«Инопланетянка», — пробежало у него в голове, и тут Никон обратил внимание на ее кожу — идеально ровную, гладкую и блестящую от капелек воды. Очень уж блестящую, будто вся она была покрыта еле заметными, мелкими чешуйками. Мужчина медленно перевел взгляд и посмотрел ей прямо в глаза, понимая, что странная купальщица не сводила их не на секунду, будто гипнотизируя. Она слегка нагнула голову набок и уголки огромного рта дрогнули в еле заметной улыбке.
— Ты кто? — он вдруг не узнал своего голоса. Рыбак не мог отвести взгляда и пошевелиться, смотря на странное лицо из воды. Оно приводило в растерянность, более того, он начинал чувствовать, как страх заползает под кожу, но не мог отвести взгляда. — Почему ты плаваешь в столь ранний час и почему уставилась на меня?
Растерянность. Непонимание. Тревога. Испуг. Шок. Ужас. Боль. Сколько раз она видела это в глазах людей…
Морская дева приблизилась еще ближе и облокотилась о борт лодки, улыбаясь еще шире, но не показывая зубов. Теперь он явно видел и эти чешуйки — крохотные, почти незаметные на лице, но дающие неестественный блеск на коже, становившиеся все больше к плечам и ниже… Она приподнялась на локтях, еще больше поднимая туловище из воды. Длинные пряди упали на обнаженную маленькую грудь, на которой поблескивали крохотные, почти незаметные… Она вся была в чешуе! Лодка слегка накренилась…
Рыбак не смог даже выдавить из себя крик — он так и застрял в горле.
«Кажется, я схожу с ума… Что происходит? И почему я ничего не делаю?» — пораженно спросил он себя, чувствуя, как от страха замирает сердце, а по телу разливается холод. Оно словно оцепенело и не хотело двигаться. Он не верил в то, что видит: рука — совершенно не хрупкая женская рука — с перепонками между пальцев, сжала борт лодки. По странному стечению мыслей он вспомнил слова своего племянника, который тем летом приезжал погостить к нему.
— Что случилось? — он уставился на парня, который в последние дни изменился и был сам не свой. — Ты приехал на отдых, так развлекайся и отдыхай.
— Я так и делал, — резко, почти со злобой, ответил парень. Лицо его помрачнело еще больше. Его просто было не узнать.
— Кирилл! — как-то вечером, буквально накануне отъезда, дядя подошел к нему, непрерывно болтая бренди в бокале. Вечерний ритуал. Кирилл перевел взгляд на золотисто-коричневую жидкость, а затем посмотрел в окно. Алые краски заката пробивались через огромные окна, украшая их большую светлую гостиную.
— Ты такой странный после приезда из Метаморфоси…
— Море…
— Что?
— Море, — эхом повторил парень, — такое красивое. — Медленный, глубокий вздох. — Мне завтра уезжать. И это не после поездки, это тут…
— Что «тут»? — Никон непонимающе смотрел на него, брови сдвинулись к переносице. Он даже перестал болтать бренди.
— Какое красивый закат… какое красивое место… магическое…
Воцарилось молчание. Кирилл выглядел крайне странным, задумчивым, ушедшим в себя на несколько секунд. Он неотрывно смотрел вдаль, на голубовато-зеленую воду, окрашенную в этот час теплыми оранжевыми красками, которая таила в себе намного больше тайн, чем он мог себе представить до этого путешествия.
— С тобой определенно что-то случилось, сын мой, — пробормотал Никон, наконец-то отпивая забытый напиток. — Только я не могу взять в толк, что именно! Ты какой-то нервный, растерянный, иной раз отвечаешь невпопад…
— Когда?
— Да все эти три дня тебя словно подменили! Да вот и сейчас… Тебя словно тут нет! Что с тобой, а? — Никон раздраженно тронул парня за локоть, и Кирилл вздрогнул. Никон отчетливо увидел, что племянник почти с испугом посмотрел на него, но потом опомнился и улыбнулся ободряюще.
— Да все хорошо. Наверное, просто устал, — заверил Кирилл, пожимая плечами.
— Устал? От гулянок?
— И от этого тоже. Можно мне? — он взглядом показал на бокал. — Мы посидим на веранде до поздней ночи, если ты не против, потом я искупаюсь перед сном и соберу вещи. Утром поезд.
— Но…
— И давай не будем. Я попытаюсь быть как прежде. Тем более, терпеть меня уже недолго, — Кирилл подмигнул.
— Но я волнуюсь, — развел руками Никон. — У тебя неприятности?
— Что? — на этот раз парень широко улыбнулся и обнял дядю. — Нет, старик, успокойся.
— Точно? — Никон прищурился.
Парень кивнул.
Спустя час, когда совершенно стемнело и огрызок луны освещал море, когда два бокала бренди ударили в голову, а стрекотание цикад и сверчков приятно убаюкивало, внушая какое-то умиротворение, Кирилл произнес:
— Я встретил что-то странное… на море…
— Где?
— Ну там, — мотнул головой Кирилл, — на море.
— Что странное?
Кирилл слушал, как лились из гостиной тихие звуки джаза: оркестр Гленна Миллера исполнял свою знаменитую «In the Mood». Откуда-то доносились голоса и женский смех — веселый и беззаботный.
— Ну? — Никон был нетерпелив. Он уже и не надеялся, что Кирилл хоть что-то прояснит. Он надеялся услышать что угодно, но только не это.
— Я два раза видел ее. Определенно. Женщину в воде. И мне кажется, что я видел русалку. Поэтому, дядя, я хожу сам не свой. Я понимаю, что ты думаешь, когда слышишь от меня такое, но я правда видел в воде… это вряд ли был человек. Я видел ее хвост… прямо у берега… и она посмотрела мне прямо в глаза. Ты можешь мне говорить что угодно, ты жил возле моря не один год и, может, и сам видел что-то подобное, но никому не рассказывал, но я точно видел… Это была не человеческая женщина.
Кирилл замолчал, уставившись перед собой. Боковым зрением он видел, как Никон смотрит на него. Он не улыбался. И Кирилл не улыбался. Но ему стало ощутимо легче.
Звуки музыки постепенно затихали, растворяясь в доме.
Воспоминания пролетают как один миг. Взгляд Никона будто проясняется, он словно узнает женщину, о которой говорил племянник. Она подтягивается ближе, на лице улыбка, от которой стынет кровь сильнее, чем от перепонок между пальцами и огромного хвостового плавника, выныривающего из воды: он двигался так, словно махал ему в знак приветствия! Никон чувствует, как что-то прохладное и гладкое касается его шеи. Кажется, это ее ладонь. Панический страх ледяными пальцами сжимает грудь, не давая дышать. Его пытаются наклонить ниже, тянут в воду. Почему, если он понимает, что происходит, не может попытаться вырваться? Попытаться изловчиться и ударить веслом? Потому что знает, что ничего не получится? Что нет шансов? Что она в разы сильнее и быстрее?
Его держат. Синева воды все ближе… Он внутренне кричит, задыхаясь. Перед глазами яркими вспышками пробежали лица родных и близких ему людей, как бывает, когда ты на краю… Нимфа разомкнула губы, приблизила лицо и что-то сказала на своем русалочьем языке. Никон хотел лишиться сознания как можно быстрее, до того момента, пока он узнает, что с ним сделают.
«Пожалуйста… пожалуйста… можно я умру прямо сейчас, в эту секунду, сидя в лодке?»
Немигающие глаза казались ему пустыми, как два блюдца, глаза примитивного существа, которое способно лишь утолять безумное чувство голода, но он ошибался: в их глубинах угадывался проблеск ума — холодного и мудрого.
***
— Милый, ты не обгоришь?
— Ммм?
Милый лежал на шезлонге на палубе белоснежной сорокафутовой яхты, арендованной на трехдневное плавание недалеко от берегов Греции. Они хотели завершить свой отпуск именно уединением на природе. Их второй день на яхте «MAYBE» подходил к концу. Море радовало полным штилем, а еще больше радовали чистое небо, горячее солнце, охлажденные напитки и Сара. Что еще нужно? Ее дочь от первого брака, семилетняя Ариадна, понравилась Климу веселым, но не докучливым нравом, хотя как мужчина он предпочел бы находиться сейчас с тридцатилетней миловидной женщиной наедине. Ариадна обожала солнце и жарилась на нем сутками, и на пляже, и на палубе, умея развлекать себя сама, что очень ценили и Клим, и Сара. За неимением песка и ракушек, замену им отлично составляли куклы, рисование и пазлы. Сара изредка кидала взоры на дочку, не сняла ли та панамку, а тонны защитного крема всегда были под рукой. Они отошли от берегов настолько, что берега не было видно, но и далеко в открытое море они не собирались. Солнце клонилось к закату.
