— Эй, покойничек, сюда.

Это Уэллс кричит мне из дальнего конца дома. Он никогда не устаёт напоминать мне, что официально я мёртв и вне поля зрения копов и большей части правительства. Но лишь до тех пор, пока веду себя паинькой со Стражей. Это неплохая угроза. Без них моя жизнь была бы намного сложнее.

По пути в кабинет я встречаю ещё десяток агентов в коридоре, и ещё шестерых в самом кабинете. Посреди трескотни всасывающих улики пылесосов и снующих вокруг зондов в поисках следов эфира, я едва слышу свой собственный голос.

— Уэллс, за каким чёртом тебе столько людей?

Маршал не глядит на меня. Он уставился на что-то на другом конце комнаты.

— Ты делаешь свою работу, а мои люди пусть делают свою.

То, на что смотрит Уэллс, заслуживает того, чтобы зваться первоклассным зрелищем. Там алтарь, а над ним двухметровая статуя Санта Муэрте[118], своего рода пародии на Деву Марию Гваделупскую[119] в виде старухи с косой. Несмотря на её костлявый вид, она та, кому верующие в неё молятся о защите. Полагаю, тот, кому принадлежала эта статуя, не особо преуспел в этом. Похоже, половина его крови разбрызгана по Святой Смерти, алтарю и стенам. А остальная — в виде миленькой застывшей лужицы ржавого цвета желе вокруг того, что осталось от его тела. То, что лежит на полу, даже нельзя назвать трупом. Этого недостаточно. Выглядит так, словно пытался починить реактивный двигатель, а тот неожиданно завелся.

Я говорю: «Думаю, он мёртв».

Уэллс кивает, не cводя взгляда c бойни.

— Обязательно запишу это. Что-нибудь ещё?

— Это не была авария лодки.

Уэллс глядит на меня так, словно он пресс для мусора, а я бекон недельной свежести.

— Проклятие, парень. Здесь умер человек, и он был один из ваших. Саб Роза. И умер он ужасно. Можешь чем-нибудь поспособствовать нам в установлении того, что, чёрт подери, здесь произошло?

Я хочу подойти поближе к месту преступления, и для этого мне приходится обойти несколько агентов. Хорошо, что я не страдаю клаустрофобией.

Тело лежит, порезанное на куски, разбросанные внутри странным образом изменённого круга призыва. Острые края. Это не круг. Это шестиугольник, форма, используемая только в тёмной магии. Похоже, что часть нарисована кровью, хотя трудно точно сказать со всеми этими кусками парня, разложенными на полу словно блюда шведского стола. Повсюду разбросано много костей. Слишком много для одного. Скорее всего, он использовал их, чтобы усилить шестиугольник.

Мне приходится обойти всю комнату, чтобы вернуться к Уэллсу.

— Он не воняет. Сколько он там лежит?

— Не меньше двух дней. Очень слабый распад тканей. Нет яиц мясной мухи. Нет даже трупного окоченения в единственном найденном нами локтевом суставе.

— Обнаружили что-нибудь в следах эфира?

— Здесь определённо есть остатки тёмной магии. Мы ещё точно не знаем, какого рода.

Я возвращаюсь к телу и становлюсь так близко, как только могу, не прикасаясь к нему. Даже не прилагая усилий, я ощущаю нечто, исходящее от искалеченной плоти и костей. Но не могу сказать, что именно. Оно древнее и холодное. На мгновение я подумал, не Кисси ли проделали это, но нет уксусного запаха. Если команда Уэллса заткнётся на грёбаную секунду, скорее всего, будет несложно выяснить. Некоторые из ангельских устройств провоняли эфир, откачивая небесные энергетические поля.

— Можешь заставить этих людей заткнуться к чертям на минуту?

— Это первоочередная работа. Это большая команда, и все трудятся. Наколдуй чего-нибудь, Сэндмен Слим. Ты и прежде работал в шумных комнатах.

Я никак не могу уловить, что же это исходит от тела. Я касаюсь носком ботинка того, что мне кажется было частью руки. Переворачиваю её. Один из экспертов-криминалистов что-то говорит.

— Убери эту машину с моего пути, чтобы я мог работать, — отвечаю я.

Не уверен точно, как это прозвучало, но у половины команды Уэллса неожиданно нашлась работа в других частях комнаты.

Опустившись на колени, я внимательно разглядываю кожу без следов гниения. На ней забавные отметины. Старые. Он зататуировал их, словно пытался замаскировать. На костях тоже отметины. Новые.

Алтарь представляет собой свалку магических предметов. Святыни и чётки. Сфирот[120], сшитый из отдельных кусков пергамента и льна. Нарисованные на стикерах пентаграммы и свастики. Старая бутылка безымянного виски. Кости животных. Чашки, полные мета, косяков и попперсов[121]. Кора йохимбе[122]. Анатомия Грея[123]. И очень большой выбор фаллоимитаторов, кляпов, анальных пробок, зажимов для сосков и антикварных наручников.

Я подтаскиваю стул к тому месту, где стоит Уэллс. Команда криминалистов просто влюбляется в меня.

— Кто этот парень? Был этот парень? — Спрашиваю я.

— Енох Спрингхил.

— Спрингхил — это как Спрингхилы?

— Ага. Предположительно, первое семейство Саб Роза в Лос-Анджелесе. Наверное, пару сотен лет назад, когда здесь в основном обитали индейцы и койоты, они были местными заправилами. Но потом здесь обосновались другие семьи, и у Спрингхилов всё вроде бы разладилось. Потеряли большую часть своих земель. Потеряли свой статус. Национальная безопасность не знает, почему. Так же, как и Стража. Я надеялся, что может ты что-то знаешь.

— Будучи ребёнком, я большую часть времени старался сбежать от Саб Роза. Я знаю имена, но не особо историю семей.

— Какое счастье, что ты рядом.

Пока Уэллс жалуется, я забираюсь на стул, чтобы получше осмотреть комнату. Всякий раз, как я обращаюсь к своему разуму, сочетание того, что исходит от тела и сраных машин Стражи вызывают у меня головокружение. Но сверху что-то щёлкает у меня в голове, и сцена складывается, как серия снимков того, что я видел последние одиннадцать лет.

Кому нужны сверхспособности нефилима, когда у тебя в голове есть дьявольский слайд-проектор?

Я возвращаюсь к телу и отрезаю чёрным клинком кусочек кожи с костью. Потом плюю на надрезы. Это привлекает их внимание.

— Дайте соль.

Один из криминалистических дронов достаёт пузырёк из футляра с эликсирами и швыряет его мне. Я посыпаю солью то место, куда только что плюнул. Ничего не происходит. Затем появляются пузыри. Пар. Слюна начинает кипеть.

— Маршал Уэллс, вы много знаете о демонах? Что они такое? Как они действуют?

— Они элементали. Не такие как вы, пикси[124], или Таящиеся. Демоны — это примитивы. Как насекомые. Они довольно сильно заточены на одно единственное действие. Убийство. Разжигание похоти. Сеяние лжи.

— Они такие тупые, потому что являются фрагментами Ангра Ом Йа. Старых богов. Они могущественные, но безмозглые крохи того бога, из которого выпали.

— Мальчик, это богохульство. Не было никаких богов до Бога.

— Ладно, забудь об этом. Твоя команда обратила внимание на эти отметины на коже? Это следы зубов. Сеньор Жевательная Игрушка мог бы исцелить себя сам, но не сделал этого. Ему нравились эти шрамы. Он просто закрыл их татуировками, чтобы скрыть от других Саб Роза свой маленький грязный секрет.

Теперь Уэллс смотрит на меня.

— Продолжай.

— Если вы найдёте голову Еноха Шитхила[125], проверьте его зубы. Держу пари, вы обнаружите, что он сам нанёс себе некоторые из этих шрамов.

— Одержимость демоном?

— Гораздо проще. Слышал когда-нибудь об аутофагии?

— Нет.

— Готов поспорить, ты вообще никогда не видал порнухи Саб Роза. Это не для твоей песочницы, мальчик из хора. В книгах аутофагию называют психическим расстройством, но Спрингхил превратил её в фетиш. Он торчал от того, что поедал сам себя.