сделал, еще Венкель или уже Тибор.

Нет, все-таки Тибор, вот он сидит на стуле рядом, режет рыбу, режет мясо, нанизывает на вилку кусочек того, кусочек другого, ест. Вернее, и не режет, и не ест, не может он резать и есть. А вот Венкель режет и ест, у Венкеля это хорошо получается. Раньше Венкель оставлял на тарелке кусочки для Тибора, даже по двум тарелкам раскладывал – теперь уже так не делает, понимает, не надо Тибору ничего такого, Венкель ест, и хватит того Тибору.

Тибор молчит, как-то нехорошо молчит. Венкель уже знает, Тибор молчит по-разному, когда вот так – пофыркивая, покусывая кулак – значит, разговор будет серьезный, мало того – неприятный разговор будет.

Вот здесь.

Вот сейчас.

– Ты хоть понимаешь, во что ввязался вообще?

Это Тибор. Вот так. С ходу.

Венкель хочет спросить, во что ввязался – не спрашивает, и так все понятно. Сжимает зубы. Нанизывает на вилку кусочек рыбы, кусочек мяса, ест, делает вид, что ничего не случилось, что никто ничего не говорил.

– И не делай вид, что меня не слышал.

Венкель поднимает голову, дает Тибору последний шанс сделать вид, что ничего не случилось:

– А?

– Бэ. Хоть понимаешь, во что ввязался?

– А что?

– А то… тебе эта работа не нужна, что ли?

Венкель мотает головой:

– Как будто последняя работа на свете… Вон, дворник в кафе нужен…

– Да я серьезно.

– И я серьезно. Вон… агентство проводит кастинг на роль…

– …да нет, ты хоть понимаешь, что если тебя за дверь выпнут, меня тоже не станет?

Венкель задумывается, это он как-то не учел, да он много чего не учел, глупый, глупый Венкель, правильно отец говорил, тебе только метлой махать…

Венкель сжимает кулаки, на бескровном лице проступают веснушки.

– Станешь ты… станешь… Я сам фильм сниму… какой захочу…

– Ага, снимешь ты…

– А что такое, по-твоему, мне только метлой махать?

– Да какой метлой, что ты, сразу… ты хоть понимаешь, что такое целый фильм снять… Нате вам, год на съемочной площадке помыкался, думает, ему только камеру в руки дай, он шыдевр снимет…

– Ну, не сразу… учиться буду… лет через пять… десять… двадцать…

– Через двадцать ты про меня и не вспомнишь уже.

– Куда я от самого себя денусь…

Венкель спохватывается, Венкель спрашивает самого себя, вот как он сейчас это все говорил – вслух или не вслух, а может, так увлекся, что беззвучно открывал рот, или жестикулировал, или еще что. Оглядывает кафе, вон парень с девушкой сидят у окна, смотрели они на него только что или нет, а вот две женщины на кассе, считают что-то – смотрели они сейчас на Венкеля или нет, а если смотрели, то, что видели, может, видели, как Венкель воодушевленно беседовал с Тибором, а может (ужас-ужас) и самого Тибора видели… Венкель не может стряхнуть с себя наваждение, снова и снова упорно повторяет себе – не могли они видеть никакого Тибора, не существует никакого Тибора, – и ничего не получается, не уходит беспокойная мысль, что Тибор где-то есть… да не где-то, а вот он, сидит за столом, и Венкель с ним только что говорил, а теперь не говорит, невежливо это…

…а вот.

Фабиан.

Вот он сидит за соседним столиком, заставленным чем-то аппетитным, дразнящим, смотрит на своего работника, глаза у Фабиана большие, желтые, как у филина, вот Фабиан желтыми глазами и смотрит. И черт его пойми, что он видел, и, кажется, что уж Фабиан-то точно видел Тибора, и самое страшное, если не только видел, но и догадался, что это НЕ ТОТ Тибор.

А Фабиану догадаться раз плюнуть…

– Ты уж как-нибудь поосторожнее, что ли… Ну не так откровенно, что ты сразу – сценарий рвать, скандалить…

Это Тибор. Венкель шикает на Тибора, мысленно шикает, молчи уже, видишь, смотрят на нас, смотрят. И вообще, что ты мелешь такое, когда это я сценарий рвал. Ну, еще не рвал, ну, порвешь, какая разница…

Фабиан пересаживается к Венкелю, перетаскивает свое массивное тело, плюхается на кресло.

– В роль вошел?

Венкель чувствует, что краснеет. Все-таки размахивал руками, все-таки говорил что-то беззвучно, а может, и шепотом. Нет, надо себя контролировать, надо, – легко сказать, контролировать, когда начинается – Камера-мотор-начали – не до контроля там, не до мыслей – сейчас-я-встану-вот-так-и-сделаю-вот-такое-выражение-лица – там фантазия срывается с цепи, там уже нет никакого Венкеля, только Тибор…

– И как тебе Таймбург?

Венкель вздрагивает. Не ожидал такого вопроса от Фабиана, не ожидал. Умеет Фабиан огорошить, умеет.

– А дворцы как?

– Да вообще… Я думал, в сказку попал…

– У вас там, в Букбурге, тоже, говорят, красиво…

– Да ну, не сравнить… небо и земля.

– Чего ты, парень, нельзя так про городок свой… городок свой любить надо… я вот из Кэпбурга, я так считаю, лучше наших чашек с чайниками вообще нет ничего.

– Чашек с чайниками?

– Ну да, там дома в виде чайников… видели, наверное.

– А-а-а, что-то припоминаю….

– Ну, вот видите… красота какая… дворцы, замки… а если бы не сущность…

Тибор не выдерживает, Тибор врывается в разговор, венкелев Тибор, конечно, не сам, а через Венкеля:

– Другие бы дворцы были… и замки…

Венкель мысленно хлопает своего Тибора по спине, чего влез, чего влез, чего не сиделось, чего не елось, чего не пилось, надо было влезть…

– Да когда бы они были вообще… и какие бы они там были… – фыркает Фабиан.

Венкель переводит дух. Обошлось. Вроде бы. Фабиан смотрит на пустое кресло, где должен сидеть Тибор, смотрит, видит Тибора, черт возьми, видит, весь вопрос – какого Тибора, того или не того.

В кармане снова дрожит телефон, Тибор долго не может ответить, перебирает клавиши, пальцы у Тибора длинные, быстрые, непослушные. Наконец, отвечает, да-да-да, уже, уже иду, иду, сейчас буду, вот уже сейчас-сейчас-сейчас. Бежит по мосту, огибает площадь, на которой возвышается Мировое Дерево, спешит к переходу – два дерева сплетают свои ветви, Тибор переходит по ветвям, ветви снова расплетаются, деревья выпрямляются к солнцу. Тибор спешит, вот черт, перекрыли дорогу, ветви переплелись, какая-то там важная персона едет, разъездились там, Тибору пройти негде.