01 004

Минула неделя, и на седьмой день в карантине начала назревать буза. Дело в том, что кубики из тухлого фарша превратились в параллелограммы, которые постепенно увеличивались в длину. А вот объём овсянки и хлеба уменьшался. Т.е. по весу пайка была той же самой, но тухлецы было уже в половину от общего количества. Люди начинали роптать. Всеобщее раздражение выразил некто Рыбников.

– Да что такое в самом деле?! Они хотят нас вообще одной тухлятиной кормить?! Такими темпами через нед…, – прерванный ударом в солнечное сплетение, он замолк и пытался вздохнуть.

– Васин! – заорал сержант, оборачиваясь к двери.

С улицы вбежал крепкий вертухайчик, схватил Рыбникова за шиворот и уволок за дверь.

– Кого-то ещё не устраивает пища? – сержант ухмыльнулся.

Народ безмолвствовал. Мочловин боязливо огляделся и вспомнил день ареста.

В тот день он, как обычно, бегал по тресту, собирая новости. Одна новость была удивительно подсудна. В левом крыле третьего этажа по правой стороне во всех пяти кабинетах не оказалось ни одной кочерги. Печи были на месте, дрова на месте, всё было, а ни одной кочерги не было. То ли вредительство, то ли воровство, то ли шутка. После обеда Мочловин, как обычно, забрал Катю и Таню и занялся "стенушкой". Всё шло своим чередом: Катя рисовала, Таня каллиграфически писала. На заметке о вредительстве на третьем этаже Таня споткнулась.

– Сергей Михалыч! – позвала она Мочловина.

– Да, Танюша.

– Сергей Михалыч, вот у Вас тут написано, что не хватает пяти кочерг…

– И что? – удивился Мочловин.

– Так нет такого слова "кочерг", – улыбнулась Таня.

– А какое есть? – ещё больше удивился СМ.

– Ну, это… как его…, – Таню застопырило.

– Кочерёг! – подала голос Катя.

– Да каких "кочерёг", – возразила Таня.

Минут 10 препирались и пытались склонить треклятую кочергу, но не получалось. До четырёх получалось, а больше нет.

– Так, хватит! Пиши "кочерг", и дело с концом, – решил закончить дискуссию Мочловин.

– Да ни в жизни, – отрезала раскрасневшаяся в пылу спора Таня.

– Что такое? Бунт? – выкатил глаза Сергей Михалыч.

– Я н-н-не могу. Это против правил… – в голосе Тани послышалась неуверенность.

– Смоги! – уже почти орал Мочловин.

Катя тихонько передвинулась к выходу.

– Не смогу, – упорствовала Танюша.

– Это что? Выпад?! – угрожающе заревел Мочловин.

– Нет. Но я так не буду.

– Будешь, тварь! – Мочловин зарычал и сделал шаг к Тане.

Катя оторопело созерцала драму.

– Как Вы смеете так со мной разговаривать? – в голосе Тани прорезался металл.

– Очень даже смею, – Мочловин сделал ещё шаг и левой рукой схватил кочергу, что стояла у печки.

Катя взвизгнула и выпорхнула за дверь. Таня невероятно расширила глаза и открыла рот, чтобы закричать. Мочловин взял кочергу в обе руки. Подойдя к Тане, он приставил кочергу к её горлу, опрокинул её на стол и начал душить. Таня извивалась под ним, но он держал её локтями и коленями. И давил, давил, давил. Глаза Тани закатились, дыхание прервалось. И в этот момент в редколлегию ворвались Катя и двое счетоводов. Крепкие парни оттащили Мочловина от задыхающейся Тани. Дали по почкам. Сергей Михалыч осел на пол.

На полу он просидел до приезда милиции. По заявлению Кати его отвезли в отделение. Туда же прибыла из травмпункта оклемавшаяся Таня и тоже написала заявление. Мочловина отвезли в Бутырку. Через три дня его вызвали на допрос. На полу у стены кабинета лежал архив "стенушки". Мочловин удивился.

– Вы редактор? – с порога спросил следователь.

– Да…

– Отлично! Так и запишем.

Ничего не понимающий Мочловин расписался в протоколе с одной строкой. И был удалён в камеру. Через неделю был суд. И судили его не за Таню, а за стенгазету, в которой он восхвалял врагов народа: Бухарина, Зиновьева, Тухачевского и пр. Суд был скор и суров. Аргументы насчёт того, что восхваляемые на тот момент занимали высокие должности, не работали. Хвалил врага народа? Получи 15 лет. Катя с Таней получили по 10.

Мочловин передёрнул плечами и продолжил приём пищи.

01 005

Начало второй недели ознаменовалось тотальным и, елико возможно, полным медосмотром, в честь которого отменили прогулки. Мочловина отправили в медчасть последним. Он стоял в коридоре в компании ещё 10 заключённых и тяжело вздыхал. Из всего, что он слышал в Бутырке о ГУЛаг-е, ежедневные медосмотры были самой вопиющей неправильностью. Дойти до лепилы для зека было сложней, чем получить УДО. Даже совместное содержание мужчин и женщин было менее странным.

В коридоре остались двое. Сам Мочловин и десятник Рыбников.

– Михалыч, а ты знаешь, что у тебя фамилия английская? – внезапно спросил Рыбников.

– Почему английская? – свопросил на вопрос Мочловин.

– Ну, как… вот смотри… три слога. Моч. Ло. Вин. Так? – загнул пальцы Анатолий.

– Да.

– Это русская транскрипция английских слов: "much", "low" и "win". Что значит: "много", "небольшой", "выигрыш". Много небольших выигрышей! Понимаешь? – самодовольно улыбнулся Рыбников.

– Чушь! – отрезал Михалыч.

– Ты как на воле с бабами? – невпопад спросил Рыбников.

– Да нормально…

– Много у тебя их было? – уточнял Анатолий.

– Нормально…

– Вот! С бабами тебе везло. Это малые выигрыши, а то, что сюда попал, – стратегический твой проигрыш! – назидательно поднял палец Рыбников.

– Рыбников! – сквозь закрытую дверь закричал доктор. Мочловин, оставшись одни, почесал в затылке и крепко задумался.

01 006

Шёл десятый день пребывания в карантине, если не считать первые два "комендантских", как их назвал дежурный офицер. Мочловин очень любил круглые даты и всегда подводил итоги. И на этот раз он не изменил себе. Начал считать странности.

1 Рацион трёхразового питания. Логического объяснения не получалось. Спрашивать никто не рискнул.

2. Практически полное отсутствие физического насилия. Не считая наказания Рыбникова. Но его – за дело. За попытку бунта.

3. Мерзкий запах, сводивший с ума в первые дни, начал казаться приятным. Возможно, дело в рационе.

4. Рацион перестал вызывать отвращение. Сергей Михалыч и вообразить себе не мог раньше, что будет с удовольствием поедать тухлый фарш. Удовольствие, кстати, он начал получать на восьмой день.

5. Совместное содержание зеков обоего пола. Это не лезло ни в какие ворота. А разрешение вертухая "оправлять естественные надобности полового характера" – вообще нонсенс.

6. Минимальное количество запретов. Зеки были предоставлены сами себе. Охрана следила только за приёмом пищи, лекарств, посещением медосмотров, соблюдением распорядка дня и отсутствием бузы. Всё. Делайте, граждане зеки, что хотите. Хотите – сношайтесь, хотите – спите. Да, всё, что хошь, короче. Ах, да, ночью нельзя ходить по полу. Вдоль нар, на манер обезьяны – пожалуйста. По полу – ни-ни. Не лагерь, а санаторий.

От размышлений его отвлекла Таня. Стерва повадилась слезать на шконарь к Катьке, и они там… Поначалу Мочловина возбуждали мысли о происходящем сверху. Твари спали над ним. Особая извращённая логика карательного органа запихнула их в один лагерь, на одну шконку, у-у-ууууу… Но к концу первой недели интерес угас. На сегодняшний день вообще мало что вызывало интерес. А если и вызывало, то довольно вялый. Он и сейчас думал по инерции. По привычке.

Нары начали слегка покачиваться и убаюкали Мочловина.

01 007

Проснулся Мочловин в хорошем настроении. Огляделся, вспомнил, где он, и настроение не испортилось. Человечеству гибель не грозит: человек привыкает ко всему. В этом залог выживания вида.

Он огляделся и испытал прилив иррациональной нежности по отношению к заключённым карантинного барака. Такая нежность воспета поэтами и прозаиками. Такую нежность он почувствовал впервые в жизни. А ещё он почувствовал груз небывалой ответственности. За каждого заключённого. Он любил их. Всех вместе и каждого в отдельности. Даже Катю. Даже Таню. Даже идиота Рыбникова.