Я пью кофе неразбавленным. Приятно пить кофе ради него самого, а не как лекарство после прошедшей ночи.

— Почему, когда мы вошли, он таращился на свои руки через увеличительное стекло?

Трейси наливает себе кофе.

— Он не таращился. Он работал. Как я уже говорила, Учёные зациклены. Они очень хорошо что-то делают, и делают это снова и снова. Полагаю, они будут делать это вечно.

— Джонни любит слова и геологию. Он переписывает на песчинки весь «Оксфордский словарь английского языка». Когда я интересовалась в последний раз, он был на слове «сборный».

Я беру свой кофе, возвращаюсь к двери Джонни и открываю её. Он стоит на коленях, склонившись над сумкой-холодильником с пригоршней свиных потрохов в каждой руке. Его рот и грудь перепачканы кровью и наполовину растворёнными мармеладками. Не совсем фото для ежегодника, но в Даунтауне я видал и похуже. Чёрт, я делал и похуже. Заметив меня, Джонни улыбается.

— Это действительно здорово. Спасибо.

— До того, как Трейси сказала мне принести конфеты, я даже и не знал, что Бродячие могут чувствовать вкус.

— Так считает большинство людей. Они приносят вонючее мясо и старую свернувшуюся кровь. То еда зетов. Эта намного лучше.

— Всегда пожалуйста. Кто к тебе ходит?

Он пожимает плечами.

— Несколько Саб Роза. Думаю, важные, но не слишком интересные. Они всегда спрашивают о том, что я помню. Я отвечаю им то же самое, что и тебе. Я ничего не помню из того, что было до того, как проснулся. Но полагаю, они считают, что если продолжать спрашивать, то я вспомню, и они выиграют приз или что-то в этом роде.

— Даже если ты что-то помнишь, тебе не нужно ничего им рассказывать. Это твои воспоминания, а не их.

Он кивает и запихивает в рот ещё потроха.

— Если не возражаешь, я допью кофе и вернусь, и мы ещё немного побеседуем.

— Ладно, — говорит он с набитым ртом.

Я возвращаюсь на кухню, и Фиона наливает мне ещё кофе.

Трейси пристально смотрит на меня.

— Должно быть, ты ходишь по треклятой воде. Джонни никогда так запросто не разговаривает с людьми, особенно когда ест.

— Я довольно неплохо лажу с монстрами.

— Джонни не монстр, — заявляет Фиона таким тоном, что я понимаю, что больше не получу от неё кофе.

— Ага, он самый. Выгляни в окно. Джонни — худший кошмар, который когда-либо являлся большинству этих людей.

— Это лишь потому, что они его не знают.

— Они не хотят знать его. Или тебя. Вы кормите монстра и прячете его объедки в мусорном контейнере под коробками из-под пиццы. Не поймите меня неправильно. Я люблю монстров. Но для людей, которые их не любят, те, кто помогают монстрам — сами монстры.

— К чему ты клонишь? — спрашивает Трейси.

— Как вышло, что вы стали мачехами Джонни?

— Дедушка был Саб Роза, но папа родился без дара, как и все мы. После того, как дедушка умер, семья скатилась в полную задницу. Слышал об Енохе Спрингхиле?

— Угу.

— Он был дальним кузеном. Раньше его ветвь семьи присматривала за Джонни. Когда остался один Енох, тот не мог позаботиться о самом себе, не то, что об Учёном. Вот когда он достался нам.

— Пойду посмотрю, закончил ли Джонни, — говорит Фиона и идёт в его комнату.

— Некоторые из крупных семейств предложили платить нам, чтобы мы присматривали за ним. — продолжает Трейси. — Они это обставили так, словно делают нам одолжение, потому что все мы, Спрингхилы, такие лузеры. Правда же заключается в том, что никто из них не хочет держать Джонни рядом с собой. При всех своих деньгах и власти, они просто кучка ссыкунов.

Она оглядывается через плечо.

— Не говорите Фи, что я так сказала.

— Мы сохраним твою тайну, — говорит Аллегра.

Трейси смотрит на моё пальто, затем на меня.

— Ты упакован?

— Всегда.

— Можно посмотреть?

Я достаю Смит и Вессон, и протягиваю ей рукояткой вперёд. Она взвешивает в руке .460.

— В кого ты собираешься из этого стрелять?

— Никогда не знаешь, когда Ганнибал вернётся со своими слонами.

Она возвращает мне пистолет.

— Много лет назад я была копом. Рада, что мне больше не нужно таскаться с этим.

— С Бродячими на свободе, возможно, тебе захочется пересмотреть это. По крайней мере, на ближайшие несколько дней.

Она пожимает плечами.

— Подумаю насчёт этого.

Фиона возвращается с пластиковым мусорным пакетом, наполненным чем-то мокрым.

— Джонни закончил и привёл себя в порядок. Можете поговорить с ним ещё несколько минут, но потом, полагаю, на сегодня будет достаточно.

Она намекает, что хочет, чтобы мы убрались отсюда, но слишком вежлива, чтобы сказать это.

Мы возвращаемся в комнату Джонни и садимся. Он выглядит намного лучше, чем когда мы вошли в первый раз. Бдительный и бодрый.

— Я лишь хочу спросить тебя ещё о паре вещей, и затем мы оставим тебя в покое.

— Всё в порядке. Мне нравится беседовать с вами.

— Трейси сказала, что раньше ты жил в доме Спрингхилов. Я тоже там бывал. Ты когда-нибудь спускался в подвал за стеной?

— Всё время. Еноху нравилось, чтобы мы там играли.

Я серьёзно ничего не хочу знать об играх, в которые может играть с зомби чокнутый аутофаг.

— Прошлой ночью из этого подвала выбралась группа Бродячих. В одной из стен была здоровая дыра. Она выглядела новой и как будто вела в туннель. Знаешь, куда он ведёт?

Многие дома старых семейств были построены над пещерами на случай, если им придётся бежать. Конечно, больше ими не пользуются. Еноху не хватало здравого смысла, но даже он не стал бы туда спускаться. Живые никогда не ходят в Хребет Шакала.

— Джонни, расскажи мне об этом Хребте Шакала.

— Там живут мертвецы. Все там живут.

— Что ты имеешь в виду под «все»?

— Все, кто умирает в Лос-Анджелесе, попадают в Хребет Шакала и остаются там. Если только не находят один из ведущих наружу туннелей, или кто-нибудь не приходит и не забирает их, как меня. Думаю, сейчас там довольно тесно.

У меня в животе поднимается тошнотворный холодок.

— Когда ты говоришь «все», то имеешь в виду всех людей на кладбищах? А как насчёт тех людей, что были до этого? До того, как здесь появился город. Они тоже там?

— Все. Хребет Шакала давно уже здесь.

— А что, если кого-то не похоронили? Что, если их кремировали, а пепел развеяли над океаном?

Он на мгновение задумывается.

— Не знаю. Я лишь немного помню о пещерах с того момента, как проснулся, и до того, как меня забрали. Остальное я узнал от приходивших поговорить со мной людей.

— Вроде Кабала.

— Он много знает о них. Он сказал, что есть кто-то, кто знает ещё больше и рассказал ему о Хребте после того, как он что-то для них сделал.

— Ты помнишь, что он сделал?

— Нет.

— Если бы я захотел отправиться в Хребет Шакала, пошёл бы со мной? Ты мог бы показать мне, где проснулся.

— Я не очень хорошо это помню.

— Возможно, вспомнишь, если вернёшься.

— Возможно.

— Пойдёшь со мной?

— Эй, — говорит Трейси. — Ты не можешь его об этом просить.

— Не думаю, что тебе следует идти в Хребет. Это не кажется правильным.

— Мне придётся. Кто-то использует Бродячих для убийства людей, которые им не нравятся, а теперь некоторые свободно разгуливают по городу. И у меня есть чувство, что их станет ещё больше. Мне нужно понять, почему это происходит. И есть кое-кто, кого мне нужно поискать, нет ли её в Хребте.

— Ты не сможешь найти конкретного человека. Там их около миллиона.

— Всё равно я должен попытаться. Пойдёшь со мной?

— Джонни, не слушай. Ты не хочешь выходить наружу, где люди будут тебя бояться. — говорит Трейси.

— Никто не узнает, что я здесь, если я отправлюсь в Хребет.

— Ты не можешь уйти, — говорит Трейси. — И точка.

Она резко оборачивается и тычет пальцем мне в лицо.

— И ты, мудило. Я знала, что не следовало тебя впускать. Убирайся.

— Джонни один из двадцати семи. Думаю, если он чего-то хочет, он должен это получить. Включая возвращение домой.