- Любую? – переспросил я.

- Любую, - подтвердил полковник.

- Халтурин, - сказал я.

- Нет, давай другую, - сказал Петровас.

- Чего так? – не понял я.

- Не надо выбирать фамилии террористов, - сказал он.

- Ну, тогда Колумб, - сказал я.

- А это ещё что за хрень? – начал свирепеть полковник.

- Ну, я Христофор, а фамилию значит придумал Колумб, тот, который Америку открыл, - сказал я.

- Ну, вот что, грамотей, пиши фамилию Разин, раз тебя всё на разбойников да на иностранцев тянет, - сказал жандарм.

Я написал и расписался. Полковник расписочку так аккуратно промокнул мягкой бумагой и в папочку положил.

- Запомни, с этого дня ты Разин и не вздумай никому говорить об этом, а то за разглашение государственных секретов ответственность имеется вплоть до каторжных работ.

В течение последующих трёх месяцев я трижды встречался с полковником Петровасом и докладывал ему, кто приходил к штабс-капитану Туманову и какие чертежи приносили ему на рассмотрение. Эка невидаль, в канцелярии всё это занесено в журналы учёта документов, а список посетителей ведётся в книге учёта. Возьми эти журналы и делай выписки, если так тебе это нужно.

- Это всё хорошо, - говорил мне полковник, - но мне нужно знать, какие они речи ведут, как ругают правительство и государя нашего императора с его супругой. Вот что самое главное.

- Понял, - сказал я, - значит военную тайну мы будем пускать побоку?

- Как это побоку? – встрепенулся полковник. – Давай, выкладывай, что там есть по военной тайне.

- Так что, Ваше высокоблагородие, - доложил я, - почти все изобретатели оружия и техники не держат язык за зубами и везде хвалятся своими разработками, о чём пишут даже в газетах. А враг не дремлет, - и я многозначительно поднял вверх указательный палец. - Фамилий я не знаю, но слышал, что один изобретатель танка пытается пробиться к Его императорскому Величеству, а танк-то совершенно не годный. Вот бы его врагу и подсунуть. Пусть они возятся с этими железяками.

- Молодец, Терентьев, - похвалил меня полковник, - давай, бди, наше дело правое и мы победим.

- Рад стараться, Ваше высокоблагородие, - отрапортовал я, повернулся и вышел из потайной комнатки в секретариате Главного штаба.

Если бы ещё полковник знал, что обо всём я докладывал с санкции Его благородия штабс-капитана Туманова. Анализируя действия своего непосредственного начальника, я безусловно прихожу к выводу о том, что он был не меньшим специалистом в работе, которой заведовал жандармский полковник Петровас. Но об этом я расскажу попозже, по мере ознакомления с бумагами усопшего и расшифровки моих давних записей.

Ещё я размышлял, как будут выглядеть пометки Марфы Никаноровны и мои записи в памятных записках Его благородия, и пришёл к выводу, что они нужны для того, чтобы показать, что он был не один, что вокруг были близкие ему люди и они видели всё происходящие немного с другого ракурса, чем наш друг. С другой стороны, я в этом вопросе не первый. Всем памятен нашумевший роман Ричарда Олдингтона «Смерть героя», где повествование главного героя переплетается с описаниями автора и уже непонятно, кто из них есть кто. Я думаю, что наш читатель тоже разберётся в этих вопросах и, если понравится, будет читать мои записи и пометки Марфы Никаноровны. Если они ему не понравятся, то он может их пропустить и ничего не потеряет в дальнейшем прочтении записок Его благородия.

Глава 2

- Товарищ курсант, ко мне!

Требовательный командный голос остановил меня в полушаге от здания железнодорожного вокзала в городе Свердловске, бывшем в своё время Екатеринбургом. За моей спиной стоял пехотный капитан с двумя патрульными солдатами.

Чётко развернулся кругом, чётко подошёл, чётко доложил о прибытии. Подал для проверки военный билет и отпускное удостоверение.

- Так-так, - приговаривал капитан, просматривая мои документы и особенно отпускное удостоверение со штампом Комитета государственной безопасности. - Почему нарушаете форму одежды? – грозно спросил он.

- Извините, товарищ капитан, - сказал я, - но у меня нет нарушений формы одежды, иначе меня бы не отпустили из училища в каникулярный отпуск.

- Как это нет нарушений формы одежды? – чуть не подпрыгнул капитан. – Почему у вас трёхцветные погоны, так как курсантские погоны по всем наставлениям изготавливаются из солдатских погон путём нашивания на них ефрейторского галуна без всяких там малиновых кантов. Где вы взяли неуставной мундир? Всем военнослужащим срочной службы положены полушерстяные мундиры из диагонали, а не мундиры из чистой шерсти.

Похоже, что капитан был из тыловиков и разбирался в качестве мундирного сукна.

- Извините, товарищ капитан, - сказал я, - у нас всё училище носит такую форму одежды, так как она была утверждена лично наркомом внутренних дел Берией Лаврентием Павловичем, который лично следил за формой одежды подведомственных ему пограничников. Можете посмотреть на мои погоны, они фабричного изготовления и цвет канта аналогичен цвету канта на моей фуражке.

Крыть капитану было нечем. Уставы у нас общие, а вот все остальные ведомственные документы особые. Так и хотелось сказать ему, что пограничные войска – это щит нашей родины, а все остальные войска – это шурупы в этом щите, но зачем дразнить гусей. В училище это у нас не культивировалось и пришло вместе с армейскими абитуриентами.

Повертев мои документы, капитан с сожалением вернул их мне, а так хотелось поставить на место этого курсанта в зелёной фуражке, да только ошибись он чуть-чуть, так его могут повести на правёж в госбезопасность, благо не так давно люди пропадали без вести в этих органах.

Взяв билет на поезд в воинской кассе, я пошёл пообедать в вокзальный ресторан с огромной дверью высотой метра три, не меньше, но открывавшейся довольно легко.

Сделав заказ на обед в виде борща, отбивной котлеты и стакана чая, я закурил и осмотрелся вокруг. Волноваться мне было нечего. В то время в конце семидесятых годов курсантам военных училищ ещё дозволялось посещать рестораны в военной форме. Мой огляд привёл к тому, что на ум непроизвольно пришли известные строчки:

- В ресторане по стенкам висят тут и там «Три медведя», «Заколотый витязь», за столом одиноко сидел капитан…

Но тут открылась ресторанная дверь и в ресторан заглянула голова капитана из патруля.

- Так быть не может, - запротестовал я. – Капитан не имеет права задерживать меня в ресторане, а песня Высоцкого появилась в шестьдесят шестом году, и не была широкоизвестной. А где официантка? Почему она не несёт мне заказанный обед. Я стал озираться и проснулся. Вокруг было что-то чужое, то есть, я не дома и не в училище.

- Как могло так случиться, что я ничего не помню? - пронеслось в моей голове. – Хотя, почему же я не помню? Я всё помню. Я шёл по улице 10 лет Октября в направлении центра в районе старых домов в самом радужном настроении. Мне двадцать пять лет. Было лето. Я был в отпуске и ходил на свидание с хорошей девушкой. Был до синевы выбрит и слегка пьян. Пьян был не от спиртного, а от хорошего настроения. Внезапно передо мной возникла тёмная фигура.

- Мужик, огонька не найдётся? – спросил он хриплым голосом.

Я достал коробок и сам зажёг спичку. Вспышка селитры была тем самым последним, что я помнил.

Голова была тяжёлой, а руки шевелились. Я поднял левую руку, чтобы посмотреть на часы, но на руке не было часов.

- Похоже, что я нарвался на гопников, - снова пронеслись мысли в моей голове. Именно пронеслись, потому что я не мог сам мыслить.

Когда человек мыслит, он как бы проговаривает всё то, о чём думает. А сейчас у меня в голове проносятся мысли, но я ничего не говорю. Я пытался вызвать ещё какие-то мысли, но они не приходили, и я незаметно для себя уснул.

- Больной, просыпайтесь! – кто-то властно потряхивал моё плечо. Голос был женский, а не девичий, именно женский, женщины, которая уже узнала, что такое власть над мужчиной.