Я снова набираю залоговые облигации.

Линия щёлкает.

— Да?

Похоже на женский голос.

— Это «Маккуин и сыновья»?

— А это тот парень, который названивает посреди ночи и только дышит мне в голосовую почту?

— Наверное, это был я.

— Ваш номер мне не знаком, а определитель говорит, что вы звоните не из камеры. Что вам нужно?

— Мне нужно встретиться с Джонни Сандерсом. Не говорите «нет». Сначала я не вспомнил ваше имя, но теперь вспомнил: оно было на спичечном коробке, который был у меня в кармане, когда я выполз из ада. Мы как-то связаны. Вы добьётесь для меня аудиенции у Папы[287] Джонни, потому что в противном случае весь этот город погибнет, и я гарантирую, что вы будете в числе первых.

Кто-то ещё что-то говорит. «Маккуин и сыновья» прикрывает микрофон рукой. Приглушённый разговор продолжается. Затем она возвращается.

— Приходите в офис к девяти тридцати. Знаете, что принести с собой?

— Я знаю, что принести.

— Отлично. Не скупитесь на мармеладки.

Я набираю номер Аллегры, и она снимает трубку на втором гудке.

— Прости. Я тебя разбудил?

— Чёрта с два. С таким другом, как ты, никто не ждёт, что ночью получится поспать больше нескольких часов.

— Бриджит уже там?

— Угу. Эжен присматривает за ней. Чтобы убедиться, что зелье действует, и с ней всё в порядке.

— Спасибо.

— Без проблем. Но с тебя история о том, как ты подцепил Пусси Галор[288].

— Не вопрос. Слушай, мне надо снять с кое-кого показания счётчика. У тебя есть анимаскоп?

— Парочка разных видов. Но я думала, ты гоняешься за зомби. Зачем тебе анимаскоп?

— Я встречаюсь кое с кем новым, и мне нужно знать, мёртвый он или живой. Если у меня будет анимаскоп, тебе не нужно идти со мной. Так будет безопаснее.

— На хрен. Вы с Эженом собираетесь оберегать меня до самой смерти. Если тебе нужен анимаскоп, я та, кто будет с ним работать. Таковы условия.

— Ладно, но тебе придётся сказать Видоку. И не опускай ту часть, где я сказал, что ты можешь остаться дома.

— Когда мне тебя ждать?

— Я должен встретиться с этим контактом в Голливуде сегодня утром в девять тридцать. Зайду за несколько минут до этого.

— Я буду готова.

Большой Центральный Рынок открывается только в девять, то есть через несколько часов. Я ложусь на кровать, закрываю глаза и снова погружаюсь в ангельскую темноту. Я уже чувствую себя здесь как дома. Место, где я должен был находиться всю свою жизнь. Если бы, когда был ребёнком, я видел и чувствовал так же, как сейчас, то из меня не вырос бы тот, кто позволил Мейсону так себя одурачить. Я бы не потерял в аду треть своей жизни. Меня не украшали бы шрамы, и я бы не жил с покойником на чердаке. Обычно, когда я прокручиваю в голове, как я пустил свою жизнь по пизде, мой мозг превращается в болотный газ, а зрение наливается кровью. Мне требуется сигарета и выпивка, чтобы сердце не выскочило из груди. Но сейчас моё сердце бьётся ровно. Я не хочу ни стакана красного пойла, ни закурить. Мир — идеальный белый бриллиант. Прозрачный. Грани светятся внутренним отражённым светом. И чтобы разбить всё вдребезги, требуется лишь один удар в нужное место.

за несколько минут до девяти и прохожу через тень, чтобы выйти на углу Большого Центрального Рынка. Я не видел этого места с того дня с Элеонорой. Оно выглядит намного приятнее, когда не охвачено огнём.

Я покупаю сумку-холодильник и сухой лёд в винном магазине, где Элеонора сожгла себя. Мне приходится сделать остановку в трёх разных мясных лавках, чтобы убедиться, что у меня достаточно свиных потрохов, чтобы подкупить Джонни. На филиппинском рынке рядом со входом с Хилл-Стрит я по дешёвке приобретаю свиной крови, чтобы дополнить банкет.

Конечно, если бы я так себя чувствовал раньше и не облажался нужным образом, чтобы оказаться именно там, где оказался, в нужное время и в нужном месте, возможно никогда бы не встретил Элис. А без этого зачем мне вообще что-то делать?

Я покупаю пару полукилограммовых пакетов мармеладок и шагаю в другую тень.

И выхожу в гостиной Аллегры и Видока.

Они сидят вокруг кухонной стойки и пьют кофе. Аллегра одета, но что-то не так с её пропорциями.

— Пока меня не было, ты набрала десяток кило?

— Его спрашивай, — отвечает она и кивает на Видока.

— Я просто хочу, чтобы она была как следует упакована, если твой дружок попытается сделать из неё снек.

— На мне три рубашки, свитер и пальто.

Я смотрю на француза.

— Может, проще было окропить её святой водой, или репеллентом против акул, или что там отпугивает Бродячих?

— Это я тоже сделал. Но чары можно разрушить. Зельям противодействовать. Я лучше предпочту, чтобы она какое-то время не выглядела такой хорошенькой, если это означает, что она вернётся домой.

Аллегра улыбается и наклоняется через стойку, чтобы чмокнуть его в щёку.

— Где Бриджит?

— Пока что в спальне, пока я не найду для неё надёжное и более постоянное место.

— Спасибо.

— Не стоит.

— Я бы тебя пригласил, но и так рискованно брать с собой ещё одного человека. Не думаю, что укротители этого парня пойдут на двоих.

Видок отмахивается от комментариев.

— Мне всё равно нужно остаться присмотреть за твоей Спящей Красавицей. И, как мне несколько раз за утро объяснила моя дорогая, ей нужно увидеть и испытать то, что испытал я, чтобы стать алхимиком, которым она когда-нибудь станет.

— Хороший ответ, — говорит Аллегра.

— Готова идти? — спрашиваю я.

Она встаёт и хлопает по перекинутой через плечо нейлоновой сумке курьера.

— Анимаскоп на месте.

Я протягиваю ей пакетики с мармеладками.

— Это для чего?

— Дань.

— А что в холодильнике?

— Скоро увидишь. Тогда пожалеешь, что спросила.

Она обходит стойку и целует Видока по-настоящему. Он смотрит на меня.

— Ты ведь будешь присматривать за ней так же, как присматривал бы за Элис, правда?

— Я не позволю, чтобы с ней что-нибудь случилось.

— И с тобой. Хорошо себя чувствуешь?

— Я в порядке. Ты был прав. Эликсир Чашницы не даёт мне ни капельки измениться.

— Отлично.

Аллегра берёт меня за руку. Мы проходим сквозь тень на стене и выходим на Голливудский бульвар.

Залоговые облигации «Маккуин и сыновья» находится в конце квартала, рядом с магазином подержанных медицинских товаров. Протезы рук и ног висят на верёвках и стоят в витрине, словно товар дня в худшей в мире мясной лавке.

Мимо с мигалками проносится пара машин полиции Лос-Анджелеса. Интересно, они направляются схватить каких-нибудь гангстеров или проверить первые сообщения о странных убийствах каннибалами?

Офис залоговых облигаций является клоном всех унылых отделений Департамента транспортных средств и автостанций мира. Это одна просторная комната с люминесцентными лампами и белым кафельным полом. Помятые металлические столы, заваленные бумагами, которые так и не удосужились подшить последние, кто пользовался столом. По всей комнате висят доски объявлений, увешанные флаерами о занятиях, дешёвых переездах и консультантах по наркотической зависимости, у которых есть лишь номер 800 и веб-сайт. Всё остальное — календари и плакаты «Разыскивается». Если выстрелить времени в живот, оно приползёт умирать сюда.

Похоже, это место только открылось. За столом в дальнем конце комнаты сидит и разговаривает по телефону кто-то в белой рубашке с закатанными рукавами.

— Билли, заставь отдать тебе деньги или забери его машину. Я знаю, что это незаконно, ну и что, чёрт подери?

Я узнаю голос женщины, с которой сегодня разговаривал рано утром.

— Единственный способ привлечь внимание освобождённого под залог — это пригрозить позвонить его надзирателю или показать ему, что его яички являются футбольными мечами, а ты — Дэвид Бекхэм. Бекхэм. Это британец, который лупит по мячу за миллиард долларов в год. Слушай, просто забери деньги, которые он должен, или можешь не появляться в офисе.