Не понимаю, отчего так важно все это выяснять. Достойные ли они люди – такой графы в альманахе нет, а дядюшка, по-моему, таковыми их не полагает.

Мне велено помогать Одри, делая все, что она ни велит (даже если всего-навсего пошлет принести чаю), а также читать все ее письма прежде, чем они отправятся на почту, и сообщать дядюшке, не пишет ли она кому-либо чего-либо о табличках, или чего-нибудь нелюбезного или же подозрительного о нем самом. В письме на адрес Музея Томфри говорится только о том, что добралась Одри благополучно, а лорд Гленли ее ожидания полностью оправдал. Последнее может оказаться злословием – мало ли, чего она от него ожидала, – однако к вещам, которые имел в виду дядюшка, наверное, не относится. Но все-таки я, пожалуй, ему расскажу – так, на всякий случай.

За завтраком лорда Гленли нет. Как это некстати с его стороны! Лакей говорит, к завтраку эрл выходит нечасто… интересно, хотя бы проснуться-то он соизволил? Правда, он много времени проводит на Континенте, где, вероятно, и приобрел континентальную привычку поздно ложиться и поздно вставать. Сама я изо всех сил старалась спать до поры, считающейся в обществе благопристойной, однако, прожив большую часть жизни на борту кораблей, с папá и мамá, избавиться от привычки подниматься с рассветом – дело нелегкое.

Однако кто-то, должно быть, уже на ногах, или же завтраком, рассудив, что есть его некому, распорядились бы в свою пользу слуги. Интересно, кто еще здесь, в доме?

Ну что ж, вот и ответ на несколько вопросов разом, однако что о нем думать, пока не знаю.

Покончив с завтраком, я отправилась прямо в библиотеку: лорд Гленли обещал, что таблички будут ждать там, разложенные и приготовленные. Правду сказать, не удивилась бы, обнаружив, что об этом он позабыл – или «якобы позабыл»: не допустит же он, чтобы я увидела этакие сокровища без него, лишив его новой порции торжества. Однако таблички оказались готовы, выложены аккуратным рядком на бумажном листе поверх длинного стола, занимавшего всю середину комнаты. (Кстати, зачем человеку, так мало интересующемуся настоящей наукой, столь необъятная, превосходно подобранная библиотека? Тоже для престижа, наверное.)

Заколов волосы, я начала осматривать материал. Надо заметить, библиотека отчаянно нуждается в лучшем освещении, и я первым делом велела лакею раздобыть лампу на длинном шнуре, чтоб доставал, куда потребуется. Ну а для начала пришлось поднести одну из табличек к окну.

Разглядев ее, я невольно осклабилась, будто мартышка: в моих руках оказалось бесценное сокровище!

Разумеется, иметь дело с драконианскими текстами мне доводилось и раньше. Век не забуду тот день, когда гранпапá впервые вложил мне в ладони глиняную табличку и объяснил, что я держу в руках саму историю. Мне тогда, кажется, было лет пять, и люди, услышав об этом, неизменно приходят в ужас: а если бы я ее уронила? Да, конечно, налоговые записи тоже оказались бы заметной утратой, но не того сорта, из-за которой будешь после терзаться до конца жизни.

А вот урони я одну из этих табличек, казнить себя мне тогда до самой смерти и даже после. Ведь современные дракониане знают о собственных предках, аневраи, не больше, чем я – о том, как жили и мыслили древние ширландцы или уталу. В нашем распоряжении – только эти фрагменты, разрозненные тексты, случайно уцелевшие во времена Низвержения их древней цивилизации. Не сомневаюсь, восставшие против власти аневраи люди имели на то самые веские основания, но я, если бы только могла, непременно отправилась бы в прошлое и попросила их не чинить при этом особенных разрушений. Какими бы тиранами ни были их правители, что толку жечь города и дворцы? Кому принесло пользу уничтожение текстов, хранивших все знания об их жизни? Тем самым наши предки погрузили свой мир в такую тьму, что мы только-только начинаем освещать ближайшие его уголки.

Кусок глины, попавший сегодня мне в руки, мог пролить свет на очень и очень многое. В лучах солнца я повертела его так и сяк, пригляделась к краям в поисках едва различимых отпечатков пальцев, оставленных писцом, прежде чем табличку отправили в обжиг. Еще немного, и я стану первой, кто прочтет начертанные на ней слова!

По крайней мере, так я полагала в эту минуту.

Стоило мне усесться за стол, у самой его середины, чтоб набросать кое-какие предварительные заметки, как за спиною сказали:

– Это мое кресло.

Рассказывая обо всем позже, я непременно написала бы, что обернулась с достоинством, даже не дрогнув, но, если говорить начистоту, немузыкально вскрикнула от неожиданности. Голос принадлежал девчонке… ну, это я ее мысленно так назвала: пожалуй, она младше меня года на два или три. Дело в том, что одета она была очень просто – в иссиня-серое платье, по-моему, крайне скверно на ней сидевшее. Однако виноват в этом был не портной, о чем я догадалась не сразу: держалась она так сконфуженно, что платье выглядело, точно мешок. Правда, в нарядах я разбираюсь неважно, но воображаю, как скверно ей приходится, когда она выезжает в свет – если вообще выезжает.

– Это мое кресло, – повторила она, прижимая к груди записную книжку.

Очевидно, передо мною была не служанка.

– Вы лорду Гленли… дочь? – спросила я, поднимаясь.

Конечно, лорд не женат, но его дочерью эта девушка оказаться вполне могла… только вот учтивого способа спросить человека, не бастард ли он, на свете не существует.

– Я на его попечении, – ответила девушка. – А в этом кресле сижу каждый день, работая над переводом.

– Над пе…

Вопрос обернулся еще одним немузыкальным возгласом, только на этот раз, определенно, куда более возмущенным.

Я думала – Симеон на сей счет выразился вполне определенно, – что эта работа предстоит мне! Одно дело, когда лорд Гленли навязывает эту девчонку мне в ассистентки, даже согласия не спросив, но то, что он усадил ее за работу еще до моего приезда – это с его стороны просто пощечина! И почему он ни словом не обмолвился об этом вчера? Видимо, понимал, что я на это скажу, и, трус этакий, выкрутился, предоставив мне столкнуться с этой нахалкой нос к носу, пока сам еще нежится под одеялом!

К груди незнакомка, кроме записной книжки, прижимала еще увесистую стопку книг. Теперь я увидела обнаруженное в библиотеке – и лист бумаги на столе, и таблички – совсем в ином свете. Разложил их вовсе не лорд Гленли, а эта самая девушка. Она же, сидя в том самом кресле, которое облюбовала я, начала разгадывать тайны бесценной находки, тогда как сия почетная обязанность была обещана мне.

Знаю, я пишу вещи ужасные. Услышала бы гранмамá, как я веду себя, точно маленькая жадная дракониха – заперла бы в комнате без книг на неделю. Правда, она также прекрасно знает, как возмутительно, когда тебе отказывают в надлежащем уважении, и если бы меня отодвинула на задний план не эта неуклюжая девица, я, чего доброго, окончательно вышла бы из себя. (Будь это, скажем, лорд Гленли… впрочем, его я попросту, высмеяв, выставила бы за порог, так как знаю, что он в подобных вещах совершенно ничего не смыслит. А вот кто-либо еще вроде него… пожалуй, меня удар бы хватил.)

Впрочем, я и без того повела себя не слишком учтиво.

– Так покажите, – сказала я, протянув руку.

– Что показать?

Однако просьбу она вполне поняла и чуть крепче прижала к груди свою ношу.

– Перевод. Полагаю, вы – та самая ассистентка, о которой упоминал лорд Гленли, – добавила я, подчеркнув слово «ассистентка» особо. Уступать, позволять оттеснить себя на место подчиненной, я не собиралась ни при каких обстоятельствах. – Ну а раз уж вы были столь любезны, что уже начали работу, я должна взглянуть на нее.

Девица упрямо стиснула зубы, но опустила книги на стол и извлекла из папки несколько страничек. Увидев, как их мало, я мысленно перевела дух, так как не в шутку опасалась, что она уже все закончила, хоть и понимала, сколь это невероятно. Весьма демонстративно усевшись в кресло, объявленное ею своим, я принялась за чтение.