***

В люстре на потолке серого помещения светит лишь одна лампочка. На середине комнаты стоит операционный стол, рядом болон с газом. Двое санитаров тащат её на этот стол. Схватки становятся невыносимыми, но родить самостоятельно она не сможет.

– Пустите! Не трогайте меня! – адская боль не оставляет сил сопротивляться действиям этих коновалов.

Размашистая пощёчина, после которой её укладывают на этот стол. На лицо кладут маску, она вдыхает этот газ. Сознание плывёт, но надрез скальпелем заставляет её вернуться в сознание и громко закричать от боли. Снова удар по лицу и маска. Боль не проходит. Сознание помутилось. Боль становится меньше, звуки тише, сил сопротивляться больше нет. Если бы это была смерть…

Наскоро вытащив младенца из её тела, худощавый практикант зашивает надрез, проверяет пульс. Пульс есть – значит всё сделано правильно.

Очнувшись, Эшли поняла, что находится в том же изоляторе, только обычная кровать стоит в углу. На полу, около входа миска с какой-то жижей. Сделав всего одно движение, она почувствовала острую боль. Задрав больничную рубашку, она увидела залепленные ватой и скотчем продолговатый неровный шов. Сейчас она хотела знать только одно: жив ли ребёнок.

– Эй! – закричала она, после чего закашлялась. Каждый вдох или выдох давался очень тяжело.

– Чего разоралась? – раздаётся голос за дверью.

– Ребёнок… где он?

– В коробке из-под обуви за больницей. Мёртвый был. А теперь заткнись и лежи. Не думай, что, если ты резанная, так теперь вечно будешь отдыхать.

Острый приступ боли заставил её замолчать, хоть чувство отчаяния и переполняло голову проклятиями. Стало трудно дышать, рана на животе сильно болела. Было ощущение, что разошлись швы, но сил смотреть туда не было.

***

Стоило гостю скрыться за дверью, Адам тут же подбежал к шкафу и открыл его.

– Ушёл, – сказал парень, отходя к дивану.

Ничего не услышав в ответ, он обернулся. Эшли сидела, забившись в угол шкафа. Её зрачки были стеклянными, взгляд направлен в одну точку – на диван, где сидел его коллега.

– Эшли, с тобой всё в порядке? – Адам подошёл поближе и присел перед ней.

– Он… он отец… моего ребёнка. Они убили его, чтобы не было никаких последствий. Закопали, как собачку.

– Не вздумай ходить к Курту на могилу. Они будут ждать тебя там, – Адам уселся на пол, вытянув ноги, взял её за руку и посмотрел прямо в глаза.

– Меня не было на похоронах, – огорчённо произнесла Эшли, – я даже могилу не видела.

– Мы сходим туда потом. Когда всё закончится.

– Почему он назвал тебя Кларком? И почему ты сказал, что попал под трактор?

– Адам – моё настоящее имя, а Кларк – по новым документам. Думаешь, лучше сказать правду: надо мной издевался сумасшедший доктор, которого я, в конце концов, прирезал тем же ножом, которым он кромсал меня? Под настоящим именем я в Колдонвиле, в К. и Н. – звезда.

– Ну, да, не лучшая идея.

В дверь снова позвонили. Адам встал и пошёл открывать. В этот раз, действительно, принесли пиццу.

Эшли проснулась от солнечного света, падавшего прямо на постель. Приподнявшись, она увидела, что Адам одевается около шкафа.

– Доброе утро, – сказал парень, поправляя надетую водолазку.

– Здесь оно действительно доброе, – Эшли улыбнулась, – ты туда?

– На работу. Надеюсь, ты не собираешься никуда уходить? – поинтересовался он.

– Нет.

– Я вернусь вечером, не скучай. В холодильнике есть еда. Есть книги, есть телевизор, интернет. Впитывай все, что пропустила за полтора года.

Адам ушёл. Эшли тут же поднялась, прошла к шкафу, достала оттуда вещи, подаренные ей вчера, оделась и посмотрела в окно. Увидев, как Адам выходит из подъезда, садится в машину, подъехавшую к парковке и уезжает, она ринулась к двери, но та оказалась закрытой на ключ снаружи. Подёргав дверную ручку, девушка услышала лёгкое позвякивание – видимо Адам забыл ключи в замке. Ей понадобилось несколько минут, чтобы при помощи длинной спички и газеты затащить их в квартиру через щель между порогом и дверью. Ей было плевать, какая опасность может ждать её на кладбище. Воспоминания о дорогом друге не давали покоя все полтора года, неужели она не заслуживает хотя бы взглянуть на его могилу? Быстро, одним глазком.

Кладбище выглядело так, будто оно давно заброшено. Покосившиеся могильные плиты, старые рассыпающиеся бетонные кресты, могилы православных с давно просевшей землёй под деревянными дощечками, окаймляющими их; на табличках уже давно стёршиеся русские буквы.

Проходя неровные ряды, Эшли искала ухоженную могилу, но ей попадались только старые и заброшенные. Наткнувшись на полу-рассыпавшегося плачущего ангела, она мельком бросила взгляд на надпись на надгробье:

«Курт Морган

1998 – 2017»

Прочитав эти строки, девушка опустилась на колени и протёрла покрытую пылью табличку с именем и датами. Впервые за всё время она чувствовала себя настолько подавленной, думая о том, что произошло на крыше.

Эшли удалось убедить охранника, что Курт просто заигравшийся мальчик, который не может контролировать свои чувства, и, не найдя отклика у возлюбленного, решил пойти на крайнюю меру. Он пропустил её во внутрь. Здание было обесточено, поэтому ей пришлось подниматься на двадцать пятый этаж по лестнице. Быстро пролетая пролёт за пролётом, она не чувствовала усталости. Заглянув в каждый кабинет на последнем этаже, она обнаружила его в последнем, самом большом. Он стоял на краю, перед разбитым панорамным окном и смотрел вниз. Эшли стала уговаривать его не делать этого, постепенно приближаясь. Курт повернулся к ней, по его щекам потекли слёзы, а на лице застыла жалостливая улыбка. Он сказал: «Я не хочу умереть, не отдав ему последнее» – и протянул ей письмо. После того, как Эшли взяла протянутую вещь, он прошептал «Спасибо». Она заметила, что он падает и попыталась удержать его, схватив за руку, но поняла, что не сможет и, если не отпустить, они разобьются вдвоём… И она отпустила.

На выходе из здания её уже ждала полиция: скрутили, затолкали в автомобиль и отвезли в участок соседнего города. Там она немного пришла в себя, но от осознания, что не смогла ничем помочь дорогому для неё человеку, потеряла его, на глаза навернулись слёзы. Повторяя одну и ту же фразу «Это я его убила!» Эшли не сразу осознала, что обрекла себя.

Будучи членами секты православных радикалистов, её родители решили: раз их дочь попалась полиции при устранении неверного предателя, то самим Господом велено отстраниться и отдать дочь в психиатрическую клинику. И не какую-нибудь, а «способствующую искуплению грехов», потому что в Колдонвиле был собственный священник – член секты воинственных православных. Но лечение пошло совсем не по плану.

Неприятности начались сразу по прибытии её в лечебницу закрытого типа. Доктор диагностировал прогрессирующую шизофрению, хотя это был банальный нервный срыв. Конечно же, практикант, проводивший дополнительное обследование, не подтвердил диагноз, но Эшли никто не собирался выпускать, ведь за несколько часов до этого двое санитаров закрылись с ней в изоляторе и наделали много всяческих нехороших вещей с тринадцатилетним мальчиком на её глазах. Опасаясь, что девушка, вышедшая на свободу после нескольких дней в больнице, из-за банального нервного срыва, расскажет об этом в сми, и тогда не избежать ответственности, а ведь для садистов и коновалов эта больница, как и несколько других, разбросанных по всему Таураду, уже который год оставалась раем, где можно было ещё и неплохо заработать на удовлетворении своих садистских наклонностей, запечатлённых на пленку или видеокамеру.

Пациенты отсюда практически не выходили. И, вскоре, из простой «больницы закрытого типа» эта лечебница превратилась в полнейший ад для всех, в особенности – детей сектантов, попавшихся полиции или вышедших из-под влияния общины.