Придёт время, он найдет её и сделает то, что сделал бы отец.

В ЗолМехе уже который день придушенная тишина. Все будто спрашивали друг у друга, а что дальше? И, не найдя ответа, расходились, стыдливо отводили взгляд, будто кто-то мог прочитать в нём: ничего. Змиулан напирал лавиной: всё напористее, всё неотвратимее. Астрагор требовал передать акции компании, опираясь на едва ли существенные основания. При отце такие разговоры бы не велись. Даже в шутку.

— Он вспомнил дело четырёхлетней давности… когда Фэша назначили временным управляющим.

Василиса оторвала взгляд от экрана и скривилась. Наконец, на её лице показались эмоции, а не эта восковая маска.

— А что ему ещё написать? Я хочу вашу компанию и заберу её просто поэтому? Конечно, ему нужны хоть какие-то доводы! Даже такие…

— Отец бы его раскатал только за упоминание такого, — Василиса поморщилась. — А мы лишь можем, что просить отозвать «провокационное заявление». И всё из-за этих трусов… представляешь, мое предложение по приостановке всех связей со Змиуланом заблокировали. Да как… они обязаны отцу всем. А теперь им удобнее забыть об этом и бормотать в ответ… у-у-у, всех бы вышвырнула.

Василиса резко встала, бешено сверкнув глазами. Говорить, что вообще-то Норт присутствовал на прошлом совете учредителей, и они вместе продавливали ответные меры против Змиулана, было бесполезно. Сестре хотелось выпустить пар.

— Только представляю, как они уже хоронят нас и готовятся лизать ботинки Астрагора. Уверена, многие бы предпочли его старческую морду. Они не верят в нас, Норт, — Василиса остановилась, наклонив голову, — а раз в тебе сомневаются даже подчинённые, то…

— Всё пойдёт прахом, если засомневаешься ты сам. Отец как-то говорил, что в руководителе может сомневаться каждый, даже последний лодырь, но если он засомневается в себе, то это конец. И ему, и этому лодырю… всем, кто идёт следом.

— Думаешь, он никогда не сомневался?

Норт вспомнил, как отец стоял вон там, где сейчас стоит Василиса, как он молча смотрел в окно, погружённый в себя, а потом усмехался и принимал решение. Единственное верное.

— Он не имел права сомневаться. У него была семья.

Василиса усмехнулась, и Норту показалось, что это отец смотрит через синие радужки сестры. Уж слишком серьёзным был взгляд.

— Если бы не ты, я бы пропала. Честно.

— Брось, я делаю слишком мало.

— Нет. Это я совсем расклеилась…

А ведь Василиса не знает об Инге. Или знает, но предпочитает молчать. Нет, не сейчас… будет думать об этом чуть дольше, как горло схватит вина… а там одна дорога. Позже, об Инге позже.

Он не заметил, как сестра оказалась рядом и руки сами потянулись к ней. А ведь вся их жизнь была бессмысленной гонкой, где то он, то она вырывались на полшага, чтобы на следующем круге глотнуть пыли. Теперь же финиш исчез, растворился в свалившейся реальности. Вот она, их награда.

— Сегодня я поговорю с Резниковой.

— Я поеду с тобой.

— Нет, — Норт помотал головой, — я же не залезаю под кровать во время ваших встреч с Драгоцием…

— Какой же ты бываешь гадский, — Василиса нахмурилась. — Будь с ней осторожен… она мне не нравится.

— Интересно почему?

Сестра дёрнула ртом и отвернулась. Норт усмехнулся, но вместо былого предвкушения в животе свернулось острое жало. Скорее бы всё кончилось…

Маришка согласилась увидеться с ним в «Огнеящере». В последнее время Норта воротило от этого места, этих лиц и нескончаемого, заползающего в уши шума. Казалось, каждая ступень напоминала, каким ничтожным он был. Помнишь, помнишь, как тут издевались над твоей сестрой, а ты сидел, разинув рот, и кивал? Помнишь? Ну и живи с этим. Интересно, Резникова решила так в очередной раз утереть им пол? И придёт ли она? Или снова…

— Заждался?

Норт оторвался от мелькающих в вихре света теней. Всё-таки пришла. Одна. Внутри поднялась обжигающая волна и прибоем захлестнула все разумные чувства. Маришка Резникова восхищала его. И даже предай она тысячу раз, он всё простит. Простит — поймай один благосклонный взгляд из-под длинных ресниц.

— Ты сегодня без поводыря?

— Прости за тот раз… я не знала, — она отвернулась, словно и вправду сожалела, — прими соболезнования.

Норт кивнул, не зная, как быть. Маришка села напротив так близко, что их руки едва не соприкоснулись. Она как всегда обжигала красотой. Но что-то изменилось… Норту казалось, что вся её красота — лишь приклеенный фасад к потрескавшейся стене. И вот-вот облетит ветхой штукатуркой.

За столом повисла выжидающая тишина. Маришка смотрела на Огнева, а тот — на неё. О чём каждый думал, оставалось загадкой.

— Он обижает тебя? — вопрос сам вырвался, хотя Норт пытался затолкать его поглубже.

— Не делай из меня жертву, прошу.

— Маришка…

— Нет. Не обижает, и не смей так смотреть на меня. Слышишь? Не смей. Я совсем не нуждаюсь в твоей жалости, — всё больше распылялась Резникова, — и даже больше… меня вполне всё устраивает.

— Ладно… хорошо.

Она посмотрела так, словно Норт подвел её к петле. Словно ждала от него больше. Она всегда ждала от него больше, чем получала.

— Чего ты хотел? Говори, мое время не безгранично.

— Отомстить за отца.

Маришка замерла, но тут же собралась.

— Что же, удачи.

— И мне нужна твоя помощь, — надо сказать ещё что-то, что-то важное. — Очень…

— Ты опоздал. Были времена, когда я и вправду могла встать на вашу сторону, но они миновали. Рок Драгоций пообещал оставить меня в покое, а он всегда держит слово. Так с чего бы мне помогать?

Норту показалось, что его вытолкнули на мороз, не дав одеться. Всё будто повторялось… будто Резникова вновь уходила от него. Только теперь — безвозвратно.

— С того, что сейчас ты не свободна. И никогда не будешь, пока он рядом. Он будет давить, перекраивать под себя и так, пока от тебя не останется лишь блестящая оболочка, — Норт не понял, когда начал говорить о себе. — Пока был жив отец, я словно бы не существовал… но теперь всё поменялось.

— Ты не твой отец, — голос Маришки бил больнее хлыста. — И я не верю, что ты можешь помочь мне. Ты даже себе помочь не в состоянии.

Взгляд Норта зацепился за шарф на шее Резниковой. Почти невесомый голубой газ, прикрывающий кожу. Раньше она никогда их не носила.

— У нас есть план… у Василисы и Фэша.

— Прекрасно, — её губы изогнулись в оскале, — последний раз, когда я связывалась с этими двумя, закончился не очень хорошо. Меня трясёт от них.

Шарф всё мелькал перед глазами, словно маня к себе.

Кажется, разговор зашёл в тупик. Сейчас она встанет и уйдёт.

Маришка будто прочла его мысли и затеребила ремешок сумки. Норт шагнул в пустоту.

— Покажи шею.

— Что?

— Сними шарф.

Голубые глаза подёрнулись дымкой. У Норта свело челюсть, и будь рядом Драгоций, он бы вновь дал ему в рожу. А потом ещё и ещё… Шарф казался удавкой.

— Я не буду, — выдохнула Маришка, — а теперь мне пора.

— Нет, — Огнев перехватил её руку. — Ты не вернёшься… не в этот раз.

Показалось, или её взгляд смягчился?

— Я, правда, сочувствую твоей потере. И мне хотелось бы что-то сделать… но, — Маришка замолчала, вскинув голову, посмотрела на Норта, задержавшись на плотно сомкнутых губах. Чего она ждала?

Огневу показалось, что сами стены сомкнулись вокруг них, и каждый взгляд, каждый вдох в округе резал сталью. Под нежно-голубой тканью просвечивали уродливые сливовые отметины. Они напоминали личинки на белом шелке… Норта затрясло.

— Тебе было больно… больно с ним.

— Не так, чтобы лить слёзы в душе.

— Мари, — имя обожгло губы, — останься. Я… я придумаю, как быть. Обещаю.

Тень пробежала по её лицу, чтобы тут же раствориться в насмешливой улыбке. Такая красивая… если бы Норт мог касаться её кожи, то разгладил бы каждую морщинку, каждую трещинку.

— Я любил тебя. Всю жизнь. С кем бы ты ни была, где бы… но я никогда не делал ничего, чтобы доказать это. Чего ты хочешь? Мари… всё, что угодно. Прошу.