За столом продолжали сидеть барон Гризи и герцог Статский. Амиран в отличие от посла, вел себя более-менее по-старому - шутил, пил вино, громко смеялся. Заморский гость однако уже который день ходил чернее тучи. Так оскорбленный смешением своей крови с дикарями, пойманный и почти убитый ими же, он просто возненавидел Дикие земли. Хотелось сжечь их до тла, дабы скрыть позор, дабы стереть с лица земли этих необразованных варваров с их глупой верой. Король старался не замечать подобных наклонностей. Ему-то что теперь? Дикари есть дикари. Они даже слова своего держать не умеют. Умрут - да пожалуйста. Черт там, он помогать им теперь будет.

Отобедав, Давид ушел в сад, где он выделил себе полчаса на чтение письма и отдых после всяких государственных дел. Присел в глухой беседке, держа послание в руках и отпустил всех слуг, что предварительно оставили ему кувшин с вином и кубок. Сломав печать, правитель раскрыл конверт.

“Здравствуйте, дорогой государь и мой зять. Человек, которого ты описал первым, - молчит. Мой сын старается как никогда, однако Генрих утверждает, что никогда не хотел тебе смерти. Он говорит об ошибке и утверждает, что всё ему приписывающее - клевета. Этот человек действительно хорошо держится. Мой камергер, что забирал виновного из твоего замка, уверен в виновности юноши. Он говорит о “дьяволе, живущем в этом ребенке”. Я привержен верить ему, этот человек меня никогда не подводил.

В данный момент, мой отпрыск оставил виноватого ненадолго в покое. Его сейчас подлечивают. В конце концов убить его мы не хотим.

Касательно второго человека - он в порядке. Растет, ест, с ним часто играют мои дочери и маленькие внуки.

Будет лучше, если ты сам приедешь и посмотришь виновнику в лицо. Если у него нет совести - ты увидишь то зло, что сидит в молодой душе. Если же он признается - решать тебе какую смерть ему выбрать.”

Давид налил вина, задумчиво его отпил и посмотрел в небо. “Генри крепкий… Никогда бы не подумал, что он может так хорошо хранить в себе план по свержению монарха и не выдавать его даже при самых страшных пытках. Интересно даже посмотреть на него. На это жалкое лицо, которое вернулось в свою первоначальную форму. В форму запуганного зверя, не способного самостоятельно в мире выжить.”

Делая следующий глоток, молодой человек услышал недалеко от себя шаги, голос некой суетливой женщины за 30.

- Веди себя прилично. Мы не просто так тебя сюда привели.

- Да, я всё это знаю, - закатила глаза дочь. - Не нужно меня в который раз учить, как вести себя с важными людьми.

- Оказывается, что нужно. Скажешь ещё что-то не то - будет нам потом. Следи за языком. Король - человек чувствительный, обидеться ещё может.

Давид нахмурился: “В каком это месте я настолько чувствительный и ранимый?”

- Его величество не ребенок.

- Да он же ещё совсем молодой.

“И это из меня инфантильного делает?” - возмутился тот.

- Не настолько, чтобы видеть его в женском платье. Королю уже 22, а не два.

- Только попробуй испортить что-то.

- Я постараюсь ничего не делать.

- Уж надеюсь.

Давид проследил глазами за их голосами. Когда шаги удалились до такого, что исчезли, король значительно возмутился:

- В смысле, я инфантильный и чувствительный мальчик, что постоянно обижается? Как это понимать? Я же не ранимый как моя сестра и не капризный как она же. Что это? Как это вообще понимать? Что за оскорбления за моей спиной? Что это за вольности? - залпом осушил кубок. - Что это за наглость? - поднялся. - Что за неуважение? Что за пренебрежение и недоверие? Я на троне который год сижу и никто не жалуется. В смысле я инфантильный недоросток? Что это такое? - поставил бокал на скамью и вышел из беседки. - Что за дерзость? Что за своеволие и наглость? - пошел к замку. - Я возмущен. Как можно говорить так о короле? В его же доме! Уму непостижимо! Наглость! Дерзость! Кошмар! Распутные языки повсюду! Лиж бы грязью облить! Вот только женщину эту увижу! Вот только посмотрю ей в глаза! Филипп, - осмотрелся. - Где мой Филипп? Он мне аудиенцию организовать должен был. Где мой Филипп?! - поспешил в замок.

По дороге выбросив письмо а какой-то горящий камин, он забрал с мимо проносимого подноса виноградину и снова поспешил в свой кабинет. Туда он зашёл на взводе. До начала аудиенции было ещё минут пятнадцать. Давида чуть ли не трясло от гнева и возмущения. Позвал к себе Арифа. Тот поклонился ещё в дверях.

- Я злой, - вскочил с кресла король. - Я чертовски злой.

- Чем я могу помочь вам? - прикрыл за собой.

- Я бы сказал, - сжал крепкие кулаки, что тут же ослабли. - Я бы сказал, чем ты можешь помочь мне! - указал на него рукой, усеянной перстнями.

- Говорите, - приблизился.

- Ну уж нет! - отринул от стола и отошёл к окнам. - Я отказался от этого! Я не имею права нарушать собственной клятвы!

- Но вам это нужно, - взволновано пошел следом.

- Д… Нет! Не нужно! Я могу и без этого!

- У вас много энергии.

- Слишком много! Меня оскорбили! Разве я обидчивый? - ткнул себя в грудь, глядя в глаза. - Да разве я инфантильный?!

- Нет. Вы - вспыльчивый. Но никак не обидчивый или инфантильный.

- Да! Я всегда вспыхиваю! - раскинул руками. - Постоянно! Но я не обидчивый! Слышишь?! Я! - ткнул себя в грудь. - Не! Обидчивый!

- Чем я могу помочь вам?

- Нет! - отвернулся. - Ничем!

- Ваше величество, вы плохо врёте. Вам стоит поучиться, - подошёл.

- Плохо вру! Лучшего комплимента мне не надо!

- Ваше величество, вам нужно выпустить пар, - положил руку на плечо.

Тот стремительно повернулся, просто не в силах сдерживать эти порывы. Схватил слугу за рубаху на груди и с небывалой силой притянул к себе. Не умея противостоять самому себе, впился в губы.

- Нет! - с отчаянной яростью оттолкнул Арифа, от чего тот повалился на землю. - Я не такой! - отвернулся, в гневе вытирая губы. - Я поклялся себе! Поклялся Марике! Нет! Уйди, Ариф! Я не могу тебя видеть!

Тот шокированно глядел на спину властителя.

- Уйди! Или ты оглох?! - угрожающе обернулся.

- Нет, - тихо пролепетал, быстро поднимаясь с холодного пола.

- Так уходи!

- Сейчас, господин, - быстро кивнул и поспешил тихими шагами к двери, скрылся в коридоре.

Проводив его взглядом, Давид завопил:

- За что мне это?! За что?!

Упав в мягкое кресло, он чуть ли не грохнулся на стол, схватив тяжёлую голову руками.

- За что..? - истошно шептал он под нос. - За что я так зависим от этих извращений..? - закрыл лицо руками.

Скоро сюда вошел Густав и, заблаговременно поклонившись, позвал его величество в тронный зал, где должна была начаться аудиенция. Давид с усилием воли поднялся и направился к гостям, в то время как мысли были заняты отвращением к самому себе. Его беспокоили не пристрастия, к которым он так долго не прикасался, а сам факт, что его аморальное животное начинает испытывать желание, спустя такое небольшое время после кончины Марики.

Войдя в просторное помещение, Давид прошел к трону не поднимая головы, не обращая на присутствующих внимания. Сел. Взглянул на семью, что так хотела поговорить с его величеством напрямую. Пред ним стояли полноватая женщина лет тридцати в бордовом платье и с пышным бюстом, что буквально кричал о том, чтоб на него обратили внимание, высокий бородатый мужчина в темном одеянии, и девушка - яркая блондинка в светло-желтом платье на фирме, на чьей голове красовалась сеточка с жемчугом, удерживающая скрученные в спирали волосы. Семейство отвесило поклон, два реверанса. В отличие от девушки, остальные были исключительно брюнетами.

- Граф Антоний Гро́мский, с супругой Карлой и дочерью Терезой, - уведомил глашатай.

- О чем вы хотели поговорить? - подпер голову кулаком правитель.

У Давида уже вошло в привычку сидеть на этом месте именно так и изменял он этой привычке только когда слышал о чем-то интересном и захватывающем.

- О нашей дочери в частности, ваше величество, - ещё раз сделала реверанс женщина.