Словно иней, сердобольный смех

Славно валится на…

на…

на РУССКОЕ ПОЛЕ ЭКСПЕРИМЕНТОВ

Е. Летов

00 001

Над Белым морем расстилается туман. По Соловкам бредёт колонна. По краям колонны – автоматчики, некоторые с собаками. Красные околыша фуражек блестят кокардами. Злые лица конвойных блестят потом.

– Не отставать! Не растягиваться! – разносятся крики над святым островом.

Колонна бредёт молча. Только шарканье босых ног по грунтовке. Такое, будто ползёт гигантская змея. И хриплое многоглоточное дыхание. Наверное, так дышат драконы.

Из-за пригорка на колонну набегает высокий проволочный забор. Колючепроволочный. И ворота в заборе колючие. Как глаза вертухайских собак. Над забором вывеска "ИБП ЦК КПСС имени 20-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции Ордена Трудового Красного Знамени Креветочный завод".

– Стой, раз-два! – рычит конвойный.

00 002

Закат. Грозный, кровавый.

В карантинном бараке после ужина выбирали старосту. Поначалу никто не хотел должности, но когда узнали о доппайке, сразу поднялся гвалт. Карантинные уже в первый день сумели сделать выводы о рационе в лагере. Кормили скудно.

На табуретку посерёд барака влез Мочловин.

– Товарищи! – начал Мочловин.

– Тамбовский волк тебе товарищ! – заорал на него Волов.

– Друзья, дайте сказать человеку, 10 минут осталось!

Выборы надо было закончить к 21:00. Иначе… Это многозначительное "иначе", сказанное старшиной карантинной зоны, не предвещало ничего хорошего.

Казалось бы, напоминание о быстротечности времени должно бы отрезвить заключённых, но нет. Гвалт поднялся такой, что невозможно было разобрать ни слова. Шумиха была прервана всё тем же карантинным старшиной, внезапно появившимся на пороге барака.

– Тихо, – спокойно и уверенно рёк старшина.

Барак повиновался.

Люди с тоской смотрели на хмурящего брови старшину. Ужас плескался в глазах зеков. Все боялись, что "иначе" наступит сейчас.

– Мы выбрали… меня… – тихо-тихо подал голос Мочловин.

– Да ты чё? – улыбнулся старшина.

– Д-д-да… – Мочловин начал заикаться.

– Вы его выбрали? – обводя взглядом барачных, вопросил старшина.

Ответом ему было энергичное кивание всех без исключения.

– Вот и славно. Через 5 минут отбой. Все по нарам.

Зеки, прирученные повиноваться без долгих разговоров, прыснули врассыпную, толкаясь и падая. Но через пять минут все лежали по местам.

Для 150-ти человек так закончился их первый день пребывания на креветочном заводе.

01 001

В 5:00 двери барака распахнулись от удара вертухайского сапога.

– Подъём, смОродь! – рожа вертухая в чине сержанта покраснела от натуги.

Зеки зашевелились и начали слезать с нар. Нары были трёхэтажные, и одна дамочка, спрыгивая, подвернула ногу.

– Построиться! – вертухай не снизил тона ни на полдецибела.

Зеки выстроились посередине барака вдоль жирной белой линии.

– По росту!

Началась недолгая возня. Зеки примерялись, перестраивались около 5-ти минут. Вертухай пялился в секундомер.

– Норма на построение – одна минута, – уже тише, но всё также грозно молвил вертухай. – Староста, ко мне с докладом!

Мочловин вышел из шеренги и просеменил к сержанту.

– Сомкнуться, – сказал вертухай, не отводя прямого и бритвенно острого взгляда от Сергея Михайловича.

Шеренга сомкнулась.

– Так, чтобы вы понимали: все строятся по росту, время на построение – 1 минута, каждая секунда задержки – штраф 10 килограмм, староста подходит к разводящему и докладывает обстановку, после доклада встаёт слева от меня лицом к строю. Я внятен?

Шеренга по-бараньи кивнула. Никто не осмелился отвечать. Мочловин, остановившийся в двух шагах от сержанта, начал лепетать.

– Осмелюсь доложить… ночью происшествий не происходило…

– Разойтись. Готовиться к завтраку. Староста, за мной на выход. Без вещей, – вертухай чётко развернулся на 180 градусов и строевым шагом двинулся к выходу. – Не отставай, тля!

Мочловин и не думал отставать. На полусогнутых, сгорбившись и шмыгая носом, он плёлся за сержантом. В глазах его читались безмерная тоска и дурные предчувствия.

01 002

Мочловина не били, не пытали и не пытались расстрелять. В небольшом бревенчатом домике (на двери табличка "Штаб") ему дали подробный инструктаж поведения и распорядка дня. Заставили повторить наизусть 3 раза и отпустили в сопровождении всё того же сержанта.

Когда они возвращались в барак, ветер подул со стороны рабочей зоны лагеря. В нос Мочловину ударила невероятнейшая вонь. Он даже не сразу определил, что пахло тухлой рыбой. Судя по интенсивности запаха, тухлятины было несколько тонн. Мочловин поморщился и закашлялся.

– Привыкай, – буркнул вертухай и продолжил, видя немой вопрос в глазах визави, – известный запах, по профессии.

В бараке Мочловин, следуя полученным инструкциям, назначил себе трёх помощников. Помощники определили десятников. Организовали построение, и в части, касающейся, было доведено до сведения. На Заводе им. 20-ой Годовщины оргвопросы решались очень быстро. Никому не хотелось дожидаться оргвыводов. Научены.

День шёл неторопливо. По расписанию: завтрак, прогулка, обед, медосмотр, прогулка, ужин. Всё бы ничего и даже неплохо, но ВОНЬ. Ветер утвердился, и вонь сводила с ума.

На прогулке зеки гадали, чем занимаются в рабочей зоне. Из-за двухметрового дощатого забора не доносилось почти никаких звуков. Редкое позвякивание, типичное для сельской местности, да лай собак, также привычный для означенной местности. Спрашивать у охраны никто не осмелился. В ГУЛаге вообще не принято было задавать вопросы начальству. К вечеру ветер стих, стихла и вонь.

В 22:00 в барак зашёл дежурный и объявил отбой.

01 003

Новое утро родило некую странность. Подъём и построение прошли по регламенту. А вот завтрак. Завтрак был необычен. Сначала всем выдали по две пилюли. А потом вместе с овсянкой, овсяным хлебом и подсолённой, пахнущей водорослями водой выдали по кусочку мороженого фарша. Тухлого фарша. И дежурный сержант контролировал употребление пилюль и фарша. Зеки удивлялись, кривились, морщились, но ели. Первый же попытавшийся уклониться от странной обязанности был раскритикован сержантским сапогом. Больше возражений не следовало.

На прогулке одуревший от запаха тухлятины Мочловин вспомнил свой Трест. Свою "стенушку", так он звал стенгазету.

Вообще история Мочловина довольно примечательна, и следует её рассказать. Работал он в Тресте. Все его так и называли: "Трест". Чем Трест занимался, Мочловин не знал, да и не желал знать. Мочловин шёл по идеологической линии. Он был редактором стенгазеты. Целыми днями он носился из кабинета в кабинет большого пятиэтажного здания в центре Нижнего, собирал слухи, сплетни, манифесты, декларации, распоряжения, обоснования и пр. и др. После обеда он шёл в "Красный уголок", где его ждали вряжённые им в редколлегию две девушки. Катя и Таня. Выдавал им бумагу, перья, тушь, краску и свои наставления. Работа закипала. К концу рабочего дня, перепачканные краской и тушью, Катя и Таня шли к стенду в холле и вывешивали новый номер "стенушки". Старый они аккуратно сворачивали и относили в архив. Несгораемый шкаф в "Красном уголке". А потом шли сверхурочно выполнять послеобеденную норму. Мочловин же шёл в столовку ужинать.

От приятных мыслей о столовском ужине Мочловина отвлёк бой в рельсу. Пришло время обеда. И на обед опять давали пилюли и мороженый тухлый фарш. И на ужин. И с каждым разом кусочек фарша становился всё больше. А мысли Мочловина о трестовской столовой всё грустнее.

После отбоя он по старой привычке подумал: "Как там наша стенушка?", но вспомнил, где он, и внезапно уснул.