Мы практически по диагонали перерезали небольшой лесок и вышли к тому месту, где мог прятаться доезжачий. Присмотревшись к следам, я пустил коня в свободный ход, ожидая, что уж он‑то приведёт меня к той лошади, за которой он гнался.
Так оно и получилось. Мы подъехали к доезжачему, и я предложил девушке взять в руки лисий хвост победителя. Через несколько минут прибыла группа, обходившая лесок по обочине и срезавшая лесной изгиб. Первая отколовшаяся группа так и не появилась.
Маршрут был небольшой, километров десять, но лесной участок был достаточно сложным. У меня была оцарапана левая щека и под левым глазом наливался хороший фонарь. Я помню, как что‑то ударило меня так, что искры из глаз полетели, но в азарте погони я только вытер глаз тыльной стороной ладони и помчался дальше. У девушки шарфик уже не развевался, а был заткнут за лацкан красного фрака.
Как я и ожидал, мы оказались совсем недалеко от места старта и уже представлялись руководителю охоты. Я находился рядом с графом Китченером, который был рад моим успехам и спросил, не обидно ли мне, что приз достался девушке. Моё ироничное хмыканье было достаточным ответом на его вопрос.
– Кстати, – сказал граф, – это дочь начальника главного штаба генерала от инфантерии Алексеева. Я вас представлю ей, возможно, что это знакомство когда‑нибудь и пригодится.
Мы подошли к накрытому столу, где уже собрались все участники охоты, в том числе и заблудившиеся.
– Господа, – сказал главный распорядитель, – впервые у нас победителем стала женщина. По обычаю, победитель должен провозгласить тост за здоровье Её величества императрицы, а раз победителем стала женщина, то она должна провозгласить тост за здоровье ЕИВ. Прошу Вас, Анна Александровна.
Девушка подняла бокал с шампанским и что‑то сказала какую‑то здравицу ЕИВ.
– Надо же, – подумал я, – Алексеева Анна Александровна. ААА. Это либо кричать от отчаяния: ааа или произнести разочарованно: ааа. Посмотрим, как мы будем это произносить.
Тут граф Китченер взял меня под руку и подвёл к победительнице.
– Анна Александровна, – сказал он, – позвольте представить вам моего дальнего родственника, баронета Туманова Олега Васильевича, без двух минут юнкера Николаевского кавалерийского училища.
– Очень приятно, – сказала ААА, – а разве в военное училище принимают несовершеннолетних детей?
– Ну‑ну, – подумал я, – с манерами у тебя, дамочка, не всё в порядке. Цыплят по осени считают.
В свои двенадцать лет я был довольно рослым мальчишкой, которых в первой моей жизни называли акселератами, а за окончание кадетского корпуса экстерном – вундеркиндом. Кроме этого, я обладал недюжинной силой, полученной в ходе спортивных занятий и обусловленных особенностями роста. Когда я с чувством пожимал руки участников соревнований, то у некоторых мужчин было такое выражение, как будто я им иголку в ладонь воткнул, а у Анны Александровны даже слёзы в глазах появились, и она выдернула свою руку из моей.
– Извините, мадам, – подумал я, – силу не рассчитал, – но ничего ей не сказал.
Сразу после охоты я проходил медицинскую комиссию для приёма в Николаевское кавалерийское училище. Комиссия была серьёзная и возглавлялась целым профессором Императорской военно‑медицинской академии в чине статского советника, чин статского генерала, но который был выше полковника и ниже генерал‑майора. По ранним временам такой чин титуловался как Ваше высокородие.
После внешнего осмотра и прощупывая тела, которое медиками называется пальпацией, пришла очередь велоэргометра. Не пугайтесь медицинских терминов, это велосипедный тренажёр и несколькими режимами нагрузки на ноги для измерения нагрузки на сердце. И с ним я отлично справился. Динамометрические показатели мышц руки и становой мышцы были просто превосходными.
Общее решение врачей – по своим физическим показателям годен к учёбе в Николаевском кавалерийском училище.
Краем уха у неплотно закрытой двери мне удалось услышать часть разговора профессора и моего покровителя графа Китченера.
– Ваше сиятельство, – говорил профессор, – для меня просто непостижимо, чтобы двенадцатилетний мальчик по физическим и половым признакам равен не менее чем двадцатипятилетнему мужчине. В мире отмечались факты аномального развития детей, но несмотря на размеры они по умственному развитию так и оставались детьми, а мужские половые признаки у них развивались к шестнадцати годам. А здесь мы имеем дело с развитым умственно и физически мужчиной. Вы только посмотрите на его усы. В его возрасте у меня вообще усов не было. Я не знаю, как мне быть. Если я всё это напишу в истории болезни, то я привлеку едва ли не мировое внимание к своему пациенту. Его будут обследовать лучшие врачи мира, поломав молодому человеку жизнь и карьеру.
– Многоуважаемый господин профессор, – сказал граф, – давайте мы всё оставим так, как должно быть у юнкера его возраста. Я попрошу Вас наблюдать за ним и, думаю, что это наблюдение может быть основой для получения Нобелевской премии по медицине, только если это не повредит жизни и карьере нашего с вами подопечного.
Глава 23
До начала занятий в училище оставалось несколько дней. Мы получили униформу юнкеров училища, и портной подогнал её под меня.
Для человека, носившего униформу с тяжёлыми золотыми эполетами, эта униформа была чем‑то вроде маскарадного костюма. Алая бескозырка с чёрными кантами, защитный китель с кавалерийскими погонами типа металлических наборных эполет, синие рейтузы с красными кантами и высокие хромовые сапоги.
– Вам известны порядки в училище? – спросил меня граф Китченер. – Я уже разговаривал с генералом, и он сказал, что всё зависит только от вас.
– Я знаю это училище и знаю порядки в нём, – сказал я. – Там всегда спрашивают молодого юнкера, будет ли он следовать славным традициям училища, то есть дедовщине, или предпочитает жизнь по общевоинским уставам Российской империи. Тот, кто выбирает жизнь по уставу, становится парией и ему невозможна служба в гвардейских частях. Тот, кто будет следовать славным традициям, того будут цукать весь первый курс и называть зверем.
Раньше училище было школой гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров. В неё сбежал из московского университета Лермонтов Михаил Юрьевич. В школу и в нынешнее кавалерийское училище принимают только потомственных дворян. Курсом позже в неё поступил и небезызвестный Мартынов, которого цукал сам Лермонтов. И когда гордость земли русской начал цукать «зверя» в майорском чине, то последний не выдержал и вызвал его на дуэль. Не было никакой корпоративности выпускников Николаевского училища, и, несмотря на благородный выстрел Лермонтова в воздух, отставной майор Мартынов с превеликим удовольствием всадил пулю в грудь своего обидчика. Оскорбления по молодости не забываются никогда. И глубоко наплевать, кем стал его обидчик, славой России или остался тем же подонком, измывавшимся над молодым юнкером Мартыновым. Неизвестно, каким «корнетом» был Мартынов, но история не сохранила имён кавалерийских офицеров, которые несли бы обиду за мартыновские цуканья.
И вся эта дедовщина с элементами благородства и дворянской этики. Все друг к другу обращаются на вы, нет ни одного словесного оскорбления или рукоприкладства. Если первокурсники повздорят с применением грубой силы, то обоих участников стычки немедленно исключают из училища. Командиры смотрят на цук как на невинную шалость. Многие из них сами подвергались цуку, сами цуковали и считают, что раз они подвергались оскорблениям, то пусть и другие испытают это.
– Что же всё‑таки такое цук? – спросил граф Китченер.
– Цук, Ваше сиятельство, – сказал я, – это элемент управления лошадью, резкое дёргание повода на себя, чтобы привести лошадь в готовность к выполнению команды всадника. Юнкер второго курса называется «корнетом», а юнкер первого курса – зверем. «Корнет» может в любую минуты и в любом месте заставить своего зверя приседать или отжиматься, прыгать на одной ноге и вообще делать то, что придёт в голову «корнету». Или громко спросить: назовите имя моей любимой женщины. И «зверь» должен всё это знать и громко отвечать на вопрос «благородного корнета». Для «зверей» есть запретные лестницы, запретные двери и даже запретные зеркала. И я обещаю Вам, Ваше сиятельство, что меня никто не будет цукать и я добьюсь, чтобы во второй половине двадцатого века кавалерийское училище было ликвидировано и на его месте было организовано бронетанковое училище, где цук будет под запретом вплоть до уголовного наказания. И никого по роже бить не буду.
