Не тычется. Смотрит на ледяной дворец под стеклом, большими глазами (желтыми, как две луны) смотрит на стеклянный куб. Что-то нездешнее, неведомое, невидимое мечется там, под стеклом, ищет выхода, не находит. Замирает. Делает глубокий вдох. Хочет шагнуть к кубу – не может, в изнеможении садится на диванчики посередине зала, влюбленная парочка слева недовольно косится на Венкеля (Тибора! Тибора!), справа бухаются на сиденье толпа девчонок в розовых топиках, а мне мама такая как бы говорит, а ты как бы это в музей пойдешь, а я такая говорю, а на фига мне этот музей упал, а мама такая, а я тебя одну по городу шататься не пущу, а я такая, как будто я, блин, по всем кабакам пьяная шляться буду, а мама такая…
Венкель (Тибор) не слышит, не видит, голоса вокруг сливаются в нечленораздельный гул, Венкель (Тибор) заставляет себя встать. Идет – шаг, два, три, десять, кто-то отодвигает Тибора, а разрешите, щелкает ледяной дворец на смартфон. Тибор разрешает, у Тибора вся вечность впереди.
Фабиан ждет, Фабиан подбирается, как перед прыжком, ну, же, ну…
Венкель чувствует Фабиана, Венкель чуть различимо поводит плечом, без паники, все по высшему разряду будет сделано…
Берет куб – медленно, плавно, как-то даже слишком плавно, Фабиан снова думает, громко думает, хоть бы руки у тебя потряслись, что ли, а то тут бесценный экспонат, а ты его хватаешь, будто кастрюлю у себя на кухне… Венкель (Тибор) думает в ответ, ага, руки потрясутся, вот я этими руками трясущимися и уроню все к черту. Но все-таки чуть-чуть подрагивает, самую малость. Фабиан думает – как это так получилось, или он насочинял себе, что может ответить Венкель, или они с Венкелем так давно плечом к плечу, что и так понятно, кто что подумал, кто что решил, или правда Фабиан слышит мысли Венкеля, вот так вот посадить их в разные комнаты, положить перед Венкелем пиковую даму, а Фабиан за стеной из колоды даму пик и выберет…
Ладно, не об этом речь. А вот. Венкель (который Тибор) берет куб, – люди замирают, люди еще не понимают, не верят, что вот так… Может, Венкель – работник музея, может, понес куда… Спохватываются, бегут к Венкелю (Тибору!), это еще что такое, поставьте на место, люди вскидывают автоматы, щелкают затворы, или чего там в автоматах щелкать должно…
Венкель (Тибор) замирает. Фабиан сигналит, давай, давай, давай, действуй, люди с автоматами тоже ждать не будут, когда ты решишься, у них инструкция, застрелят тебя к чертям и дело с концом. Что-то нездешнее, неведомое, невидимое настораживается, чует Тибора (Венкеля?), затихзает, настораживается, подбирается, готовое вырваться из куба.
Фабиан сжимает подлокотники. Ну же… ну…
Венкель (Тибор!) приподнимает куб, ищет, где он открывается, ну что ж такое, сколько раз показывали, как открывать, нет, бесполезно, что в лоб, что по лбу…
Ну же…
Ну…
Тибор (Венкель?) поднимает куб повыше, ледяной дворец жалобно вздрагивает, – миг – осколки разлетаются во все стороны, вдребезги, вдребезги, Фабиан хватается за грудь, черт, по сердцу, по сердцу, сердце вдребезги, черр-р-р-рт…
Выстрелы. Один, два, десять, миллион. Фабиан сжимает подлокотники так, что они трещат, смотрит, как стреляют – так его, так, так, чтоб неповадно было, черт, был бы у Фабиана автомат, он бы и сам по Венкелю зарядил. Не по Тибору, не по Тибору, нет тут никакого Тибора, один Венкель, черт бы его драл с потрохами…
Сам виноват.
Сам нарвался.
Нет, догадывался Фабиан, что Венкель что-нибудь такое выкинет, но не до такой степени, Венкель как всегда сам себя превзошел. Фабиан торжествующе смотрит на распростертую на полу долговязую фигуру в луже крови, так его, так, так…
– Стоп, снято!
Отлегает от сердца. Нет, не вдребезги, еще бьется, еще живет…
Фабиан переводит дух.
Люди как-то все обмякают, расслабляются, расползаются по своим углам, девушка-билетерша у входа нагибается, снимает туфли, в изнеможении садится на ступеньки, растирает ступни. Фабиан снова смотрит на Венкеля (Венкеля, Венкеля, никогда ему больше не быть Тибором!), почему он не встает, почему лежит на паркете, заснул, что ли, очень может быть, Фабиан вот тоже не помнит, когда последний раз нормально спал, правда что, посмотреть, что там отсняли, уползти домой, выключить телефон, и спать, спать, спать… А там что такое, почему люди тормошат Фабиана, почему кричат девчонки в розовых топиках, чего они там нажимают на своих смартфонах, какая, к чертовой матери, скорая, чего они там ищут жилку на тощей шее, что такое, что, что, что…
Фабиан долго собирался как перед прыжком, – теперь прыгает, выскакивает из кресла, бежит, расталкивая людей, теребит лежащего Венкеля, хорош уже придуриваться, вставай, кому говорят, напинаю щас, что значит, тело не трогать, это вам что, экспонат в музее, что значит, до приезда полиции, что значит…
8
– Где вы были, когда это случилось?
– Да вот… в кресле сидел.
– Кресло так и стояло?
– Да… а, нет, оно вот так было, чтобы я зал видел… а когда все случилось, я подскочил, побежал туда, где убили, кресло в сторону вот так поехало…
– Его убили… и вы к нему побежали?
– Да нет… по сюжету в него стрелять должны были, когда все случилось, мы и не шелохнулись никто… потом уже стоп, снято, минут пять прошло, спохватились, лежит, не шевелится…
– Оружие на площадке было?
Актеры смущенно косятся на пластиковые автоматы, полицейские с надеждой смотрят реквизит, вдруг попадется настоящее оружие – оружие не попадается. Люди в форме прочесывают музей, никого не впускать, не выпускать, ищут автоматы, что-то подсказывает Фабиану – не найдут…
– Давно знали убитого?
Фабиан хмурится:
– Два года… как сериал шел… вот я сценарий писал, актера на главную роль искал… вот он подвернулся… Я потом с него героя списывал…
– Стойте-стойте, вы сначала героя придумали, потом Венкеля встретили, или…
– …Да… нет… не… слушайте, чесслово, не помню я…
– Не помните?
– Не помню.
Полицейский бормочет что-то, кто их поймет, этих творческих людей, да они сами себя не понимают…
– Скажите… – полицейский хмурится, – конфликты какие-нибудь у вас с покойным были?
Фабиан хочет поспешно сказать нет, – тут же спохватывается, понимает, что не сможет сказать нет.
9
– Там это! Это!
– Чего такое?
– Да это же!
– А чего – это?
– Это – это!
– Да чего?
– Да это же самое!
Мальчишки орут, перекрикиваются, бегут, мамки орут, чтоб со двора не бежали, да какое там – бегут, только пятки сверкают, скорее, скорее, по главной улице, и к центру города, там же это… это самое…
Тпррру-у-у, стой.
Замирают возле оцепления. Осторожно приглядываются, как бы просочиться через ограждения, они же потихонечку, они же одним глазком, – не-е-т, люди в форме строго смотрят, чтобы никто не просочился, никто не пролез, ну, мальчишки и не лезут, так, глазами смотрят, а что, нет такого закона, что нельзя глазами смотреть. Смотрят, не понимают, что это за это такое, и почему из-за этого этого улицу перекрыли. Кумушки у ворот переговариваются, а чего там такое в центре, да кто ж его знает, вроде как аномалия какая-то, а я слышала, там пришельцы приземлились, да ты что, какие пришельцы, что ты несешь вообще, там вон земля разверзлась, и демоны ада вылезли. Да какие демоны, что вы мелете вообще, да ничего я не мелю, по телевизору же сказали…
– А дальше нельзя.
Таксист осторожно косится на пассажира, говорит:
– А дальше нельзя.
– А что такое? – Фабиан выволакивает себя из сна, смотрит в пустоту улицы.
– Оцеплено.
– А-а, ну-ну… – Фабиан выволакивает из машины массивное тело, идет к оцеплению, откуда уже выгоняют всех, всех, всех, кто-то рвется проехать, кого-то не пускают. Ну что там кричит таксист сзади, что ему неймется, что…
Что такое?
– А… а там… а нельзя…
– А в чем дело?
