"…Не надо мне приписывать ваши слова, у репортеров есть дурная привычка выкидывать слова из предложения и передергивать. Вот совсем недавно из моей фразы "А разве могло быть лучше", оставили "могло быть лучше", в итоге незаслуженно обидели людей, которые великолепно организовали мой день рождения. Поэтому прошу не выкидывать слова закона и публиковать, как написано в оригинале…"

Горячечный бред, я слышу, что мне хочется, надо завязывать с мороженым и переходить на антибиотики. А еще лучше — закутаться в плед и отоспаться.

Утром не могла подняться, простуда перешла во что-то совершенно ужасное. Выпив лекарства, я потащилась в больницу, где меня незамедлительно предложили госпитализировать, от этого я отказалась, мне вкололи что-то болезненное, в аптеке при поликлинике купила все предписанное врачом и на такси поехала домой, отлеживаться. Но покой мне даже не успел присниться, все словно сговорились и стали названивать — кто на сотовый, кто на домашний телефоны. Что ж, новый мобильный покупать на надо. Отвечать я не собиралась, даже если бы и хотела, дотащиться до сумки в прихожей или дотянуться до аппарата на столике у меня не было сил. Так под веселый перезвон благополучно провалилась в лихорадочный сон.

Утром стало лучше, я без качки дошла до ванной, ужаснулась собственному отражению в зеркале. Выпила лекарства и горячий чай, посидела немного на кухне и опять поплелась в постель, но все же завернула в прихожую за несчастным мобильным. Телефон порадовал сотней пропущенных звонков и пропавшими в неизвестность сутками. Я продрыхла больше суток. Голос все еще напоминал скрип несмазанного колеса, поэтому обеспокоенным подругам отправила ободряющую смску и залегла под пуховым одеялом.

На следующий день я уже была как огурчик — зеленоватая, но крепкая и в состоянии говорить без хрипов, вот что сон животворящий с людями делает. Надо позвонить беспокоящимся о моем состоянии, так как не смогла выбрать, кого осчастливить первым, решила идти по алфавиту.

— Аська, привет.

— Вот и пропажа объявилась, мы уже в милицию собрались заявление писать.

— Не надо никуда писать. Уж и поболеть пару дней нельзя спокойно.

— Дотанцевалась в мокром до коллапса.

— Подумаешь, потанцевала.

— Новости смотрела?

— Какие?

— Я тебе ссылку кинула на почту, мой шеф все доходчиво разъяснил.

— Что именно?

— Что это оплошность репортера, да и наши упустили, им досталось, опровержение будет в статье.

— Мне что, теперь бежать и благодарить его? Меня это опровержение не греет. Я теперь его с собой должна таскать на встречи? Ой, простите, у меня тут в левом кармане есть опровержение, и все заказчика устроило. Тьфу. Давай о чем-нибудь другом поболтаем. Мое мнение не изменится, твой шеф — хорек.

— Вечером заеду, проведаю тебя, а сейчас у меня работы много.

— До вечера.

— Пока.

Потом наступила очередь Ланы, Марии и Наты услышать голос "потеряшки", часа через два я добралась до десятка звонков от "шефа". Тут мой запас прочности кончился, и голос стал хрипеть, как дореволюционные патефонные пластинки, скрежет в трубке убедил начальство, что я действительно болею, а не сижу где-нибудь под пальмой на теплом песочке с парочкой аборигенов в качестве компании.

— Лечись, нас ждут великие дела, Линдт.

— Какие дела, я ж изгнана с позором?

— Пока не изгнана. Я ж тебя знаю, пришла б на следующий день, от конторы бы ничего не осталось, а сейчас остыла, можем продолжать нести прекрасное в массы. Пока.

Сам отключился — сам виноват, что не узнал, где я все разнести успела.

Телефонные звонки меня утомили, силы испарились, и я опять провалилась в забытье. Вечером из-под теплого одеяла меня вытащили настойчивые звонки, дополненные стуком в дверь. Скорая помощь прибыла с малиновым вареньем, медом и рассказам "а он не хорек", где-то на сороковом пункте достоинств Павлина я отключилась.

На следующий день потащилась в поликлинику, больничный мне отказались закрывать, заехала на работу и поняла, что врачи иногда правы — сил хватило вылезти из такси и сесть на лавку возле офиса. В таком жалком виде я была найдена моим синеволосым шефом. Меня погрузили в такси и отправили домой, и Денис милостиво разрешил мне болеть до полного выздоровления. Впервые за восемь лет работы болела, и никто меня не дергал. Какая же расплата будет за это блаженство?

Жестокая — в первый же день шеф обрадовал встречей с Грековым.

— Не пойду.

— Пойдешь, и так работа встала, пока кто-то витаминчики пил.

— Не пойду.

— Провожу.

И ведь, действительно, проводил, до приемной проводил, еще и со мной остался. К счастью, нас там не ждали и хозяина кабинета не было. Аська усадила на диванчик, предложила журналов, газет и крепкий кофе. И судя по тому, что ее пальцы тут же стали что-то набивать на экране телефона, она уточняла, что с нами делать.

— Мне лучше уйти.

— Это твой контракт.

— Твой. Я им заниматься не хотела. Да и он со мной работать не захочет.

— С тобой сначала никто работать не хочет, а потом привыкают, втягиваются и ни с кем другим общаться не хотят.

— Но остальных я не пыталась утопить.

— Что?

— Так получилось, он был слишком близко к воде. Не сдержалась.

— Лотта, — у шефа даже слов неприличных не нашлось на мою выходку. Только такие ноты глубочайшего сочувствия в голосе — как же такую убогую еще земля носит. Да и взгляд, таким обычно сельских дурачков особо сердобольные бабки окидывают. Хорошо хоть перекрещивать не стал.

— Я б вообще убил бы на ее месте, — прокомментировал откуда-то сзади Павлин и заржал, громко так, на всю приемную, даже Ася на него удивленно посмотрела.

— Пошли, у меня на вас десять минут есть.

— Иди, — милостиво направила шефа, но тот, зараза синеволосая, меня с собой потащил.

Вылетели мы из кабинета минут через семь. У меня все сожаление о выходке испарилось после предъявленного списка мелких поручений. Это ж теперь только на него и должна свое время рабочее тратить.

— Показывай, где у тебя тут протокольный отдельчик, — Ася послушно отвела меня на пять этажей ниже.

Серпентарию в зоопарке не хватает экспонатов.

Вроде молчат, но ощущение, что вокруг шипение. Начальница, рьяно бултыхая ярко-синий лак, клацала несчастным шариком о стекло, как ядовитая змея погремушкой. Слушала фырканье, для них мое явление было оскорбительным, они и без нашего участия проводят все на высшем уровне. Только вот почему-то Греков решил часть их работы на нас перевесить.

Контакты давали неохотно, и если бы не Ася, то могла бы и вовсе не получить.

А вот в пиар-отдельчике на меня смотрели как на "родную", если бы могли, то закопали бы тут же, под ламинат. На мой вопрос о выходе опровержения выплюнули дату. Девушка, что должна дать мне недостающие контакты, была смутно знакома, где-то я ее точно видела. Все делалось с достоинством и величием, так нисходят королевы к простым смертным в далеких от реалий мечтах провинциалок. Я должна знать свое место, я ж всего лишь наймит. Только вот не они меня нанимали.

И почему я все эти фырканья должна терпеть? Словно я по доброй воле сюда пришла, и это мое желание за них работать?

Поблагодарила, улыбнулась на прощание и бегом к себе. Чем быстрей начну, тем быстрей расстанусь с Грековым.

— Шарлотта Генриховна.

Или не расстанусь.

— Да?

— Все получили?

— Эгы.

— Если что-то непонятно, вы не стесняйтесь, звоните, пишите. Совместное купание сближает. Можем даже на "ты" перейти.

И опять заржал. Магнитные бури. Аномалии обещали, вот одна из них передо мною и хохочет.

А вечером без каких-либо стеснений (сам просил) написала на мейл радостно, что его подчиненные предоставили неактуальную информацию и далее — список людей, мои действия по розыску контактов и пара строк, выделенных жутко розовым цветом, по кому мне так ничего найти и не удалось.